«Если», 1996 № 09 - Бирюков Сергей Евгеньевич (книги полностью txt, fb2) 📗
Сейчас я брожу наугад. И уже не считаю себя Шерлоком Холмсом.
Сейчас я с удовольствием помог бы строить костяной дом. Наступает зима, а племя стало слишком большим, чтобы разместиться в четырех домах. Би Джи руководит строительством, Марти с Полом поют, читают стихи и играют на барабане и флейте, человек семь выполняют тяжелую работу.
— Складывай черепа нижними челюстями вниз! — кричит Би Джи, когда я пытаюсь положить челюсть в фундамент. — Нижними, тупица! Так-то лучше.
Пол отбивает на барабане радостную дробь, аплодируя мне за вторую, удачную, попытку. Марти начинает сочинять балладу о моей тупости. Все смеются, но незлобиво.
— А теперь клади хребет! — кричит мне Би Джи. Я вытягиваю из огромной кучи длинное бревно Мамонтова позвоночника. Кости в куче старые и белые, они пролежали уже немало лет и стали плотными и тяжелыми. — Ну-ка, вставь его туда, да покрепче! Плотнее! Плотнее!
Я отдуваюсь под весом тяжеленной кости, даже немного пошатываюсь, но все же ухитряюсь вставить ее на нужное место и вовремя отскочить — Дэнни и двое других мужчин уже подносят гигантский череп.
Зимние дома — хитроумные и сложные конструкции, их возведение требует истинной гениальности. Не исключено, что Би Джи в эту эпоху — лучший архитектор из всех, каких только знал мир. Он носит с собой костяную пластинку с чертежом дома и постоянно проверяет, правильно ли помощники устанавливают кости, черепа и бивни. Строительного материала у него с избытком. После тридцати тысяч лет охоты на мамонтов тут скопилось достаточно костей, чтобы построить город размером с Лос-Анджелес.
Дома получаются теплыми и уютными. Круглые и куполообразные, словно большие костяные иглу. Выложенные по окружности черепа мамонтов образуют фундамент, на который хитроумно, «елочкой», укладывают около сотни челюстей — это стены. Крышу делают из шкур, натянутых на связанные вверху изогнутые бивни. Всю конструкцию поддерживает деревянный каркас, отверстия в стенах закрывают мелкими костями и замазывают красной глиной. Вход сделан из вкопанных в землю гигантских берцовых костей. Описание дома может показаться вам несколько зловещим, но в нем есть какая-то дикая красота, а когда в него входишь, то сразу забываешь, что снаружи завывают ледяные ветры плейстоцена.
Полукочевое племя живет охотой и собирательством. Во время короткого двухмесячного лета они бродят по степи, охотятся на мамонтов, носорогов и мускусных быков, собирают ягоды и орехи, чтобы продержаться зиму. Если я правильно угадал месяц, то уже в августе становится холодно, и племя откочевывает обратно в поселок из костяных домов, попутно охотясь на оленей. Когда наступает по-настоящему плохая погода, они уже готовы переждать зиму, имея шестимесячный запас мяса, сложенный в выкопанные в вечной мерзлоте ямы. Ритмичная, упорядоченная жизнь. У них настоящая община. Мне хочется назвать ее цивилизацией. Но, выслеживая свою человеческую добычу холодным утром, я напоминаю себе, что жизнь здесь суровая и странная. Чужая. Как вы полагаете, быть может, я придумал все эти приятельские прозвища только ради сохранения собственного рассудка? Не знаю.
Если мне суждено быть сегодня убитым, то больше всего я стану жалеть о том, что так и не выучил их сакральный язык и не сумел понять длинные саги, которые поют каждый вечер. Они просто не захотели учить меня этому языку. Очевидно, чужакам его знать не полагается.
Эти саги, как сказала мне Сэлли, вобрали в себя огромный перечень всего, что когда-либо происходило. Это подлинная история их мира, летопись племени за тридцать тысяч лет, и вся она потеряна для нас, как прошлогодние сны.
Если я смогу выучить ее, перевести и записать, то через тысячи лет археологи, возможно, найдут мои записи. Я уже начал делать кое-какие заметки. Пока что скопилось двадцать табличек, сделанных из той же глины, которую племя использует для изготовления горшков и скульптур, и обожженных в той же ульеобразной печи. Делать записи маленьким костяным ножом на глиняной плитке занятие не из легких. Обожженные плитки я закапываю под выложенным булыжниками полом дома. Когда-нибудь, в XXI или XXII веке, их выкопает русский археолог и подскочит от изумления. Но об истории этих людей, их мифах и поэзии я не имею ни малейшего понятия, потому что не знаю второго языка.
Полдень наступает и проходит. Я нахожу куст с глянцевитыми листьями, среди которых висят белые ягоды. Срываю несколько штук и, поколебавшись секунду, отправляю в рот. Голод чуть-чуть отпускает.
С востока налетает резкий неприятный ветер. Сейчас сентябрь, долгая зима стремительно приближается. За полчаса температура падает на пятнадцать градусов, и я начинаю мерзнуть. На мне меховая парка и штаны, но резкий ледяной ветер пронзает их насквозь. Он срывает тонкий подсохший слой почвы и швыряет в лицо пыль. Когда-нибудь эта бледно-желтая пыль укроет тридцатиметровым слоем поселок, а вместе с ним Би Джи, Марти, Дэнни и Пола. Вероятно, и меня тоже.
Временами я не могу отделаться от ощущения, что про меня забыли. Знаю, что это ощущение иррационально, и в прошлом я затерялся совершенно случайно. Но, когда я представляю, что в 2013 году люди, возможно, просто пожали плечами и забыли обо мне, меня охватывает гнев. Я профессионально подготовленный офицер, но меня забросило на двадцать тысяч лет от дома, и временами боль становится невыносимой.
Возможно, в пиве, которое я, безусловно, научу варить своих соплеменников, я не найду утешения, и мне требуется что-нибудь покрепче, вроде самогона. Сварганю какое-нибудь пойло, и тогда мне хоть немного полегчает, когда начнут прорываться гнев и по-настоящему тяжелая обида.
Полагаю, сперва племя воспринимало меня как идиота. Конечно же, я был потрясен. Путешествие во времени оказалось куда более жестоким, чем мы считали после экспериментов с кроликами и черепахами.
Я появился в прошлом голым, ошеломленным, моргая и задыхаясь. Кружилась голова, меня мутило. В воздухе стоял какой-то кисловато-горький запах — ну кто мог предположить, что прошлое пахнет иначе и оказалось настолько холодным, что обожгло мне ноздри. Я сразу понял, что очутился не в благословенной Франции, а намного восточнее, на более суровых территориях. Поначалу я еще видел радужное свечение кольца Зеллера, но оно быстро меркло и вскоре погасло.
Племя наткнулось на меня десять минут спустя, совершенно случайно. Я мог бродить здесь месяцами, видя только оленей и зубров. Мог замерзнуть, мог умереть с голода. Но мне повезло. Те, кого я потом назову Би Джи, Дэнни, Марти и Полом, охотились неподалеку от того места, где я свалился с неба, и внезапно заметили меня. Слава Богу, они не видели моего появления, иначе решили бы, что я существо сверхъестественное и стали бы ждать от меня чуда, а я не умею творить чудеса. Вместо этого они приняли меня за несчастного придурка, который забрел настолько далеко от дома, что уже не помнит, кто он такой. В сущности, они были совершенно правы.
Должно быть, я показался им почти безнадежным идиотом. Я не говорил на их или любом знакомом им языке. У меня не было оружия. Я понятия не имел о том, как сделать из кремня наконечник для копья, сшить меховую парку, соорудить западню для волка или загнать в ловушку стадо мамонтов. Я не знал ничего, не имел ни единого полезного навыка. Но вместо того чтобы проткнуть меня на месте, они отвели меня в поселок, накормили, одели и научили своему языку. Это было полтора года назад. Я для них нечто вроде блаженного дурачка. Священный идиот.
Предполагалось, что я останусь в прошлом всего на четыре дня, а затем «радуга эффекта Зеллера» вспыхнет вновь и вернет меня домой. Разумеется, через несколько недель я догадался, что в будущем что-то пошло не так, эксперимент оказался неудачным, а мне, вполне вероятно, уже никогда не попасть домой. Подобный риск имелся всегда. Сначала были жалящая боль, гнев и печаль. Ныне осталась лишь глухая тоска.
