Звездные корабли (сборник) - - (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Твердое, остывшее вещество нашей планеты облечено в форму устойчивых химических элементов – тех девяноста двух кирпичей, из которых состоит вся Вселенная. Эти элементы здесь, на Земле, почти все устойчивы и неизменны, за исключением немногих радиоактивных – самораспадающихся – элементов, к которым относится приобретший столь широкую известность уран, а также торий, радий, полоний. Сюда же надо отнести, по-видимому, полностью распавшиеся 43, 61, 85-й и 87-й элементы менделеевской таблицы (технеций, прометий, астатин и франций).
Другое дело в звездах, где под воздействием гигантских давлений и температур идут реакции перехода одного элемента в другой: водорода, лития, бериллия в гелий или углерода в кислород и снова в углерод, – реакции с выделением колоссальных количеств энергии: тепла, света и других не менее мощных излучений.
Но какую бы гипотезу образования нашей планеты ни принимать, ясно, что была эпоха, когда вещество Земли находилось в сильно разогретом состоянии, было сгустком раскаленной материи, похожей на звездную. А что, если в массе остывшего вещества планеты остались еще неизвестные нам неустойчивые элементы, остатки атомных процессов той эпохи, подобные искусственно изготовляемым в наших лабораториях заурановым элементам нептуниевой группы?
Очевидно, что элементы эти, как это имеет место с ураном, рассеяны в сравнительно поверхностных слоях Земли и потому бездействуют до того времени, пока в бесконечных перемещениях и перегруппировках вещества не создадутся достаточно крупные их скопления очень большого атомного веса, как уран или торий.
Тогда могут, как мы знаем теперь, развиваться мощные цепные реакции распада, выделяющие массу энергии.
Значит, неизвестные нам силы движений земной коры являются отголоском бесконечно давно затухших атомных превращений элементов группы нептуния. Но если это так, если горообразование на Земле обязано глубинным атомным реакциям, то у нас есть надежда в будущем овладеть их очагами. Искать их надо возле поднимающихся складчатых гор и вулканических областей, вот как здесь, на Тихом океане… Возможно, что в моменты наибольшего развития глубинных цепных реакций на поверхность прорываются сильные излучения, по которым можно нащупать область атомного распада.
Но в таком случае в прошлые геологические эпохи эти излучения могли оказывать большое воздействие на живое население планет в местах, где происходило образование складок и гор…
Давыдов вспомнил про гигантские скопления костей вымерших ящеров, изучением которых занимался в Средней Азии, тщетно пытаясь дать удовлетворительное объяснение накоплению остатков миллионов ящеров в одних и тех же местах.
Инстинктом ученого он чувствовал важность своих догадок. Весь уйдя в мысли, он не заметил времени и, только случайно взглянув на часы, понял, что пропустил обед, и крепко выругался.
Глава 2
Звездные пришельцы
Шатров остановился перед дверью со стеклянной дощечкой: «Заведующий отделом проф. И.А. Давыдов», переложил в другую руку большую коробку, хитро усмехнулся и постучал. Низкий голос недовольно рявкнул: «Да!» Шатров вошел в кабинет, по обыкновению быстро, слегка согнувшись и блестя исподлобья глазами.
– Вот это да! – вскочил сидевший за рукописью хозяин. – Никак не ждал! Сколько лет, дорогой друже!
Шатров поставил коробку на стол, друзья крепко обнялись и расцеловались.
Сухой, среднего роста Шатров казался совсем небольшим рядом с громоздкой фигурой Давыдова. Друзья во многом были противоположны. Огромного роста и атлетического сложения, Давыдов казался более медлительным и добродушным, в отличие от нервного, быстрого и угрюмого приятеля. Лицо Давыдова, с резким, неправильным носом, покатым лбом под шапкой густых волос, ничем не походило на лицо Шатрова. И только глаза обоих друзей, светлые, ясные и проницательные, были сходны в чем-то, не сразу уловимом, скорее всего – в одинаковом выражении напряженной мысли и воли, исходившем из них.
Давыдов усадил Шатрова, оба закурили и стали оживленно обмениваться накопившимися за ряд лет впечатлениями, не высказанными в письмах. Наконец Давыдов погладил пальцами за ухом, встал и извлек из висевшего в углу пальто порядочный сверток. Он развернул его и положил перед Шатровым.
– Слушайте-ка, Алексей Петрович, извольте съесть… Не возражать! – вдруг зыкнул он на протестующий жест Шатрова, и оба рассмеялись.
– Совсем как в сороковом! – развеселился Шатров. – Опять забыли съесть! Попадет?
Давыдов закатился хохотом:
– Попадет, если домой принесу. Будьте добры, уважьте, «как в сороковом».
– Сейчас мы его! – двинул рукой Шатров. – Ок!
– Ну конечно, и «ок» этот по-прежнему! Как приятно слышать!.. Слушайте, Алексей Петрович, пойдем в музей, покажу интересные новости… Есть для вас работа. Такие выкопаны звери!..
– Нет, Илья Андреевич, у меня ведь очень важное дело. Нужно крепко потолковать с вами, нужна ваша голова. Она работает хорошо, без промаха…
– Интересно! – Давыдов провел пальцем по последней строчке рукописи и сложил исписанные листы. – Кстати, письмо ваше получил неделю назад и еще не собрался ответить. Не одобряю…
– Не одобряете моих жалоб? Минута жизни трудная, – слегка смутился Шатров. – Я позаимствовал у вас одну философскую идею, которая часто мне помогает. Но для ее применения надо иметь некоторую силу духа. А бывает, что ослабеешь…
– Какую такую идею? – недоуменно спросил Давыдов.
– Она выражается только одним магическим словом «ништо». Мне так часто не хватало вашего «ништо» в военные годы…
Давыдов захохотал и, отдышавшись, еле выговорил:
– Именно «ништо»! Будем работать дальше. Оно, конечно, бывает трудно. Наука наша очень хлопотна – тут и раскопки, и огромные коллекции, и сложная обработка, а работников совсем мало. Приходится непродуктивно тратить время, смотреть за пустяковыми вещами… Но у вас ведь был важный разговор, а я отклонился в сторону.
– Разговор будет необыкновенный. У меня в руках – невероятное, настолько невероятное, что я никому, кроме вас, не решился бы сказать о нем.
Наступила очередь Давыдова выказать нетерпение. Шатров хитро улыбнулся, как при входе в кабинет, и, развернув свой пакет, извлек из него большую кубическую коробку из желтого картона, украшенную китайскими иероглифами и почтовыми штемпелями.
– Вы помните Тао Ли, Илья Андреевич?
– Как же! Это молодой китайский палеонтолог, очень способный. Убит в тысяча девятьсот сороковом году фашистскими бандитами при возвращении из экспедиции. Погиб за свободный Китай.
– Совершенно верно. Я описывал некоторые его материалы, состоял с ними в переписке. Он собирался приехать к нам… Так мы и не встретились! – вздохнул Шатров. – Короче говоря, из своей последней экспедиции он прислал мне посылку с необычайно любопытной вещью. Посылка эта вот, на столе. При ней короткая записка с обещанием подробного письма, написать которое ему не удалось. Его убили в Сычуани, на пути в Чунцин.
– А где он был в экспедиции? – спросил Давыдов.
– В провинции Сикан.
– Ну и ну! Однако забрался!.. Погодите – это горный узел на восточном конце Гималайской дуги, между нею и Сычуаньскими горами… Да ведь знаменитый Кам, куда стремился Пржевальский, – это тоже там!
Шатров одобрительно посмотрел на друга:
– Ей-ей, в географии с вами не потягаешься! Я только с картой в руках разобрался. Кам – это северо-западная часть Сикана, и, между прочим, Тао Ли вел исследования именно в Каме, на востоке его, в районе Энь-Да.
– Ясно, ясно. Показывайте, что у вас за штука. Оттуда можно ждать чего угодно!
Шатров извлек из коробки нечто завернутое в несколько слоев тонкой бумаги, развернул и подал Давыдову обломок твердой ископаемой кости, на первый взгляд бесформенной.
Давыдов повернул раза два тяжелый светло-серый кусок и сказал:
– Кусок затылочной части черепа крупного хищного динозавра. Что же тут особенно удивительного?
