Наследники империи - Молитвин Павел Вячеславович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Задумавшись, Баржурмал не заметил, как танцовщиц сменили жонглеры, а затем фокусники, выпустив изо рта струи огня, принялись показывать трюки с большими пестрыми платками, свертывая их в кульки, из которых извлекали затем всевозможные безделушки. Высокородные начали скучать, пора было сделать перерыв перед тем, как перейти к заключительной части празднества, и яр-дан подал знак Цубембу.
Пронзительно запели звонкоголосые, свернутые в тройное кольцо трубы, и фокусников как ветром сдуло. Высокородные стали подниматься из-за столов, потягиваясь и оправляя парчовые одеяния, среди которых нет-нет да мелькали желтые халаты служителей Кен-Канвале. Этих, казалось бы, Баржурмал должен был особенно ненавидеть, ибо это их стараниями началась в Чивилунге резня, за которой последовало восстание, унесшее больше жизней, чем все завоевательные походы Мананга, вместе взятые. В конечном счете Богоравный, как доподлинно было известно яр-дану, выиграл значительно меньше битв, чем утверждали столичные рифмоплеты и те, кто превыше всего почитал умение размахивать боевым топором. Отчеты, хранящиеся в казначействе, неопровержимо свидетельствовали, что задолго до начала похода Мананг принимался унавоживать золотом земли, которым, согласно его планам, надлежало войти в состав империи, и лишь когда возросшие благодаря щедрой подпитке колосья наливались соком, двигал войска к границам соседей. А тогда уже достаточно было погреметь мечом о щит, чтобы
созревший плод сам упал в руки «непобедимого завоевателя».
Однако в настоящий момент яр-дан не испытывал ненависти даже к желтохалатникам, ибо не ведали они, что творили. Подобно высокородным, служители Кен-Канвале были уверены, что если в провинциях вспыхнут восстания, достаточно будет просто вывести из них имперские гарнизоны и забыть о том, что земли эти входили в состав Махаили. Им, не видавшим Чивилунга, невдомек было, что «кус, проглоченный империей, можно выблевать теперь только вместе с внутренностями». Речь «тысячерукого» Мурмуба не отличалась изысканностью, зато говорил он всегда именно то, что хотел сказать, и превратно истолковать его слова не удалось бы даже двуязыким ярундам.
Баржурмал отыскал взглядом Уагадара, поднимавшегося по лестнице на верхнюю террасу, и отметил, что на ней уже стоит Пананат. Бешеный казначей ожидал, похоже, от толстопузого жреца какой-то пакости и не особенно доверял соглядатаям, приставленным Вокамом к ярунду, представлявшему на этом торжестве Хранителя веры. Что ж, может, это и к лучшему, лишняя пара глаз, особенно таких, как у Пананата, не помешает. Яр-дан вспомнил предсказание имперского казначея о том, что Базурут отозвал часть гарнизонов из провинций, и нахмурился, вновь подумав о том, что высокородные, поддерживая Хранителя веры, играют с огнем, погасить который будут не в состоянии. Но неужели этот слепец не понимает, что, выводя в столь неподходящий момент гарнизоны, он по существу подстрекает провинции к бунту, приглашает их вгрызться в тело империи?..
Баржурмал одернул себя, мысленно повторяя зарок до конца пиршества не думать о грядущих бедах, и, поднявшись с похожего на трон кресла, направился к группе высокородных, игравших в напольный цом-дом.
— Яр-дан, правду ли говорят, будто ты оставил в живых Хах-Хараота? Преградившая ему дорогу высокая девушка была хороша собой, но вспомнить ее имени Баржурмал, как ни напрягался, не смог.
— Да, я помиловал его.
— Но ведь это он убил Маскера? Говорят, он был самым кровожадным из всех предводителей кочевников? Почему же ты пощадил его? Кстати, меня зовут Сильясаль. Из рода Спокар, — девица многообещающе улыбнулась.
— Красавица дочь Хах-Хараота так горячо просила меня за своего отца, что у меня недостало жестокосердия отказать ей, — ответствовал Баржурмал и, обворожительно улыбнувшись Сильясаль, двинулся дальше. У Хах-Хараота не было дочери, и он не убивал наместника Чиви-лунга, но такие подробности вряд ли могли заинтересовать высокородную госпожу.
— Яр-дан! Прости, что беспокою тебя во время пира. Я — Тулиар, жена «тысячерукого» Одсхуры, и давно уже не получала от него вестей. Утешь меня, если можешь.
— Твой муж достоин тебя, Тулиар. Я назначил его наместником в Суккарате. Побольше бы нам таких воинов! Не волнуйся, Китмангур, верно, доставит тебе мужнино письмо. А может, и подарки. — Баржурмал тепло улыбнулся дородной госпоже, за спиной которой стояли два рослых сына, и живо вспомнил, как Одсхура махал ему на прощанье рукой с крепостной стены, а степная пыль заносила трупы кочевников, слишком поздно пришедших на помощь мятежным жителям Суккарата…
— Баржурмал, тебе надобно остерегаться Бешеного казначея. Он из-за ай-даны совсем разума лишился. Ходят слухи, купил себе похожую на нее рабыню и назвал Ти-милатой. Помяни мои слова, не кончится это добром, — прошамкал за спиной яр-дана Зибиталь — престарелый подслеповатый фор, обучавший некогда Баржурмала драться на мечах и метать дротики.
— Будь спокоен, я запомню твои слова и присмотрю за Пананатом, заверил яр-дан дряхлого наставника и огляделся, разыскивая глазами имперского казначея. Но обнаружить его среди четырех с лишним сотен гостей было не так-то просто. Взгляд Баржурмала скользил по лицам парчовохалатной знати, пока не наткнулся на Азани. Вот с кем ему давно уже хотелось поговорить по душам!
Яр-дан начал пробираться к молодому фору, беседующему о чем-то с рослым, туповатым на вид детиной в свободно ниспадающем одеянии из светло-зеленой парчи. Точнее, говорил парчовохалатный, а фор внимательно слушал. Затем, гневно вскрикнув, кинулся на собеседника, норовя вцепиться скрюченными пальцами ему в горло. Детина взмахнул рукой, и фор, словно брошенное катапультой бревно, пролетев несколько шагов, обрушился на ближайший стол, который, не выдержав удара, с треском развалился на части. Вскочив, Азани снова кинулся на здоровяка. В руках у обоих блеснули кинжалы — единственное оружие, которое позволено было иметь пришедшим на пир гостям.
Баржурмал замер, оглядываясь по сторонам и силясь понять по поведению окружающих, была ли это обычная потасовка или начало той самой кровавой заварухи, о которой Вокам говорил как о чем-то неизбежном. Именно предупреждение «тысячеглазого» удержало яр-дана от того, чтобы броситься на помощь другу, который, впрочем, был вполне в состоянии сам о себе позаботиться. Овладев собой, он уже исполнял вокруг молодца в зеленой парче танец «влюбленного мотылька». Высокородные, оставив разговоры, устремились к месту поединка, а вокруг яр-дана, словно из-под земли, выросло шестеро телохранителей. И вовремя — дюжина великовозрастных дурней уже лезла к нему с обнаженными кинжалами в руках, у щеки Баржурмала просвистел метательный диск, еще один, вспоров серебристо-голубой халат, звякнул о кольчужную рубашку.
Заверещали женщины, в руках приставленных к яр-дану телохранителей откуда ни возьмись появились боевые бичи, и воздух вокруг него наполнился свистом и стонами раненых. Вплетенные в бичи остро отточенные стальные пластинки делали это оружие едва ли не более страшным, чем боевые секироподобные топоры с двумя лезвиями, и вокруг Баржурмала и его защитников мгновенно образовалось пустое пространство. Часть заговорщиков, обливаясь кровью, корчилась на плитах, которыми был вымощен двор, уцелевшие отпрянули в стороны, и не успел яр-дан раскрыть рта, как сильные руки подхватили его и стремительно повлекли под защиту ближайшей арки. Двое телохранителей упали, пораженные выпущенными из духовых трубок ядовитыми иглами, кто-то из оставшихся в живых вскинул за спиной яр-дана руку, отгородив его от высокородных плащом, обшитым изнутри тонкими медными бляшками.
Крики во дворе стали громче — очнувшиеся гости взялись разоружить заговорщиков, однако телохранители не собирались выяснять, кто одержит верх в этой заведомо неравной схватке. Баржурмала впихнули в темный проем находящейся за аркой двери, и он понял, что теперь уже никак не сможет повлиять на происходящее в Золотой раковине. Драться и умирать за него придется другим люди Вокама не позволят ему ни носа наружу высунуть, ни взглянуть на двор из какой-нибудь потайной щелки. И сколь ни претила ему перспектива отсиживаться во время боя за толстыми стенами, он не мог не согласиться, что сам на месте «тысячеглазого» тоже распорядился бы прежде всего упрятать в безопасное место наследника престола…
