Пепел наших костров - Антонов Антон Станиславович (книги бесплатно без .txt) 📗
Когда караван углубился в джунгли бандитской территории и стукачи расслабились, люди Гюрзы решились поговорить с Караванщиком еще раз. Они поспешили предостеречь его от попыток перехватить Гарина на марше и более чем прозрачно намекнули, что лучше это сделать на плантации. Конечно, там тоже будет крепкая охрана – но, пожалуй, не крепче, чем была у президента Экумены до похищения.
Подробнее обсудить эту идею решили позже, когда рядом вообще не будет стукачей и соглядатаев.
А тем временем в Белом Таборе Шорохов и Игнатов так и не дождались возвращения своего элитного отряда из Шамбалы. Примчался в Белый Табор только один гонец, который сообщил, что Гарин теперь тоже в Шамбале, так что возвращаться нет смысла. Наоборот, надо послать туда подмогу и как можно скорее.
74
– Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, Боже, – пел хор в полном соответствии со староверческим каноном, и многие из поющих даже не подозревали, что триста лет назад люди убивали друг друга и сжигали сами себя только потому, что никак не могли решить, сколько раз надо петь «аллилуйя» в этой фразе – дважды или трижды.
То, что люди с тем же примерно азартом убивали друг друга сейчас, было понятнее.
Они делили золото, сферы влияния и власть – а это вещи куда более весомые, чем какие-то молитвенные заклинания.
Однако мудрый человек Владимир Востоков, который молча созерцал литургию под открытым небом, склонялся к мысли, что новые религиозные войны уже не за горами.
Раз уж вовсю восстанавливается рабовладение, то значит, регресс зашел достаточно далеко и до следующего шага рукой подать.
Сначала православные передерутся с иноверцами и сектантами, а потом начнут делить Бога среди себя. Патриархия и староверческое архиепископство и так уже на ножах, потому что Таборский епископ Арсений успешно переманивает к себе московских священников, но это еще полбеды. Со священниками ведь уходит в раскол и паства, и уже раздаются голоса о том, чтобы избрать Арсения новым патриархом.
Больше половины москвичей прочно осело за городом в дачной зоне, а из них больше половины считают самым достойным пастырем и защитником веры именно Арсения, не вдаваясь в подробности вероучения и обряда.
Понятно, что в Чистом переулке это вызывает законное раздражение. Там готовят собор для избрания своего патриарха и уже близки к тому, чтобы объявить староверие ересью и заново провозгласить анафему раскольникам, как это уже было в 17-м веке.
Анафему эту отменили архиереи-обновленцы после Октябрьской революции, и в 70-е годы кавалер ордена Трудового Красного Знамени патриарх Московский и Всея Руси Пимен подтвердил, что старые обряды столь же православны и спасительны, как и новые, никонианские.
Но теперь дело другое. Видя, какую власть взял себе епископ Арсений в Белом Таборе, никониане тоже хотят воспользоваться смутой. Так что если религиозная война действительно разразится, то это будет война за власть.
В конечном счете все войны происходят либо из-за власти, либо из-за денег. А чаще – из-за того и другого сразу.
Но в поместье Александра Сергеевича Стихотворца ничто не напоминало о войне, о вражде, о крови и о смуте. Здесь чинно, мирно и благолепно освящали построенную в удивительно короткий срок церковь святого Сергия Радонежского.
Народу собралось много. К удивлению Стихотворца, в его поместье каждый день приходили какие-то люди, испрашивающие разрешения осесть на его земле. Хотели они, правда, быть не крепостными, а вольными хлебопашцами, но Стихотворцу и это было в радость – ведь все они готовы были платить оброк, умножая богатство помещика.
А с крепостными была беда – особенно с девками, которые по примеру Жанны Девственницы одна за другой принимали постриг в скиту.
Когда отец Серафим постригал в монахини саму Жанну, он сказал ей:
– Отдаешь душу свою Богу и обратно ее не выкупишь. А задумаешь изменить обету – не избежать тебе геенны огненной.
Но в постриге не отказал, ибо был не лишен тщеславия и мог теперь добавить к своей миссионерской славе еще один подвиг. Обращение закоренелой безбожницы в истинную веру и не просто так, а с последующим уходом ее в монастырь – это дело великое и перед Богом, и перед церковью. Если же монахиня впоследствии изменит обету, то на священнике совершавшем пострижение, вины в том нет.
Однако отец Серафим надеялся, что этого не случится. Монашеские бдения, посты, молитвы, вся атмосфера могут так повлиять на человека, что он, приняв постриг из каких-то конъюнктурных соображений, может со временем превратиться в истово верующего.
И мудрый человек Востоков говорил Жанне примерно то же самое, только в другой тональности:
– Монастырь подобен секте. Знаешь, как это бывает. Приходит в секту нормальный человек, просто из любопытства. Глядишь – а через некоторое время у него уже оловянные глаза с нездешним сиянием, и за свою веру он любого готов разорвать на куски.
Между тем уход в монахини рабынь, купленных за деньги или выигранных в карты – а Стихотворец оказался очень удачливым картежником – стал сильно беспокоить помещика. Ему и ссориться с иеромонахом не хотелось, и добычи было жалко.
Положение спасли девушки из числа вольных хлебопашцев. Они согласились приравнять себя к крепостным и оказывать помещику соответствующие услуги, не имеющие отношения к хлебопашеству – лишь бы он не чинил препятствий Божьим людям.
Более разумный человек наверняка бы задумался и заподозрил, что тут где-то что-то не так. Но Стихотворец принял все за чистую монету.
И некому было подсказать ему, что на его земле под видом вольных хлебопашцев, монахов, строителей-шабашников и девушек легкого поведения беспрепятственно концентрируются валькирии, элитные бойцы генерала Шорохова и просто добровольцы-табориты, затеявшие теперь уже не только освобождение пленных амазонок, но и спасение похищенного президента Экумены, а заодно – если получится – и освобождение Шамбалы от власти бандитов и работорговцев.
Тем, кто мог бы заметить все странности и неувязки, было в эти дни не до Александра Сергеевича и его поместья. Среди бандитов и работорговцев назревала новая свара. Балуев, который отдал слишком много золота в обмен на удовольствие заполучить в свои руки Тимура Гарина, теперь не смог расплатиться с собственными стражниками и надсмотрщиками, а также с кредиторами из стана Клыка. В результате его наемники объединились с людьми Клыка, а Балуева поддержал Шаман. Похоже было, что скоро Клык и Шаман передерутся, и бойня будет чудовищной.
Шаман спешно договаривался с пантеровцами и их командиром Гюрзой о совместных действиях, но Гюрза уже втайне решил пойти по третьей дороге. Банка с пауками, в которую окончательно превратилась Шамбала, стала надоедать бывшему спецназовцу.
И тайные переговоры с Караванщиком, его другом Востоковым, отцом Серафимом и инокиней Анной – в миру Жанной Аржановой – не прошли даром.
Гюрза, разумеется, прекрасно знал, что за вольные хлебопашцы собрались в поместье Стихотворца. Но он никому об этом не говорил.
75
После долгого и трудного путешествия в связанном виде с заклеенным ртом и без еды президент Экумены Тимур Гарин выглядел так, словно того и гляди помрет, и в душе рабовладельца Балуева при взгляде на него боролись два противоречивых желания.
Первое требовало учинить давно запланированную экзекуцию немедленно и оттянуться во весь рост. И если Гарин при этом действительно помрет, так ему и надо, никто плакать не будет. Слишком много боли он причинил господину Балуеву, сначала угробив на корню аграрное предприятие № 13, потом ликвидировав рабовладельческую ферму к западу от Белого Табора и в конце концов отправив самого Балуева в Лефортово, где его на протяжении многих недель подвергали всяческим унижениям.
Так пусть же эти унижения теперь отольются Гарину вдесятеро или даже стократно.
Но с другой стороны, Балуев отдал слишком много золота в обмен на удовольствие лицезреть Гарина в своей власти. И если Тимур, паче чаяния, помрет во время экзекуции от голода и боли, то получится, что эти громадные деньги пропали зря.
