Преданная - Рот Вероника (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
— Нет, ты не изменился.
Устав от бессмысленного спора, я умолкаю, а Кристина терпеливо продолжает:
— Она бы тебя точно возненавидела.
Меня охватывает приступ гнева, горячий и живой. Давящая глухота исчезает, и даже тихая улица альтруистов наполняется громкими звуками, заставляющими меня вздрогнуть.
— Заткнись, — ору я. — Ты вообще не знала ее, ты…
— Я знала вполне достаточно, — рявкает она. — И она бы ни за что не захотела, чтобы ты стер ее из своей памяти!
Я кидаюсь на нее и прижимаю плечом к стене.
— Если ты еще когда-нибудь такое скажешь, — кричу я, — то я…
— Ну что? — Кристина отпихивает меня. — Побьешь меня, да? А как называют больших и сильных мужчин, которые нападают на слабых женщин? Слабаки.
Вспоминаю вопли отца, заполнявшие наш дом, и его руку на горле моей матери. То, как я выглядывал из своей комнаты, вцепившись в дверной косяк. В моей голове звучат ее тихие рыдания, доносящиеся через дверь спальни. Я отпускаю Кристину.
— Прости, мне очень жаль, — шепчу я.
— Я знаю, — отвечает она.
Мы пристально смотрим друг на друга. Я думаю о том, как ненавидел ее сначала, потому что она была из правдолюбов и выкладывала все, что приходило ей в голову, не беспокоясь о том, как ее слова могут повлиять на тебя. Но потом она показала мне, какая она на самом деле. Кристина — умеет прощать, и она настолько смелая, что говорит тебе правду в лицо. Вот что ценила в ней Трис.
— Тобиас, я понимаю, — произносит она. — Такое случается, когда того, кого ты любишь, убивают безо всякой причины. Тогда тебе хочется стереть собственное прошлое.
Она обхватывает ладонью мой кулак, в котором зажат флакон.
— Я недолго знала Уилла, — продолжает она, — но он изменил всю мою жизнь. То же самое — и с Трис.
Жесткое выражение на ее лице исчезает.
— Ты должен остаться тем человеком, которым стал рядом с ней, — говорит она. — Если ты примешь сыворотку, ты никогда не найдешь путь назад.
Слезы вновь подступают у меня к горлу. Я вцепляюсь во флакон изо всех сил. Он исцелит меня от боли и воспоминаний, скребущихся внутри, как дикие звери в клетке.
Кристина обнимает меня за плечи, но я вздрагиваю. Ее жест напоминает мне о тонких руках Трис, обнимающей меня. Но никто никогда не будет похож на нее. Трис умерла. Плакать глупо и бессмысленно, но это все, что я могу сделать.
В конце концов, я вырываюсь, но ее теплые и твердые ладони продолжают лежать на моих плечах. Может, кожа на ладонях становится жестче после постоянных тренировок, может, так же грубеет и душа человека?
В мире живет множество людей. Кто-то, как Трис, способен чувствовать такую любовь, что готов пожертвовать собой. Или, как Кара, до сих пор не прощает смерть своего брата. Или, как Кристина, несмотря ни на что, продолжает оставаться открытым. Зачем я вынес себе такой приговор?
— Зик еще винит тебя в случившемся, — произносит она. — Но я могу быть твоим другом. Мы даже можем обменяться браслетиками, как девочки из Товарищества, если хочешь.
— Не думаю, что нам это понадобится, — слегка улыбаюсь я.
Мы спускаемся по лестнице. Солнце уже скрылось за высокими домами Чикаго, и издалека доносится шум поезда, вечно спешащего по рельсам. Мы уходим отсюда, оставляя за спиной то, что когда-то значило для нас так много. Но мне уже не страшно.
В мире существует много способов быть храбрым. Иногда смелость означает необходимость отдать свою жизнь ради другого. А порой — отказ от всего, что ты любил.
А временами все наоборот. И тогда тебе не остается ничего другого, как, стиснув зубы, продолжать каждый день работать. Это — именно то мужество, которое мне сейчас требуется.
Эпилог
Два с половиной года спустя
Эвелин стоит на обочине. На дороге виднеются глубокие колеи — следы от машин, снующих из города в Округу и обратно. Еще встречаются отметины от автомобилей сотрудников бывшего Бюро. Эвелин машет мне рукой, забирается в пикап, целует меня в щеку, — я не сопротивляюсь.
— Привет, мам.
По тому договору, который мы предложили более двух лет назад Джоанне, Эвелин должна была покинуть город. Теперь ей можно вернуться домой.
Чикаго преобразился. Да и Эвелин выглядит куда моложе, ее лицо округлилось, а улыбка стала уверенней и ярче.
— Как дела? — спрашивает она.
— Ничего, — отвечаю я. — Сегодня мы собираемся рассеять ее прах.
На заднем сиденье лежит урна — еще один странный пассажир. Я долго хранил пепел Трис в морге Бюро, не будучи уверенным в том, какие похороны она бы захотела для себя.
Настало время сделать, пусть и крошечный, но шаг вперед.
Эвелин озирается по сторонам. Посевы, которые когда-то ограничивались лишь областью вокруг штаб-квартиры Содружества, разрослись. Пышная сочная зелень простирается вокруг всего города. Иногда я скучаю по безлюдной и пустынной земле, но сейчас мне нравится ехать между рядами кукурузы или пшеницы. Я вижу людей, проверяющих почву портативными устройствами, разработанными учеными. Все одеты по-разному: кто в красное, кто в синее, кто в зеленое или фиолетовое.
— Каково жить без фракций? — интересуется Эвелин.
— Очень обыденно. Но тебе понравится.
Мы с Эвелин направляемся в мою квартиру, расположенную в доме к северу от реки. Она находится на одном из нижних этажей, но через широкие окна просматривается большая часть города. Я из первых поселенцев в новом Чикаго, поэтому у меня имелась возможность выбирать свое будущее жилище. Зик, Шона, Кристина, Амар и Джордж поселились в Хэнкок-билдинг, Калеб и Кара заняли квартиры рядом с парком Миллениум. Я приехал сюда, потому что здесь очень красиво. Есть и другая причина: это место — вдалеке от обоих моих старых домов.
— Мой сосед — историк, он из Округи, — поясняю я, роясь в карманах в поисках ключей. — Он называет Чикаго «четвертым городом». Когда-то, давным-давно Чикаго был уничтожен пожаром, потом — Войной за Чистоту… Затем он превратился в гиганский эксперимент, а теперь мы пытаемся возродить здесь поселение.
— Надо же, — задумчиво произносит Эвелин.
У меня — мало мебели: диван, стол, несколько стульев да плита. Из окна открывается вид на заболоченную реку, на поверхности которой играют солнечные лучи. Некоторые из ученых упорно стремятся восстановить водную артерию Чикаго в ее былой славе. Эвелин кидает сумку на диван.
— Спасибо, что разрешил мне немного пожить здесь.
— Без проблем, — отвечаю ей, хотя и чувствую некоторую нервозность: ведь Эвелин будет без спросу бродить по моим скромным владениям.
Но не можем же мы расстаться навсегда.
— Джордж жаловался, что ему не помешала бы помощь в подготовке полицейских, — замечает Эвелин. — Ты не хочешь попробовать?
— Нет. Я завязал с оружием.
— Верно, — морщится она. — Но ты знаешь, я не доверяю политикам.
— Мне ты должна верить, потому что я — твой сын, — усмехаюсь я. — И пока я — не политик. Просто помощник.
Она садится за стол и оглядывается, напоминая мне быструю кошку.
— А где твой отец? — наконец, произносит она.
— Вроде бы ушел в неизвестном направлении, — пожимаю я плечами.
— И ты не хотел бы ничего ему сказать? — подпирает она рукой подбородок.
— Нет, — отрезаю я, крутя на пальце кольцо с ключами. — Пусть остается в моем прошлом.
Два года назад, еще в том заснеженном парке, я понял, что нападки на Маркуса не принесли мне облегчения. Бесполезно кричать или оскорблять его — это не поможет мне избавиться от старых ран.
Эвелин встает, открывает сумку и достает оттуда фигурку из синего стекла. Она похожа на застывший водопад.
Я был совсем маленький, когда она показала мне безделушку в первый раз. Отец заявил, что вещице — не место в доме альтруистов. Дескать, она «бесполезная и лишь потакает нашим собственным слабостям». Я спросил маму, зачем она нужна, а она ответила, что ни зачем, но всякая красота затрагивает что-то вот здесь. И она прикоснулась к сердцу.
