Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги онлайн полные .txt) 📗
Шейн сделал паузу. Фильм этот показывали.
— Следовательно, каждый теперь получает псевдоним. И даже если вас будут пытать, вы не скажете настоящего имени. Для этого… — Шейн щелкнул длинными грязными пальцами, и солдат-киномеханик передал ему пачку пластиковых карточек на веревочках. — Это ваши опознавательные знаки. Вы повесите их на шею. И запомните ваши имена. Каждый из вас имеет право на имя. Я внимательно наблюдал за вами и понял, что своих имен вы не помните. Так что временно вы получите условные имена, которые называются псевдонимами. Они придуманы не случайно. Некоторые произошли от ваших внешних качеств, другие возникли эмоционально… Слушайте и смотрите…
Все молчали, не понимая смысла этой угадайки.
— Цыган, — сказал граф Шейн.
Все обернулись к Цыгану. И в самом деле, его уже все для себя так называли.
Цыган почувствовал внимание, обращенное к нему, и сделал шаг вперед.
Шейн взял у киномеханика табличку и повесил ему на шею.
— Твое официальное имя Цыган. Ясно?
— Так точно!
Любопытно, что Киму дали кличку Кудлатый. Мне хотелось сказать, что его никто так звать не будет. Оказалось, что я ошибся. Кроме меня, все его звали Кудлатый.
Меня назвали Седым. И на табличке уже было выдавлено: «Седой». Я не возражал — это имя не хуже других.
После того как завершилась раздача имен, Шейн сказал:
— Все вы определены в первый полк. Там особенно тяжелые потери. А направление ответственное.
Из-за угла казармы вышли три человека. Двое в касках, нашего возраста, с нашивками и галунами. Один с кое-как обритой головой. Все без масок, так как мы в тылу, в учебке. Шейн обратился к бритому, сутулому, немолодому и, видно, перманентно мрачному:
— Капитан Дыба, принимай пополнение в свой батальон. Ребята хорошие, обстрелянные, готовы положить жизнь за родину и своих близких. Двоих я рекомендую тебе на должности младших комвзводов. Конечно, ты их натаскаешь. Но они могут, я проверял. Притом все трое хорошие стрелки.
— Не люблю я этого, — сказал капитан Дыба. — Или они стрелки хорошие, или младшие командиры. У меня и тех и тех не осталось.
— Вот и будут тебе и те и те, — отмахнулся Шейн. Потом обернулся к нашему строю и приказал: — Кудлатый, шаг вперед!
Ким вышел вперед. Дыба подошел к нему и стал осматривать как лошадь. За ним к Киму подошел один из молодых офицеров — он мне понравился с первого взгляда. Бывают такие острые, птичьи, но в то же время сильные лица. У него был крепкий, с горбинкой, нос, полные губы, очень четкий раздвоенный подбородок и карие птичьи глаза. Пожалуй, его лоб был узковат, да залысины указывали на то, что он довольно скоро облысеет. Хорошее, открытое лицо.
— Седой, шаг вперед.
Я задержался на секунду — пока не вспомнил свое новое имя.
— Вот эти двое будут служить у тебя в батальоне, — сказал Шейн.
— Я возьму Седого, — сказал молодой офицер с горбатым носом.
— Бери, Коршун, — согласился Дыба. — А Кудлатого я отправлю во вторую роту, пускай пока заменит комвзвода. Там совсем плохо.
— Я тебе еще двух стрелков дам, — сказал Шейн. — И шесть рядовых.
Так нас развели по взводам и ротам. И я попал командиром практически несуществующего взвода в роту, которой командовал человек по прозвищу Коршун.
Когда мы небольшой группой, кое-как одетые и почти невооруженные, спешили за мускулистым Коршуном в расположение его роты, я разглядывал местность вокруг и старался прийти к каким-то выводам, хотя сделать это было почти невозможно.
Мы шли по глубоким канавам, осыпавшимся траншеям, проходили через неглубокие квадратные или длинные ямы, потом взбирались на оплывшие брустверы или неровные холмы и холмики. Порой перед нами открывался вид вперед — такие же траншеи, слева начинался пологий склон большого холма, вершина которого утопала в тумане, а справа виднелись развалины и груды бревен, сучьев и досок, за которыми поблескивала река.
Когда мы поднялись на холмик, который господствовал над местностью и с которого было видно далеко вокруг, Коршун остановился и сказал:
— Теперь, ребята, давайте познакомимся с диспозицией. Перед нами противник.
— Далеко? — спросил мужичок с угорскими скулами.
— Не так далеко, вон в той траншее они уже сидят.
До той траншеи было метров двести, не больше.
— Они же нас видят, — взволновался комсомолец, получивший прозвище Ваня. — Они же стрелять будут!
— Не будут, — сказал Коршун. — Сейчас небоевое время.
— А когда будет боевое время? — спросил Ким.
— Нам скажут, — ответил Коршун. — Придут из штаба полка и скажут.
Нет, он не хотел ничего от нас скрывать — мы были теперь его товарищами по оружию. Но очевидное командиру нашей роты не было так же ясно для нас.
— Справа, — продолжал Коршун, — развалины санатория и за ними речка. Туда лучше не ходить. Плохое место. Я как-то туда попал — чуть со страху не помер.
— А что там? — спросил я.
— Я потом расскажу… привидения там. И так далее.
Меня удивил Цыган. Он вдруг спросил:
— А когда ночь будет?
— Ночь? — Ответ на этот вопрос оказался для Коршуна затруднительным. — Ну, когда будем спать, тогда и ночь будет.
— Здесь какая широта? — спросил я. Я уже понял, что наша война будет идти за Полярным кругом и это — полярное лето. А может быть, я старался убедить себя, чтобы не пугаться. Лучше выяснить, чем растеряться.
— Широта нормальная, — ответил Коршун, и я понял, что он так же, как и мы, запрограммирован.
— Значит, здесь война идет по расписанию? — спросил Ким с язвительной улыбкой.
— Иначе нельзя, — ответил Коршун. — Иначе не положено.
— Почему? — спросил Ким.
— Потому что людям надо отдыхать, мыться, есть, бриться — жить надо.
— Так на войне не бывает, — сказал Ким.
— А ты откуда такой ученый? — Командир роты был недоволен. Глаза сузились, губы поджаты.
— Потому что я уже воевал, — сказал Ким. — И потому что, как я понимаю, наша цель — выгнать этих ублюдков и отстоять город. Так или не так?
— Так-то так, да с командиром иначе разговаривают, — сказал Коршун. — Я на тебя стучать в штаб не буду, но если ты будешь и дальше всякие штучки вытворять, то верну тебя в учебку. Ясно?
— Ты меня не учи, — сказал Ким, — я тоже ученый. Я сюда воевать приехал, а не расписание изучать. Не бывает на фронте боевых периодов, или как ты их там называешь.
— Боевое время, — сказал Коршун.
— Значит, надо воспользоваться, — сказал Ким.
— Как воспользоваться?
— Они там, ваши ублюдки, тоже соблюдают боевое время? — спросил Ким.
— Разумеется.
— Так вот, пока они сидят и кушают свои котлеты, надо по ним ударить.
— Нельзя, — сказал Коршун. — Когда нет боевого времени, бить нельзя.
— Тогда вы никогда не победите. Так и город свой отдадите.
— Не валяй дурака, комвзвода, — сказал Коршун. — Ты думаешь, если тебя назначили младшим командиром, значит, ты уже революцию здесь можешь совершить? Здесь особые условия, в таких тебе еще не приходилось сражаться, к тому же ты отравленный газами и многое не помнишь. Но рассуди спокойно — если мы не будем соблюдать боевое время, они тоже не будут его признавать, тогда в боевое время не останется сил, чтобы воевать. Какая же это, к черту, война?
— Война — это когда убивают, — сказал Ким, — а не когда играют в игру по правилам. Это в футболе свисток засвистел — и пятнадцать минут перерыва. Чтобы зрители смогли мороженого поесть.
— Не сравнивай. Мы погибаем. Но война имеет свои законы. Сам поймешь.
Я внимательно прислушивался к их спору, остальные новенькие смотрели вокруг, им было не по себе на таком открытом месте. И, я полагаю, они предпочли бы, чтобы прав оказался Коршун, командир роты.
— Если вы посмотрите вперед, подальше вперед, — продолжал между тем Коршун, — то вы увидите справа, вон там, как раз за линией фронта, низину, большую низину.
— Это где столбы стоят? — спросил комсомолец Ваня.
