Витязь Железный Бивень - Чешко Федор Федорович (библиотека электронных книг .TXT) 📗
«Прости, дружочек, за досадные вести. Прости и пойми. Тут у нас приключились совсем плохие дела. Первосвященному внучку вконец наскучили мои шалости, и он попытался положить им суровый конец. Коли свидимся, непременно расскажу все подробности, а сейчас надобно тебе знать, что покуда мы с моим батюшкой и бывшим твоим Учителем вольны в поступках, однако сей благодати не бывать долгой. Ради сбережения нашей свободы господин Тантарр зарубил четверых полосатых, и теперь на нас учинена орденская облава по всем территориям.
Мы укрываемся там, где виделись с тобою в последний раз. Хвала Благочинным, хоть и было наше бегство весьма поспешным, а все же многое удалось прихватить с собой, и теперь мы готовы завалить Прорву. Пойми: это последняя наша возможность. На сестрицу я особых надежд – прости! – не питаю: порохом тут не отбудешься. Да и уберечься от первосвященственной неприязни также иного пути не вижу. Мы с батюшкой могли бы укрыться у вас, но бросить господина Тантарра на произвол было бы подлейшим и бесчестнейшим делом. Да и на вашей стороне вскорости не убережешься: внучек взял мое столичное обиталище приступом, как неприятельский форт, и захватил много всяческих рукописаний. Чересчур много.
Если же удача вконец не отворотится и наша затея удастся, полагаю, мы понадобимся первосвященству не мертвыми, а живыми – хотя бы на время новой катастрофы. А нашему отечеству в это тяжкое время очень понадобятся люди, понимающие, что и во имя чего происходит. Таких людей можно счесть по пальцам одной руки. Один из них – ты.
Теперь самое главное: сроку тебе до полудня третьего дня, считая с нынешнего. Душевнейше умоляю: успей воротиться. А если что… Хочешь, прощай меня, старика, хочешь – нет, а только сам себе я не подарю прощения до смертного мига».
Вот так. И куда только подевались мучительные раздумья о том, который из миров тебе нужно считать своим? Как-то само собой, в единый миг все решилось, и Гуфа сразу поняла, как все решилось, и не стала требовать слов. Она потребовала, чтобы ты снова лег, и принялась спешно творить какие-то лекарские действа, крикнув себе в помощь Торка и Кутя. А потом Торк (Всемогущие, да он же совсем стариком сделался – скрюченный какой-то, голова и руки трясутся) утешал да уговаривал Раху, и Мыца тоже уговаривала ее и утешала. А потом появилась Ларда – очень деловитая, очень спокойная, только губы белые да глаза в пол-лица – и сказала, что уже запряжено и что ты непременно успеешь.
Осторожно объехав завал, перегородивший ущелье после взрыва Второй Заимки, Ларда натянула поводья и оценивающе глянула на солнце. Оно уже забралось высоко, но до середины его жизни было покуда далековато.
– Успеешь. – Девушка скользнула взглядом по лицу сидящего на тележном дне парня, отвернулась и, бросив поводья, спрыгнула с передка. – Ты знаешь, ты лучше время не трать. Ты поезжай дальше один прямо в Бездонную.
– А на чем же вы обратно? – Нор растерянно следил, как Гуфа и охотник выбираются из телеги. – Далеко же, а Торк еще совсем хворый… И вьючному же цена недешевая, и возку…
Ларда нетерпеливо дернула плечом:
– Езжай себе, не мешкай! Назад мы хоть через Мировую Межу доберемся, а за вьючное и возок я Кутю из твоих вещей отдарю. Панцирь там, виола твоя (не ради виолы возьмет, а ради того, что твоя). И еще нож – ведь железный он, и работа хорошая…
Взявшийся было за вожжи парень вздрогнул, будто его ударили. Нож… Подарок же, это же его подарок Торковой дочери. А она не хочет сохранить. Даже хотя бы в память о победе над хищным, которого дорезала этим самым ножом, – все равно не хочет.
Наверное, парень все-таки не удержался бы от всяких ненужных слов, но Ларда вдруг выкрикнула:
– Да езжай ты, не вымучивай душу!
Лицо ее исказилось – то ли от злости, то ли от рвущихся наружу слез, но Ларда почти мгновенно овладела собой. Заслонив губы ладонью, она неожиданно издала протяжный плачущий вой – так памятной ночью вблизи разоренной Гуфиной землянки жаловалась на плохую охоту хищная тварь. От этого плача вьючное задергалось, захрипело и вдруг рвануло вскачь. Не готовый к такому Нор потерял равновесие и с маху уселся на тележное днище – хорошо еще, что вожжи не выпустил. Хотя мог бы и выпустить: все равно ошалевшей от ужаса скотине некуда было деваться, кроме как вдоль по ущелью да в Бездонную Мглу (склоны-то круты, а Тумана Последней Межи не имеющие разума твари боятся сильнее, чем даже хищных).
Несколько мгновений Ларда глядела вслед громыхающему возку. Губы ее беззвучно шевелились, но по девичьему лицу трудно было понять, добрые пожелания она шепчет или проклятия. А возок тем временем обогнул черные уродливые остатки помоста (какие-то дурни спалили его, невесть зачем погубив уйму хорошего дерева) и теперь, уменьшаясь, мелькал в просветах между торчащими к небу обгорелыми бревнами.
Торку показалось, что Ларда вот-вот заплачет. Он протянул было руку – приласкать, погладить по голове, как гладил давным-давно, когда едва научившаяся говорить девочка впервые поняла связь между вкусным мясным варевом и крохотными детенышами круглорогов.
Нет, нынче Ларду погладить не удалось. Девушка суетливо заозиралась, потом вдруг опрометью кинулась на склон ущелья, единым духом взбежала почти до верха и замерла, напряженно глядя в сторону Бездонной Мглы. Торк растерянно обернулся к Гуфе, и та, успокаивая, грустно улыбнулась ему.
– Прощается, – сказала ведунья. – Хочет следить за ним, пока вовсе не пропадет из глаз. Пускай.
Торк вздохнул. Смотреть на дочку или думать о случившемся и о том, чему случиться еще предстоит, у него не было сил. Поэтому он глянул на небо и прикинул, что солнцу еще довольно долго взбираться к небесной маковке и что зря Ларда оставила их без телеги – парень, наверное, вполне успел бы пройти по Бездонной пешком. Потом он принялся старательно думать о послушниках: хорошо-де, что они не все еще поразбегались с заимок, а то бы сейчас некому было рассказать дымами страшные вести с Лесистого Склона о надвигающихся новых Ненаступивших Днях с их ветрами и трясениями земли. Читать-то дымы легко, а вот заставить дым говорить может не всякий, тут надобна особая сноровка… И вообще – от таких послушников, какими они стали нынче (смирные, рвущиеся доказать свою нужность), еще может получиться немалая польза… И вообще…
Он все-таки оглянулся на застывшую посреди склона Ларду, горько вздохнул и выговорил с натугой:
– По-о-шли-ка к ней, ста-а-рая…
С Лардиного места возок еще не был виден – его пока прятал за собою крутой выгиб склона. Зато оттуда как на ладони виделись дальний конец ущелья, выперший из него черный клык Обители, туманное озеро и завеса Последней Межи. А еще оттуда виделось небо – высоченное, чистое, без единого облачка. А Ларда, оказывается, глядела вовсе не вслед уехавшему парню. Она глядела на собственную еще не короткую тень.
Услыхав тяжкое дыхание взбирающихся к ней Гуфы и Торка, девушка вдруг спросила, не отрывая глаз от разлегшегося у нее под ногами пятна черноты:
– А за Мглой половина солнечной жизни настает тогда же, когда и у нас?
Уже по одному ее голосу – неживому, надтреснутому – стало ясно, что она догадалась о чем-то страшном.
Гуфино лицо посерело. Она тоже глянула на Лардину тень, на веселое молодое солнышко и вдруг с размаху ударила себя кулаком по лбу. А девушка заговорила опять – все так же деревянно и мертво:
– Когда мы с Лефом выбрались из Бездонной, он удивлялся, что уже видать Утренний Глаз. Он думал, будто еще не должна была зайти Полуночница.
Из-за выгиба ущельного склона показался возок. До него было далеко, и кричать уже не имело смысла, но Ларда все-таки закричала – пронзительно, длинно. Мигом позже к этому крику, от которого, казалось, вот-вот расколются окрестные скалы, попытался вторить ничего не понимающий охотник, а Гуфа забормотала торопливую невнятицу, подхватывая с земли и швыряя вслед мотающемуся на ухабах возку мелкие камешки…
