Оборотная сторона героя (СИ) - Ясинская Марина Леонидовна (чтение книг TXT) 📗
Только вот не зря эти понятия постепенно становились старыми. Раньше выше вора в законе, казалось, и быть никого не могло. Но что-то менялось в стране; молодёжь начинала больше уважать не за число ходок, а за способность их избежать. И за способность делать деньги. И за умение при этом оставаться на свободе и вести хотя бы внешне законопослушный образ жизни. И Ломец тоже, едва ли не против воли, уважал Хохлому за умение вести дела. А ещё немного побаивался — порой в прозрачных глазах старшака вспыхивало что-то такое бешеное, буйное и дикое, что заставляло Ломца ёжиться.
Анализировать свои эмоции Ломец никогда не пробовал. И сейчас он не размышлял о том, отчего так противно вдруг заныло у него в груди. Он знал только одно — в том, что здесь произошло, есть что-то неправильное. Настолько вопиюще неправильное, что откуда-то из глубины поднималась волна самой настоящей звериной ярости.
Подбородок у Ломца напрягся, стал квадратным, а глаза превратились в узкие лезвия. В голове назойливо вертелась фраза из старого фильма, название и содержание которого он давным-давно позабыл. Но единственная всплывшая фраза оказалась очень кстати.
— Мы отомстим, — произнес Ломец, чеканя каждое слово. — Не знаю как, но мы страшно отомстим.
Именно в этот исполненный подлинного драматизма момент тихо, но протяжно застонал Хохлома.
Когда Илья пришел в себя, то обнаружил, что он сидит в шатре Ахилла и неотрывно смотрит на тлеющие в высоком треножнике угли. От вечернего боя в памяти остались лишь обрывочные воспоминания, больше похожие на случайный набор кадров, и два неглубоких, но болезненных пореза на предплечье. Илью знобило и тошнило, голова кружилась, и ему казалось, будто он только что очнулся после то ли бреда, то ли сна, то ли короткого помутнения рассудка… Да что же за заразу такую он подцепил?
Порывшись в вещах, Илья нашел оставленное Яном лекарство, проглотил ещё одну таблетку и снова уселся у треножника.
— Ничего не помню, — пробормотал он, сжимая руками голову.
Даже после тех редких попоек, в которых ему довелось принимать участие по молодости, с ним не случалось ничего подобного. Это его друзья-приятели довольно, будто о чем-то приятном, рассказывали, как просыпались у мусоропровода в чужом подъезде, и с гордым видом сообщали, что не помнят ровным счетом ничего. Но не он — он всегда помнил, что происходило. А тут на тебе — два раза за день.
Слишком много для одного дня…
Слишком много, чтобы быть случайностью…
Чья-то рука откинула полог шатра, послышалось осторожное покашливание — и Илья потерял мысль. Нехотя обернулся и увидел, что у входа на аккуратно расстеленном плаще лежал труп какого-то парня. В неровном свете костра тот казался совсем юным, едва ли не подростком.
— Кто это?
— Троил, сын Приама, — подсказал ту же появившийся Патрокл.
— А кто его?..
Если Патрокл и удивился, то ничем своих чувств не выдал.
— Ты.
Илья едва было не спросил — как, но вовремя удержался. Не надо давать мирмидонам лишнего повода для подозрений. И так уже то, что в нем до сих пор не признали фальшивку, равносильно чуду — не стоит без надобности испытывать судьбу.
— И чего он тут лежит?
— Мы твоих распоряжений ждём.
Так, что там полагается делать с трупами врагов? Илья поднапрягся, но, как ни старался, не вспомнил из «Илиады» никаких подробностей касательно Троила. Зато вспомнил, что делал Ахилл с трупом Гектора, и поморщился. Конечно, в конце концов, Ахилл вернул тело старшего сына Приаму. Может, ему Троила прямо сейчас и отправить? А заодно — Брисейду…
Мирмидоны молчали и терпеливо ждали распоряжений своего предводителя.
В голове болезненно пульсировала какая-то жилка, мешала думать. Не хотелось принимать никаких решений, даже самых пустяковых. Хотелось, чтобы, наконец, все оставили его в покое! Хоть на минуту!
Илья буркнул «Потом» и отвернулся, надеясь, что больше его донимать не будут. Однако Патрокл продолжил:
— Ахилл, тут ещё кое-что. Тебя дожидаются давно уже.
— Кто?
— Посланники из Трои.
— Из Трои? — обречённо вздохнул конквестор. Похоже, лекарство ещё не подействовало, потому что в голове по-прежнему противно шумело, и думать, принимать какие-то решения совсем не хотелось. Хотелось лечь и отключиться. Но он, к сожалению, не у себя дома, и он не может послать всех к чёрту. — Ведите, — со вздохом согласился Илья.
Несколько минут спустя четверо мирмидонов ввели в шатер двоих крепких, загорелых троянцев в воинских доспехах и закутанную в широкий хитон невысокую фигуру с лицом, спрятанным под капюшоном.
— Паммон, Полидор, — коротко представились троянцы, глядя в спину сидящего у огня прославленного греческого героя. Не дождавшись никакой реакции, добавили, поясняя: — Мы сыновья Приама.
— Это сколько же у вашего папаши сыновей? — вяло полюбопытствовал Илья и нехотя обернулся. Ему доводилось слышать, будто правитель Трои за свою жизнь наплодил больше полусотни детей — и вот теперь есть шанс узнать, правда это или нет.
— Много, — равнодушно пожал плечами тот из них, что повыше, Паммон, и немедленно приступил к делу: — Наш отец, повелитель Илиона, отправил нас к тебе с предложением о перемирии.
— Не к тому он вас отправил, — покачал головой Илья. Видимо, лекарство начинало действовать, потому что в голове прояснялось, и он уже чувствовал, как прибывают и силы, и энергия. — О перемирии — это вам к Агамемнону.
— Что Агамемнон? — презрительно скривился Полидор. — Разве это он вселяет ужас в сердца наших воинов на поле боя? Греки сражаются храбро только тогда, когда с ними бьешься ты. Без тебя они разбегутся, как овцы перепуганные. Ты же, Ахилл, четверых наших братьев уже положил, а тело пятого сейчас за пологом твоего шатра лежит.
«Четверых? Когда это я? Хотя, если их и впрямь около пятидесяти по полю боя шастает…»
— И вот наш отец, повелитель Илиона, прислал нас сюда просить тебя не участвовать более в боях. Зачем тебе город? Всем известно, что золото тебе не нужно, что не ради богатства ты бьешься — только ради славы. А ей ты себя уже покрыл. Отойди от боев, и отец наш отдаст тебе дочь свою, Поликсену, — закончил Полидор и вытолкнул перед собой до этого момента стоявшую позади них фигуру. Сдернул с её головы капюшон, и по белой ткани хитона рассыпались длинные русые пряди, скрывая лицо.
На долгую минуту в шатре воцарилась глубокая тишина.
«Можно гарем открывать, честное слово», — хмыкнул про себя Илья. Везет же Ахиллу — на него со всех сторон так и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот — дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно.
Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.
— Неужели не нравится?
Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама.
Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.
— Хватит, — резко приказал Илья. — Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.
Братья переглянулись.
— Так ты принимаешь предложение нашего отца?
— Я подумаю.
— И когда нам твоего ответа ожидать?
«Да когда же они, наконец, уберутся?», — внезапно вскипел Илья. — «Что им ещё от меня надо?»
— Не знаю, — раздраженно передернул плечами он. — Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.
Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.
— Эй, вы ничего не забыли?
Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.
— Сестру свою забирайте.
Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.
— Она остается тебе, — покачал головой Паммон.
— Я же сказал, что ещё ничего не решил.
