Формула гениальности - Алимбаев Шокан (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
С грустными мыслями Наркес задвинул занавески, разложил постель на тахте и, выключив свет, лег спать тут же, в кабинете.
21
За многими праздничными и торжественными для Наркеса и Шолпан событиями быстро летели дни. Супруги готовились к поездке в Стокгольм. Вручение Нобелевских премий королем Швеции происходит ежегодно десятого декабря, поэтому было решено вылететь восьмого. Особенно с нетерпением ждала этой поездки Шолпан. Все свободное от лекций и домашних дел время она посвящала заботам о платьях и нарядах, в которых хотела предстать во время более чем десятидневного пребывания в аристократическом мире Стокгольма. Некоторое время уделил этой проблеме и Наркес. Лучшими портными Алма-Аты был сшит традиционный черный фрак. Найден был и цилиндр, необходимый во время всех ритуалов. На этом, собственно, и закончились все приготовления Наркеса к поездке. Его непрерывно отвлекали многочисленные и важные дела.
В эти дни, когда выпали первые снега, Шолпан все чаще и чаще вспоминала о леопардовой шубе, которую она еще весной заказала знакомым.
Однажды она встретила Наркеса после работы очень радостно. Не дав ему возможность отдохнуть и поужинать, она сразу взяла его за руку и с сияющим видом, ничего не объясняя ему, повела в свою комнату. Когда они вошли в нее, Шолпан обратилась к мужу – Отвернись, – попросила она.
Наркес отвернулся. Шолпан открыла шифоньер, что-то достала из него и через некоторое время радостно произнесла:
– А теперь повернись.
Наркес повернулся. Шолпан стояла перед ним в необыкновенно красивой леопардовой шубе. Шуба действительно была роскошной: светло-желтая, с искрящимся золотистым оттенком и большими, слегка раздвоенными темно-коричневыми пятнами. Внимательно окинув жену взглядом, Наркес не мог скрыть своего удовлетворения.
– Да… ничего… Хорошая шуба. Поздравляю с обновой.
– Вот удивятся все подружки – Начнут расспрашивать, где и как я ее достала, – заранее предвкушая успех, радовалась Шолпан.
Поворачиваясь перед трюмо в разных позах и внимательно рассматривая себя с разных сторон, она мечтательно произнесла:
– Звезда мирового экрана Шолпан Алиманова. Имя мое повторяют неоновые лампы реклам в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и других столицах мира.
– Идолом хочешь стать? – не выдержав, мягко улыбнулся Наркес.
– А почему бы и не стать, если бы смогла? – вопросом на вопрос ответила Шолпан.
– А ты помнишь, что сказала недавно Кози Латтуада, которую ты боготворишь?
– Наркес взглянул на жену. – «Я не хочу быть больше идолом. Я хочу быть просто человеком».
– Легко ей говорить, – снимая шубу, возразила Шолпан, – после блестящей головокружительной карьеры. Конечно, по-человечески я понимаю ее. Но карьера ее все равно недоступна для многих. – Она задумалась и грустно произнесла;
– Конечно, никакая я не звезда. А просто рядовая преподавательница и просто рядовая жена. Мечтаю иногда о несбыточном, но это так, потому что очень скучно живем. Ничего ты не знаешь на свете, кроме работы. За десять лет, которые мы живем с тобой, мы почти ни разу не сходили ни в кино, ни в театр. Даже людям сказать стыдно. То гости, то бесконечные домашние дела, то родственники, то еще что-нибудь. Так и проходит наша молодость. Давай сходим сегодня в театр. Мне безразлично на какую постановку. Только сходим, а? – жалобно попросила она.
– Не могу, – немного подумав, сказал Наркес. – Ты же видишь. Работать надо над монографией.
– Сперва ты говорил, что тебе надо подготовиться к эксперименту, потом ты говорил, что надо дождаться результатов, дождался и результатов, теперь говоришь, что надо закончить монографию. Будет конец этой твоей работе когда-нибудь или нет? – раздраженно спросила Шолпан. – Время идет, мы прожили с тобой полжизни, но по существу так еще ничего и не видели.
– Да, это верно, – невесело согласился Наркес. – Ты думаешь, мне легко вот так вот постоянно работать и никуда не выходить из дома? Иногда я и сам проклинаю свою судьбу, эту обреченность на вечную работу. Я словно раб, которого постоянно и беспощадно подгоняет какой-то невидимый погонщик… Послушай, – вдруг остановился он, – сходи в театр с какой-нибудь подругой, а я побуду дома, поработаю.
– Я бы пошла, да людей стыдно, – резко сказала она. – Скажут, без мужа ходит в театр. Лучше уж дома сидеть. Что мне – привыкать к этому?
Она помолчала и зло добавила:
– Все подруги завидуют мне и говорят: «Ты жена самого Наркеса Алиманова!» Если б они знали, как трудно быть твоей женой. Никто бы тогда и не завидовал. Даже, наоборот, сразу бы сбежали, будь они на моем месте.
Наркес стоял, молча слушая упреки жены. Он понимал, что она была права и тем не менее ему не хотелось подтверждать это вслух, чтобы не расстраивать ее еще больше.
– Да еще часто превратно судят о женах великих людей, – все больше раздражаясь, продолжала Шолпан. – Вот, например, в разладе семейной жизни Льва Толстого все винят Софью Андреевну. А почему винят? Потому что преклоняются перед гением Толстого. А подумал ли кто-нибудь о том, как невероятно трудно жить рядом с таким ненормально большим человеком? Сколько раз она переписала от руки «Войну и мир», «Воскресение», «Анну Каренину», воспитала множество детей и она же плоха. Вряд ли сейчас можно найти такую же мужественную и работящую женщину. А я, сколько труда я вложила, чтобы ты стал на ноги, в те годы, когда ты болел? Работала одна, одна содержала семью и одна воспитывала ребенка. Ты помог ему хоть в чем-нибудь, вспомни? Сколько я ни читала о великих людях, чтобы хоть немного понять тебя, но и среди них я не встретила ни одного такого человека, как ты. Ты был самым ненормальным из них. Потомки подтвердят это. Даже погибая от болезни, ты исступленно твердил: «проблема гениальности, проблема гениальности. Только бы совершить для людей открытие, потом можно и умереть». Ну разве это не ненормальность, разве это не болезнь, а? Разве нормальные люди так рассуждают, а? Скажи сам по-божески… – Шолпан была очень взволнованна. Воспоминания о прошлом разбередили ее душу.
– Ты сильно изменился в последнее время. Ты, наверное, все еще не можешь забыть мои симпатии в институте. В те годы ты был неприметный и болезненно стеснительный – А они… они умели хорошо танцевать и красиво говорить. Я думала, что они и есть настоящие и редкие джигиты, красивые лебеди из сказки Андерсена. А лебедем оказался ты. Не сразу я поняла это. Не сразу поняла и то, что это были никчемные и маленькие люди. Они даже стареют быстро, а ты все цветешь и становишься сильнее физически день ото дня. Твоя воля пугает и меня, хотя я и вижу тебя каждый день… Ну. скажи, ты не сердишься на меня за прошлое? Это же были совсем безобидные увлечения. Я так давно и сполна искупила свою вину перед тобой. Ну, скажи, ты не сердишься?
Наркес молчал. От воспоминаний юности на душе у него заскребли кошки. Былая неудовлетворенность своими отношениями в семье, от которой он страдал долгие годы, снова поднималась в нем. Вместе с ней рождалось и чувство тихой грусти.
– Ну, что ты молчишь? – с отчаянием воскликнула Шолпан. – Ты – страшный человек! Я знаю, что ты никогда и ничего не забываешь. Ты можешь помнить об этом и двадцать, и сорок лет, и всю жизнь. Я знаю, что ты никогда не простишь мне даже такой чепухи, – заплакала она, – Уж лучше бы я вышла за простого человека, не знала бы всех этих страданий… жила спокойно…
Наркес подошел к жене, притянул ее к себе и стал медленно гладить ее плечи.
– Не расстраивайся… Успокойся… Все тяжелое уже позади, Хочешь, сходим сейчас в театр?
Почувствовав ласковое прикосновение рук мужа, Шолпан расплакалась еще больше:
– Трудно мне с тобой очень, Наркес… и всю жизнь… Сложный ты очень и непонятный. Я часто не понимаю тебя… Не любишь ты меня… а любишь кого-то другого…
– Что ты говоришь? – испугался Наркес. – С чего это ты взяла? Разве не приезжаю я вовремя с работы каждый день? А в субботние и воскресные дни вообще не выхожу из дома, работаю с утра до ночи.
