Финал новогодней пьесы - Дубинянская Яна (версия книг .TXT) 📗
Человек за крайним столиком был узколицый, бородатый, в его прищуренных глазах светились алые отблески, что в сочетании с красноватыми клубами дыма создавало впечатление какой-то мефистофельщины. Он загасил сигарету и поднялся во весь рост.
И тут Франсис его узнал. Альберт Сон, драматург со вчерашней пресс-конференции.
Тридцать три года, – самый молодой из Трех мушкетеров, – холост, родом с Юга, Скорпион по Зодиаку, Дракон по восточному гороскопу, рост два метра пять сантиметров, но в профессиональный баскетбол никогда не играл, интервью дает еще реже, чем Сведен с Фальски. Франсис усмехнулся. Все это рассказала ему Марша, которая целую неделю перед прессухой собирала досье на драматургов и совершенно не могла общаться на какую-либо другую тему.
Сон навряд ли столько о нем знает. Странно, что он вообще его узнал. Да, пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это профессиональное.
– Не ошибаетесь, господин Сон.
Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.
– Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.
Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах, об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, – и вздохнул.
Никто его не ждал. Конечно.
Он присел за столик напротив драматурга.
– Два коньяка, пожалуйста, – бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б не назвавшей Франсиса на «ты». – Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем виски.
– Я знаю.
Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного «плезирского» коньяка, – пусть не со старыми друзьями и подругами, так зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три года. Холост.
Везет же.
И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, – и Марша.
Сравнил. Додумался же сравнить!
Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо, тем более что…
Альберт Сон!
И Марша, бедняжка, неделю рывшаяся в старых газетах, не спавшая полночи перед той злосчастной прессухой. И в результате так и не задавшая ни единого вопроса театральному светилу, сидящему сейчас с ним за одним столиком.
Если этот Сон нормальный мужик, он должен понять. Если он холост, это еще не значит, что он ни разу в жизни не был готов расшибиться в лепешку ради того, чтобы какая-нибудь глупенькая женщина не плакала втихомолку по ночам. Если они, двое мужчин, посидят полчасика в «Плезире» за бутылочкой фирменного коньяка… А Марше можно будет и не говорить, что интервью уже у нее в кармане, а просто дать какой-нибудь контактный телефон, якобы оставшийся в пресс-центре. Этот материал у нее действительно оторвут с руками где угодно, она вернется домой сияющая и счастливая, пряча в сумочке какую-нибудь безделушку для него, Франсиса, она проникнется уверенностью, что способна сдвигать с места горы… Альберт Сон, ну что тебе стоит?…
Анни допела латиноамериканскую песню, и музыканты после секундной передышки заиграли джаз. Лампы под потолком зажглись холодным синеватым светом.
– Четверть восьмого, – медленно повторил драматург. – Да, сегодня уже навряд ли… Ну что ж. У меня есть не совсем обычное предложение для вас, господин Брассен.
– Франсис, – надо бы поскорее перейти с ним на «ты». Официантка принесла две хрустальные рюмки коньяку, и Франсис хотел попросить всю бутылку… черт, денег может и не хватить, лучше не стоит.
– Только не спеши считать меня сумасшедшим, Франсис, – с готовностью непринужденно отозвался Сон, еще больше прищуривая совершенно синие теперь глаза. – Барышня, это ведь хороший коньяк? Тогда принесите нам всю бутылочку. Даже если я сейчас предложу за здорово живешь купить твою душу.
– За бизнес, – Франсис приподнял рюмку. – И во сколько же ты ее оцениваешь, Альберт?
– Дорого, – серьезно ответил Альберт Сон. Слишком серьезно.
И тем более неожиданной показалась его улыбка, внезапно взорвавшаяся на лице. Искристая и победная, счастливая и смущенная, радостная и усталая. Улыбка девушки, одевающейся на первое свидание, улыбка мальчишки, подстрелившего самую недоступную мишень в тире, улыбка солдата, осознавшего, что война окончена и он жив… Улыбка была направлена поверх головы Франсиса, и он невольно обернулся…
– Познакомьтесь, – раздался из-за спины голос Сона. – Мой друг Франсис Брассен. Госпожа Лара Штиль.
И совсем негромко, – Франсис решил, что можно этого и не слышать:
– Я уже переставал ждать.
* * *
Ждать оставалось совсем чуть-чуть.
Марша потянулась, сладко зевнула и вспрыгнула с ногами в мягкую глубину дивана. Внутри с натугой взвизгнули пружины. Грибной аромат рагу доносился и сюда, хотя она тщательно завернула сотейницу в несколько слоев махрового полотенца и закрыла все это сооружение в еще теплой духовке. Ждать оставалось минут пять-семь, не больше. Марша раскрыла тупую детективную книжку. Прежде чем возвращать этот шедевр Люси, надо хотя бы узнать, кто там убийца.
Под локтем зашуршала газета, и Марша – ну можно быть такой неуклюжей? – вытянула из-под себя смятый листок «Обозрения». Скомкать и выбросить или отнести на кухню и положить в хозяйственную стопку? Для первого варианта не нужно было вставать, и, сформировав из газетной полосы компактный теннисный мячик, Марша запустила его в сторону корзины для бумаг у противоположной стены. И, естественно, не попала.
«Рецепт воплощения жизни в мечту» Лары Штиль, ради которого, собственно, Марша и купила сегодня утром газету, оставил неуловимый неприятный осадок, какое-то гнетущее чувство чуть ли не на целый день. С одной стороны, совершенно ясно, что для написания такой статьи не нужно брать никакого интервью. К тому же было непохоже, чтобы та журналисточка видела хоть один спектакль по пьесе Сведена, Сона и Фальски. И уж конечно Лара Штиль не копалась в старых газетах, выискивая любопытные факты из биографий драматургов. Она всего лишь поприсутствовала на пресс-конференции. Всего лишь!
А получилось у нее так здорово, что Маршу пару раз кинуло в холодный пот при мысли, что она могла не выбросить свои вчерашние художества, а, чего доброго, предложить их в какую-то редакцию. Да если бы им случайно попало в руки «Обозрение», если б они прочитали и сравнили…
А если бы прочитал и сравнил Франсис?!
Франсис, которому эта женщина улыбалась и строила глазки, – она, красивая, стройная, смелая, независимая и, оказывается, по-настоящему талантливая!
Франсис, который женат на толстой, бесцветной, глупой и бездарной неудачнице.
Строчки детектива прыгали и перемешивались перед глазами, а на другом конце комнаты, смутно белея на границе бокового зрения, валялся в полуметре от мусорной корзины теннисный мячик из газетной полосы.
Марша вспорхнула с дивана и пересекла комнату, двигаясь легко и плавно. Статью Лары Штиль надо уничтожить, разорвать на мелкие кусочки, а еще лучше сжечь. На письменном столе лежала, переливаясь, никелированная зажигалка Франсиса в виде чешуйчатой рыбки с зелеными камушками вместо глаз. Марша взяла ее в руки, и вдруг рыбьи глаза с глухим стуком поскакали по столу, один из них скатился на пол, и она нагнулась, пытаясь нащупать его на ворсистом ковре…
И тут в дверь позвонили.
Франсис!
Только почему он звонит, у него же ключ?…
Невесомая и воздушная, Марша метнулась к двери и щелкнула замком. И отпрянула, – прямо под ноги выскочило блестящее сооружение из тонких металлических палочек, пританцовывая на трех растопыренных ножках. Она сразу же узнала его: живой пюпитр из спектакля «Снежинка и Музыкант», на который она ходила дважды. Во второй раз, когда они были в театре с Франсисом, посреди второго акта в пюпитре что-то сломалось, и Музыканту пришлось на руках уносить его со сцены…
