Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Я поспешил на кухню, из крана капала горячая вода, а когда повернул самую малость, оттуда освобожденно ударила тугая струя почти кипятка.
Из оставленной комнаты донесся звонкий голосок:
– Согласна, что-то в этом есть. Может быть, даже красиво. Но все не могу понять, почему муравьи?
Вода расплескивалась с шумом, я расслышал ее звонкий чистый голосок с трудом, крикнул:
– А почему нет?
– Ну, все заводят собак, – донесся ее смешок. – Или кошек, хотя этих не понимаю… Наверное, что-то с психикой не в порядке.
– У тебя?
– Нет, у кошатников.
Я закрыл кран, вытер руки бумажной салфеткой. В комнате Маринка чуть наклонилась к подоконнику, рассматривая муравьев, оперлась руками. Юбочка приподнялась, вздернутый зад стал еще вздернутее. Я почувствовал, что готов прямо сейчас согнуть колени.
– Наверное, – согласился я. – Кто заводит кошек, если можно приобрести собаку?
– Так почему?
Я подумал, предположил:
– Потому что муравьи тоже… разумоносители. Ну, люди, понимаешь?.. Маленькие люди насекомого мира. Пасут скот, орошают, доят, бдят, строят…
– А-а-а, – протянула она. – А я подумала, что тебе просто хотелось быть богом.
– Кем-кем? – не понял я.
– Богом, – повторила она. – Самым настоящим Богом. Ну, в самом прямом толковании: могучим и свирепым существом, которое может совершить абсолютно все.
Я подумал, пожал плечами:
– Для этого теперь есть компьютерные игры. Особенно когда строишь города и государства. Применяешь cheats, вот ты уже бессмертен, всемогущ, ресурсы неограниченные…
– Тогда почему?
– Наверное, все-таки по-другому… Это же, если представить, все эти муравьи – всего лишь кровеносные шарики, нервы, зубы, части желудка… одного существа! Муравей сам по себе не может выжить уже потому, что у него нет даже желудка. У всех муравьев один желудок на всех. Это уникальное существо…
Губы мои охватило морозом. Нечто страшное поднялось из космических глубин и посмотрело на меня жутко и безглазо. Как из параллельного мира, донесся встревоженный голос:
– Егор!.. Егор, что с тобой?
Из тьмы выступило светлое пятно, превратилось в милое лицо с встревоженными глазами. Я с трудом пошевелил все еще деревянными, словно мне обезболивали перед удалением зубы, губами:
– Да все в порядке…
– Ты так страшно побледнел!
– Правда?
– Можно сказать, ты не почувствовал!
Она уже сердилась, я сказал примирительно:
– Почувствовал, почувствовал… ты же знаешь, что за поколение теперь пошло. Вот раньше был народ…
Она спросила настороженно:
– Так, может… тебе нельзя заниматься этим?
– Чем? – спросил я, поддразнивая.
– Сексуальными забавами, – отпарировала она. – Очень мне надо, чтобы ты на мне помер!
– Тогда уж, скорее, под тобой, – пробормотал я.
– Да?.. Гм, об этом я как-то… Ты прав, это не так страшно, когда захотела – слезла, не захотела… А ты как, сразу окостенеешь? Весь?
Она щебетала, хотя глаза еще оставались серьезными. В них таилась тревога, но я чувствовал, как теплая кровь постепенно возвращается в мое лицо, холод отступил, только осталось быстро тающее ощущение чего-то нечеловечески огромного, что коснулось меня самим краешком, краешком своей тени, но я и так едва не распластался, как муравей под катком, от ощущения космической огромности.
– Давай я смелю кофе, – предложил я. – Что-то в голове туман.
– Тебе ж нельзя…
– Можно, можно, – успокоил я.
Она недоверчиво покачивала головой. Глаза всматривались пытливо, уже уловила ложь, но не могу же сказать, что страшная и беспощадная мысль… нет, не мысль, а чувство связало муравьев и людей, вернее, сравнило структуру муравейника и… человека. И человечества – тоже.
– Тогда кофе сделаю я, – предложила она. – Я готовлю не такой крепкий.
– Я сам, – возразил я. – У меня получается вкуснее.
Закон прост: когда ноги растут от челюсти, то руки, понятно, из задницы.
Я отошел в сторону, предоставив делать кофе моему разумоносителю, а тот тоже устранился, ибо организм сам все привычно и умело делает даже не на алгоритмах, а на уже выработанных рефлексах: налить из очистителя воды в джезву, поставить на газовую горелку, зажечь спичку, другой рукой повернуть кран… одновременно слегка придавив вовнутрь, иначе не сработает, затем бросить спичку в жестяную крышечку, чуть повернуть верньер в другую сторону, пусть синяя корона горящего газа слегка опустится, иначе раскалит и ручку, а закипающая вода выплеснется и зальет огонь…
– Все муравьи, – сказал я медленно, стараясь не потерять скользкий кончик неожиданной мысли, – все муравьи – частицы единого организма муравейника. Это единое целое. Большой такой Муравей! Ну, это известно всем. Тебя пропустим, с такой фигурой можно не знать многое. Но такое же целое, как этот большой Муравей, и… человечество! Ладно-ладно, допустим эту мысль в качестве просто… э…
– Просто дикой мысли, – подсказала она.
– Да, очень дикой. Мы не только точно так же пасем скот и строим дома. Мы… мы тоже единый организм. Просто у нас намного выше степень свободы для каждого существа! Настолько, что даже не замечаем своего единоорганизмья.
Голос мой вздрагивал, я чувствовал, как в организме моего разумоносителя… – моем организме! – трясется каждая жилка. Я страшился потерять мысль, что равна озарению… Кстати, озарение – не та ли необычная мысль свыше, что приходит из нашего общего организма?
Глаза Маринки стали очень внимательными. Вряд ли она понимала мои слова, просто по-женски вслушивалась в интонации, вчувствовалась в мое состояние.
– Тебе бы сейчас не кофе, а пива… – заметила она сочувствующе. – Расслабишься! А то весь комок нервов. Не по-мужски.
– А как по-мужски?
Она засмеялась:
– Ну, если тебе это надо объяснять…
Джезва зафыркала. Я наполнил обе чашки, рука вздрагивала, но ощущение огромности истаивало, как рыхлая снежная гора под лучами жаркого солнца. Осталась мысль, ее старался не потерять, а теперь мой мозг, привыкший к работе, поворачивал со всех сторон еще одну пугающую идею, возникшую из первой: тело моего разумоносителя – такой же муравейник! Или человечество, назови как хочешь. Все эти кровеносные шарики, лейкоциты, нервные клетки, клетки костяные и соединительные и все-все – это тоже целый мир, который, может быть, совсем не сознает своего единства! Каждый лейкоцит работает сам по себе, знает свои обязанности, живет отведенный ему срок жизни: неделю или полторы, а если кому удается прожить две, того считают долгожителем. А клетки, скажем, кости – это что-то вроде медленно растущих огромных деревьев, где процессы текут медленно. А то и вроде гор и скал, что меняются еще медленнее.
И еще одна мысль всплыла, настолько дикая, что неделю назад я запинал бы ее с великим презрением, как нарушающую мое мировоззрение трезвого и скептически мыслящего человека.
Маринка права: почему именно муравьи? Почему не собака или кошка? Сам ли я решился завести этих шестиногих, или же нечто побудило меня… нечто настолько тонкое, неуловимое моими чувствами, как не улавливаю, к примеру, проходящие сквозь мое тело радиоволны?
Не была ли это подсказка извне?
Или изнутри?
Маринка пила кофе деликатно, но быстрыми частыми глотками. Она знала, что кофе вреден, что от горячего – рак гортани, но рак будет или нет, а вот морщинки у глаз уже появляются, с ними бороться нужнее. Глаза следили за моим лицом неотрывно. Огромный бутерброд ухомякала, нимало не заботясь о будущем фигуры, поднялась:
– Ладно, побегу. Звони, если что.
– Если что? – не понял я.
– Если понадоблюсь, – ответила она без улыбки. – С тобой что-то творится. Не знаю, но у меня тревожное предчувствие. Ты знаешь, женщин предчувствия редко обманывают…
– Так и должно быть, – пробормотал я. – Женщины как воспроизводящие существа для вида важнее, чем мы, самцы… Вот и защищены лучше. Для вида важнее, для природы… и для чего-то еще… Гм… Для чего же… Погоди, не уходи еще.
