Игры с призраком. Кон третий. - Витич Райдо (книга жизни txt) 📗
И в ладоши хлопнул. Мужи к ногам Халены сундучок резной поставили, соболей свиток положили и меч в именитых ножнах.
Кирилл жевать перестал: ни фига себе! А ты не сильно резвый?! — на князя уставился. Тот делал вид, что побратима Халены вовсе не существует — на нее смотрел.
Женщина вздохнула, понимая к чему дары вслед словам Богутара явились.
— Благодарствую, кнеж, только меч у меня свой есть, в соболя сроду не рядилась. А сундучки, чтобы в них не было, поклажа не для меня. У нас с побратимом путь воинский, а в него груженными не сбираются. Меч да конь, все, что воинскому человеку нужно.
Богутар улыбнулся, выслушав ее и порадовался — верно рассчитал. Хлопнул в ладоши и встал.
Халена обернула и невольно следом вскочила — кобылку вели к ней, ту самую, что на ярмарке приветила да купить не смогла.
— От даров всех отказываешься, а то мне сердце печалит и баит об обиде, что еще носишь ты в себе.
Узду принял и Халене подал:
— Прими кобылицу, на том дружбе нашей быть, так посчитаем.
Женщина смущенно улыбнулась — дорог подарок. Огладила лошадь — хороша, и на Кирилла покосилась. Тот затылок огладил, соображая и, кивнул — а чего нет, правда?
— Благодарствую, светлый кнеж, — улыбнулась мужчине и приняла узду, рассмеялась, огладив лошадь. Богутар глаз с женщины не сводил и, пламя в них горело. Улыбка довольная на губах играла.
Кудеяр и Наймар переглянулись — не к добру кнеж младой кобылицу дарит да еще пепельногривку тонконогую — с герба кнежьего как снятую. По традиции тот подарок дань роду высокому, а прими и вровень встаешь, враг другом повернется, самый высокий да именитый вровень с тобой хоть ты и родом худ будешь. Но мужчины, а коли женщина кобылку приняла от мужа именитого полешанского, к тому еще сама его кобылкой быть готова. Тут мало кнеж с ней сравнялся, но и в женихи навязался, а и принят был.
У Наймара сердце зашлось — мать честная, что твориться! Ведь при всех одарил и при всех приняла. Теперь сговор с Белицей не в счет. Кануло. Теперь Богутар над мирянами выше кнежа встал оженихавшись с их Богиней — хранительницей и к роду Богов как равный ступил.
Кудеяр кудри огладил в растерянности — и вроде не попенять кнежу — такое сробил, что и Полеш только порадуется, слова поперек не молвит. Только просто ли так саму деву-воительницу заарканить? На том сомнения брали.
Халена золотой из кармана вынула и в руку кнежа вложила, а мужчина придержал ее ладонь, чтобы все видели и улыбается, а она не понимает.
Наймар голову склонил, ус накручивая в думах: все, дань жениху прилюдно отдала, считай приданное ему выдала, его теперь, как не канителься. Сговорено и слажено, любой подтвердит — состоялось. Теперь в дом вези и полную Селену жди, а там свадьбу играй.
Ай, хитер кнеж, дале Полеша умом пошел. Великое дело сотворил — Богиню как девку — чернуху вокруг пальца обвел. Но обведет ли дале?
— То за коня побратиму, — потянула на себя руку Халена, немного растерявшись от улыбок окруживших их мужчин, но посчитала что рады примирению, тому что дар приняла. Суеверные здесь все, вдолбили себе про Богов и верят.
— Будет добрый конь и побратиму твоему, соколица.
А ведь на гербе родовом Полеша — кобылица пепельногривая бежит и два сокола над ней парят: быстр и зорок, славен и верен — в круге писано, — посмотрел на товарища.
Наймар лишь вздохнул — теперь им за этой невидалью с мечом присматривать как тем соколам, иначе ускачет кобылка, а то всему роду бесчестье. Чтоб девы домой со смотрин жениховых вертались — было, но чтобы сами в отказ шли до постели свадебной — не было, а случись — кнежам стыд великий прибудет, не отмыться. А эта кобылка не каждому вскочить на себя даст. Тут сговором да помолвкой на хитрости одной не обойтись.
Богутар при всех дырку в золотом кинжалом провертел и на шнур с ножнами вздел, завязал на шее.
Халена только бровь выгнула — чудит кнеж, так его дело.
— Пировать сегодня станем — не откажи Халена Солнцеяровна честь нам оказать, — поклон положил. — Принято у нас дары вместе за столом вином и хлебом отмечать, в том почести и дружбы заверенье.
— Некогда нам, — влез Кирилл. Мужчина глянул на него и к Кудеяру повернулся:
— Коня веди. Да лучшего! Чтоб сей час пред господарем дорогим встал!
Кирилл смутился, на Халену покосился. Та рожицу скорчила: придется, похоже, остаться, зачем зря людей обижать?
— Ладно, — решился, хотя не нравилось ему происходящее. — Останемся, но утром уйдем.
— Зачем? На лодьи переправим на тот берег, иначе-то никак. Плоты мастерить? Так то одному тебе сколь ден горбатиться? — влез Богутар.
Шерби внимательно посмотрел на мужчину: не шибко ли ты услужлив и затылок огладил себе — не сильно ли он сам подозрителен? Смотрит мужчина на Анжину как на приглянувшуюся женщину, а то он сам иначе на нее глядит. А больше никаким криминалом вроде бы не пахнет. И рады аборигены искренне, что дар их принят. Хитростей вроде никаких ни во взгляда, ни в делах. С вином не настаивал, соболями сыпал, но насильно не впихивал. К Анжине опять же только взглядом и вяжется.
Ладно, шут с ним, — решил.
— Ладно, уговорил.
— Ой, Кирилл, — головой качнула женщина. Не то что против была, но как-то и не горела особо лодьями переправляться. Да и пировать с полешанами не горела.
А если они, правда, к роду росков отношение имеют, с лютичами знаются?
Можно через них что-то разузнать. Муж в деревеньке говорил, что опять черным по берегу — значит, снова что-то плохое затевается?
— Хорошо, будем на пире, кнеж, — кивнула.
Тут и коня Кириллу привели — добрый, масть черная, а грива золотом отливает.
— Дорогой подарок.
— Не дороже мира меж людьми и Богами, — протянул Богутар, к женщине ближе встав, а вроде и не к ней придвинулся — чтобы лучше видно было, как побратим ее коня оглядывает и понять — рад ли нет.
— Мир это хорошо, но прошлым летом смута была. Роски, племя с этого берега, с лютичами сговорились и на землю чужую ступили. И сейчас, говорят, собираются.
— Роски? Так выжгли их, тебе ли неведать? Только чтоб там не было — Богам-то Божье, людишкам — людское. Чего меж их путаться?
Халена посмотрела на него, а мужчина руки на груди сложил и будто любовался конем дареным Кириллу. Тот уже влез — гарцевал, посмеиваясь.
— Может ты и прав — Богу — Богово, только и людям честь знать надо, иначе нельзя.
— Власть, вот что человеком владеет, — протянул. — И землю от нее воюют.
— Воевали, — поправила, надеясь что — то выведать и услышала:
— Воевали и будут воевать. Лютичам деться боле некуда — один путь на заречных воевать, иначе позора не отмыть. А роски с ними — мстя обуяла да жадность. Каждым свое правит.
Халена травинку сорвала, жевать начала: плохо. Выходит, правду тот мужчина ей сказал — опять ни мира, ни покоя в этих местах.
— Давно балуют?
— С капели повадились, отдышавшись.
— К вам?
— Мы от них не близко. Им к восходу путь, через горцев.
— Это с чего?
Богутар к женщине развернулся: до ратного дела охоча? А то по сердцу.
— За мирян встанешь?
— За всех заречных. Они к роскам не лезут, кой черт они к ним привязались?
— Аль неясно? — усмехнулся: не ведает видно многого. А то и ладно, ему на руку. — Недавно к нам объявилась?
— Есть такое.
— Тогда ко времени, — кивнул степенно — не удивляет. Перед великой опасностью по слухам к мирянам Воительница объявляется. Еще по капели — рано было, а сейчас в самый раз. Только не ее дело более в сечи лезть — в тереме сидеть станет, а бавиться только с ним хоть мечом, хоть ласками.
— За своих не боишься, если худо так?
— Нет.
— Уверен, что не тронут?
— Зачем им? Мимо идут.
— Значит, сече быть, а ты в стороне? — глазами сверкнула. — Заречных хоть предупредил?
— Мое дело — сторона. Зачем нам встревать, коль испокон веку не лезли?
— Подлая позиция, — оценила, раздражаясь. Уйти бы, но информацию Богутар дозами дает, манит, как сыром мышку в мышеловке. — Подожди, и вас сомнут.
