Свет иных дней - Бакстер Стивен М. (электронная книга TXT) 📗
Хайрем немного постоял с поднятыми руками и уронил их.
– Гори все огнем. Возвращайся к ней, если тебе так охота, трахайся с ней до потери пульса. Только ты все равно вернешься ко мне, маленький кусок дерьма. Все. У меня полно работы.
И он уселся за свой письменный стол и прикоснулся к крышке. Засветился встроенный софт-скрин, и на лице Хайрема отразились строчки цифр. Казалось, Бобби перестал существовать для отца.
После того как Кейт отпустили, Бобби повез ее домой.
Как только они вошли, она стала бродить по квартире и машинально закрывать шторы, отгораживаться от яркого солнечного света, погружать комнату в темноту.
Она стащила с себя платье, в котором сидела в зале суда, сняла белье и все бросила в мусоропровод. Довольно долго Бобби лежал в постели в непроницаемой темноте, слушая, как льется вода в душе. Потом Кейт вернулась и забралась под одеяло. Она замерзла так, что вся дрожала, и волосы у нее не успели просохнуть. Она приняла холодный душ. Бобби не стал спрашивать зачем.
Он просто прижимал ее к себе, пока в нее не проникло его тепло.
Наконец она прошептала:
– Надо тебе купить шторы поплотнее.
– Темнота не спрячет тебя от червокамеры.
– Знаю, – отозвалась она. – И знаю, что прямо сейчас нас подслушивают – каждое слово. Но мы не должны им помогать. Невыносимо. Хайрем одолел меня, Бобби. А теперь он меня сломает.
«Как сломал меня», – подумал Бобби, а вслух сказал:
– Хотя бы тебя не лишили свободы. Хотя бы мы есть друг у друга.
Кейт стукнула его кулаком в грудь – довольно чувствительно.
– В этом все и дело! Не понимаешь? У тебя не будет меня. Потому что к тому времени, как они все закончат, меня не останется. Какой бы я ни стала – я стану другой.
Он сжал ее кулак в своей руке, и ее пальцы в конце концов разжались.
– Это всего лишь перепрограммирование…
– Мне сказали, что я, видимо, страдаю синдромом Е. Спазмы гиперактивности в орбитолобной и срединной предлобной доле. Избыточное поступление информации от коры головного мозга не дает эмоциям проникать в сознание. Вот способна совершить преступление против отца моего возлюбленного – бессознательно, без угрызений совести, без отвращения к самой себе.
– Кейт…
– И кроме того, меня настроят против пользования червокамерой. Осужденных преступников вроде меня, видишь ли, нельзя и близко подпускать к технике. В миндалину головного мозга – средоточие моих эмоций – мне запишут ложные воспоминания. У меня появится непреодолимая фобия, я не сумею даже помышлять о применении червокамеры, не смогу просматривать записи, сделанные с ее помощью.
– Тут нечего бояться.
Кейт повернулась на живот, подперла лицо ладонями. Бобби в сумраке видел перед собой ее лицо с глазницами, похожими на круглые колодцы, наполненные мраком.
– Как ты можешь защищать их? Ты, именно ты.
– Я никого не защищаю. Но я не верю, что существуют они. Все просто-напросто делают свою работу: ФБР, суд…
– А Хайрем?
Бобби даже не попытался ответить. Он проговорил:
– Я хочу только сберечь тебя.
Она вздохнула и положила голову ему на грудь. Он почувствовал тепло ее щеки.
– На самом деле, – немного растерянно произнес Бобби, – я знаю, в чем настоящая проблема.
Она нахмурилась, и он это почувствовал.
– Дело во мне, да? Ты не хочешь, чтобы у тебя в голове появился выключатель, потому что он был у меня, когда мы с тобой встретились. Ты боишься стать похожей на меня. В каком-то смысле… – И тут он заставил себя произнести эти слова: – В каком-то смысле ты меня презираешь.
Кейт отстранилась от него.
– Ты только о себе и думаешь. А ведь это из моей головы будут выскребать мозг ложкой для мороженого.
Она встала с кровати, вышла из комнаты и аккуратно, холодно закрыла за собой дверь, оставив Бобби одного в темноте.
Он немного поспал.
Проснувшись, пошел искать Кейт. В гостиной было еще темно, шторы закрыты, свет выключен. Но Бобби понял, что Кейт здесь.
– Свет, включись.
Жестокий, яркий свет залил комнату.
Кейт, полностью одетая, сидела на диване. Она не отрывала глаз от столика, на котором стояла бутылка с какой-то прозрачной жидкостью и еще одна бутылочка поменьше. Барбитураты и алкоголь. И спиртное, и лекарство не были откупорены. В бутылке был дорогущий абсент.
Кейт выговорила:
– Я всегда отличалась хорошим вкусом.
– Кейт…
В глазах ее стояли слезы, зрачки стали огромными, и из-за этого она походила на ребенка.
– Забавно, правда? Я писала, наверное, о десятке самоубийств, а уж о скольких попытках – не сосчитать. Знаю, есть способы и побыстрее. Можно было вены перерезать, а можно и горло. Я могла бы даже прострелить себе башку, пока в нее не полезли эти чертовы перепрограммисты. А так выйдет медленнее. Может быть, больнее. Но зато это легко и просто. Понимаешь? Сидишь себе глотаешь и запиваешь. Глотаешь и запиваешь. – Она холодно рассмеялась. – И даже напиваешься в процессе.
– Ты не хочешь этого делать.
– Не хочу. Ты прав. Вот почему я прошу тебя помочь мне.
Вместо ответа Бобби схватил со столика бутылку и швырнул ее в сторону. Ударившись о стену, бутылка эффектно расплескала свое дорогое содержимое по обоям.
Кейт вздохнула..
– Это не единственная бутылка на свете. Все равно я это сделаю рано или поздно. Я скорее умру, чем позволю им ковыряться у меня в голове.
– Должен быть другой способ. Я пойду к Хайрему и скажу ему…
– Что ты ему скажешь? Что, если он не выложит всю правду, я покончу с собой? Да он посмеется над тобой, Бобби. Он хочет меня уничтожить, и ему все равно как.
Бобби в отчаянии заходил по комнате.
– Тогда давай уедем отсюда.
Кейт снова горько вздохнула.
– Они увидят, как мы отсюда выходим, они за нами проследят, куда бы мы ни направились. Мы могли бы на Луну улететь, но и там не обрели бы свободы…
И тут вдруг словно бы прямо из воздуха прозвучал голос:
– Если ты так думаешь, лучше сдавайся прямо сейчас.
Кейт ахнула. Бобби вздрогнул и обернулся. Это был голос девушки, голос девочки… знакомый голос. Но в комнате по-прежнему никто не появился.
Бобби медленно выговорил:
– Мэри?
Сначала Бобби увидел ее лицо, повисшее в воздухе. Она начала стаскивать с головы капюшон. Затем, как только она тронулась с места, степень действия плаща-невидимки начала постепенно уменьшаться, и Бобби смог разглядеть ее силуэт. Рука – словно бы закрытая тенью, туманное бесцветное пятно на месте торса, и повсюду искривление пространства, как при взгляде через широкоугольную линзу. Так выглядели ранние изображения, получаемые с помощью червокамеры. Бобби заметил, что Мэри чисто одета, что она здорова и даже не похудела.
– Как ты сюда попала?
Мэри усмехнулась.
– Если ты пойдешь со мной, Кейт, я тебе покажу.
Кейт заторможенно проговорила:
– Пойду с тобой? Куда?
– И зачем? – добавил Бобби.
– Зачем – это яснее ясного, Бобби, – отчеканила Мэри с извечной подростковой язвительностью. – Потому что, как то и дело говорит Кейт, если она отсюда не уберется, какой-нибудь гадский дядька начнет ковыряться у нее в мозгу ложкой.
Бобби рассудительно произнес:
– Куда бы она ни пошла, за ней могут проследить.
– Точно, – невесело выговорила Мэри. – Червокамера. Но меня-то вы не выследили с тех пор, как я три месяца назад драпанула из дома. И как я сюда вошла, тоже не видели. Вы вообще не знали про то, что я в квартире, пока я сама не дала о себе знать. Слушайте, червокамера, конечно, офигенное устройство. Но она не волшебная палочка. Людей она попросту парализовала. Все перестали соображать. Даже если тебя увидит Санта-Клаус, что он сможет сделать? К тому времени, когда он прикатит, тебя уже нет – ищи-свищи.
Бобби непонимающе сдвинул брови.
– Санта-Клаус?
Кейт протянула:
– Санта видит тебя все время. В рождественский сочельник он может просмотреть весь твой прошедший год и решить, хорошо ты себя вел или плохо.
