Инвиктус - Гродин Райан (полные книги .TXT) 📗
— Прежде чем начнем, я, пожалуй, сделаю нам всем чаю. — Возражений на предложение Прии не последовало. Да и как они могли быть, когда слова последний раз повисли, несказанные, в конце каждого ее предложения.
Элиот вынула чип из своей карманной вселенной, открыла файл. Имоджен положила голову на плечо Грэму, а инженер не сводил взгляда с их рук, удивляясь рисунку сплетенных пальцев. С таким же изумлением Фар наблюдал в кухоньке за Прией. Множество раз он видел, как она готовит чай, но каждая деталь казалась новой. То, как она нюхала каждую пряность, прежде чем добавить ее в кипящую воду. Как, бормоча под нос, вела счет помешиваниям. Как тщательно, перед тем как разносить чай, выстраивала кружки ручками в одну сторону. Так много последнего все добавлялось и добавлялось, что даже обжигающий глоток не мог смыть эту печаль.
Потеря девушки могла убить Фара раньше, чем это сделает Угасание.
Они сидели с кружками исходящего паром чая, вне времени, и смотрели, как все началось. Фар сам не знал, чего ожидать, когда включилась последняя запись миссии «Аб этерно» в 95 году н. э. То, что показывала голограмма, было знакомо и в то же время неожиданно.
Мать много раз гуляла с ним по руинам Колизея. Во время этих прогулок она была неистощимым источником фактов; показывала отпечаток большого пальца на кирпичной кладке подземелья; описывала условия содержания львов под полом арены и не раз упоминала, что видела там истекающих кровью мужчин.
Фар и раньше смотрел записи гладиаторских боев; избежать этого в Центральном, где лязг их мечей до сих пор звучал эхом среди древних руин, было невозможно. Но эта запись отличалась от прочих. Неотредактированная, она представляла собой сырой материал со всеми отвратительными, безобразными подробностями. Жестокости первого боя хватило, чтобы Имоджен, закаленный историк, стала зажмуриваться и прикрывать глаза рукой.
Как странно думать, что его мать принимала это не моргнув глазом. И еще более странно сознавать, что Фар присутствовал там в виде эмбриона. Слышал своими ушами эту толпу, выкрикивающую в ритме стука маминого сердца: «Крови! Крови! Крови!» Крики достаточно настойчивые, чтобы призвать его в этот безжалостный мир… Голос Берга — ассоциировавшийся у Фара со сказками на ночь — звучал даже сюрреалистично, когда он настоятельно просил Эмпру встать со скамьи и спуститься по ступенькам.
— Почему тете Эмпре вообще хотелось смотреть на это? — вслух удивилась Имоджен. — Почему она все время оборачивается?
— Пауза. — По приказу Элиот голограмма застыла на паре гладиаторов. — Глядите, на кого она смотрит.
— Брр. — Имоджен выглянула в щелку между пальцами. — Я вижу только кровь.
— Фар… — Прия, чей крепкий желудок не дрогнул при виде вывернутых внутренностей, наклонилась к проекции. — Вон тот гладиатор просто твоя копия.
Теперь, когда запись поставили на паузу, у Фара было время рассмотреть воинов. Прия права. На гладиаторе, что стоял спиной к стене, нет шлема. Хотя какой шлем мог бы вместить такую буйную шевелюру? И нос… Фар всегда задавался вопросом — откуда взялась эта его самая яркая черта?
Теперь он понял. Понял очень многое: почему мама настаивала на том, чтобы обучить его латыни, почему назвала его Гаем в библиотеке Александрии, почему осталась посмотреть это жестокое сражение, почему кожа у него всегда смуглая, тогда как остальные Маккарти обгорают при первом же проблеске солнца, почему ему вечно требуется движение, действие, борьба. Это не просто безвременье у него в крови, но и битва тоже.
Элиот первая констатировала очевидное.
— Это наш отец.
— О-о-х, тетя Эмпра! — воскликнула Имоджен. — Соблазнить гладиатора! Неудивительно, что Берг засекретил эти данные! Ей бы плохо пришлось, если бы кто-нибудь узнал.
— Вот почему твоя ДНК подделана в системах Центрального, — сказала Прия. — Это не просто обычная осмотрительность. Это чтобы никто не смог доказать, что твоим отцом не был кто-то из членов экипажа «Аб этерно».
Фару следовало бы испытывать удивление, но вид отца, прижатого спиной к стене, с мечом у горла, задел более глубокую струну. Печаль, которая всегда читалась в маминых глазах, прокрадывалась в улыбку, теперь стала понятна. Здесь было не просто приключение на одну ночь.
Здесь была любовь.
— Почему вообще кто-то оглядывается? — Представить эмоции по ту сторону экрана было нетрудно, ведь даже теперь сердце Фара умирало в истерзанной груди. Он повернулся посмотреть на Прию — все еще здесь, все еще рядом с ним, но надолго ли? — Она не хотела покидать его.
Губы ее сжались. И слезы опять навернулись на глаза.
Но Фар взял себя в руки и приготовился к худшему. Запись снова включилась, но это изображение его отца было последним. Эмпра побежала прочь от рева стадиона, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы прислониться к колонне, тяжело дыша сквозь боль. «Давай, Эмпра! Шевелись! Ты уже почти пришла!» — не умолкая, подбадривал и подгонял ее Берг.
Видимость на пленке сделалась расплывчатой, когда Эмпра наконец добралась до «Аб этерно». Из-за них Берг превратился в гигантскую кляксу. Но временной штамп, по крайней мере, удалось рассмотреть: 9.10 утра — в это время она взошла на борт «Аб этерно»; 9.14 — часы замерли, остановились, и первый вдох безвременного воздуха вырвался вместе с криком новорожденного.
Мальчик, который не должен был родиться, появился на свет, и что-то темное пришло вместе с ним. Запись закончилась. Фар уставился в виста-порт, гадая, происходило ли то самое рождение там, в черноте.
— Бедная тетя Эмпра, — прошептала Имоджен. — Бедный гладиатор. Это так невозможно печально.
— Так не обязательно должно быть. — Глаза Прии сделались из дымчатых стальными, в них проснулся твердый блеск. — Отец Фара не обязательно должен умереть.
— Я совершенно уверен, что его зовут Гай, — заметил Фар.
Прия продолжала:
— Мы хотим вернуть Эмпру на «Аб этерно» задолго до десяти минут десятого. Если она задержалась, чтобы посмотреть схватку Гая, то имеет смысл освободить его. Да?
— Нельзя просто взять и освободить гладиатора, — возразила Имоджен. — Там существует целая система. Большинство из них — рабы или военнопленные, и даже добровольцы охраняются надсмотрщиками своего ланисты до момента смерти. Если Гай исчезнет, ланиста поставит на уши весь город, разыскивая его. И он ведь не может поймать попутку до Центрального…
— Так что же ты предлагаешь? — спросила Прия. — Позволить Гаю умереть, пока один из нас потащит Эмпру на корабль силой?
— Ну, может, не совсем так. — Кузина Фара поморщилась. — Фарвей и его отец настолько похожи, что тетя Эмпра назвала его Гаем в библиотеке Александрии. Возможно, есть способ обманом заманить ее на «Аб этерно».
Запись с отцом закончилась, но его образ остался у Фара перед глазами: с черными взмокшими кудрями, разметавшимися по каменной стене, готовый драться до последнего. Этот образ обрамлял все его детство… семь лет с мамой и ее скорбью. Она не хотела покидать Гая, она всю жизнь сожалела об этом…
Раскрытый Устав лежал перед ним обложкой вниз. Фар видел, где проступили чернила от рисунка Грэма — стрелы и трещины, картинка, распадающаяся на части. Человек-палочка не появился на этой стороне страницы.
Он понял, что должен делать.
— Я займу место своего отца. В этом случае ланиста не подумает, что Гай сбежал, а тем временем кто-то из вас отведет его на встречу с моей мамой. Эмпра попрощается с Гаем и уйдет вовремя, чтобы создать поворотную точку.
— Ты? Гладиатор? Совсем рехнулся? — Крик Имоджен эхом прокатился по всему кораблю. — Фарвей, убийство у этих парней в крови, это смысл их жизни. Несколько уроков фехтования в Академии не помогут на арене.
Да, наверное. Фар вообще никогда не был настолько силен в фехтовании, о чем напоминал ему шрам на бицепсе.
— Побеждать не обязательно. Да я и не смогу. В настоящем общее Угасание связано с моим, правильно? Моя смерть не предотвратит стирание моего прошлого, но для новой вселенной это лучший шанс на выживание. Это то единственное, что может помешать контрсигнатуре пройти через поворотную точку. Разорвать цепь, прекратить сигнал прежде, чем «Аб этерно» взлетит, остановить гибельное эхо одного, неправильного, рождения до другого, правильного.
