Журнал «Если», 2008 № 02 - Бейкер Кейдж (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Начальную цену назначили в 600 тысяч долларов. Я присутствовал на аукционе как агент покупателя, который пожелал остаться неизвестным. Мне тогда было 23 года, и я полагал, что все на свете знаю. Два года я изучал предмет у самого Ларкина, великого человека, которого я разгадал много позже: он обладал толстой кожурой репутации, оставаясь довольно-таки мелкой сущностью. Я привнес в наши с ним отношения искреннюю любовь к книгам и наивную веру, что коллекционеры тоже их любят. Он же снабдил меня деловым подходом к изучению и оценке предметов, а также придал моим манерам некоторый налет изысканности и искушенности.
Это был уже мой пятый аукцион.
Как и остальные покупатели, я заблаговременно, еще неделю назад приходил сюда, чтобы осмотреть книгу. Я обратил внимание на дефект в букве «Н» в четырнадцатой строке двадцать пятой страницы и сравнил образец почерка Кеплера с заметками на полях. Изучил официальное свидетельство подлинности, выданное самым авторитетным экспертом по Кеплеру и Копернику. И у меня не зародилось ни капли сомнения, что книга и заметки — подлинник.
В день аукциона я оделся весьма тщательно. Ларкин учил меня, что для агента девять десятых успеха составляют умение привлечь внимание, подать товар (самого себя), а также талант выступления на публике. «Всегда надо, — наставлял он, — воплощать образ богатства, прозорливости и благоразумия, чувства собственного достоинства и абсолютного авторитета в своей области». Именно поэтому в моем гардеробе было два якобы повседневных костюма, сшитых на заказ. Каждый из них стоил столько же, сколько трехмесячная аренда моей мансарды. По случаю такого аукциона я выбрал сизо-серый костюм. И льняную рубашку с жемчужным отливом. Без галстука. С расстегнутой верхней пуговкой.
Я прибыл в «Хольсон» за десять минут до начала торгов. Согласно программе, «Вращение» поднесут к молотку по меньшей мере через час, но я взял за правило приходить пораньше, чтобы быть на виду у своих потенциальных клиентов. С собой я всегда имел миниатюрную коробочку для золотых визитных карточек и надеялся, что у меня появится возможность щелкнуть замочком и всучить хоть пару штук в какие-нибудь очень богатые ручки.
К моему удивлению, аукционный зал был переполнен, что лишило меня возможности выбирать, с кем сесть. Вместо того, чтобы сидеть в «нужной» компании, по соседству с дорогими костюмами и сверкающими драгоценностями, я оказался зажатым между молодой женщиной, работающей агентом первый год, и пожилым, довольно убого одетым джентльменом, от которого воняло трубочным табаком. Я уселся поудобнее и взглянул на женщину: помнится, ее звали Лизетта. Она была одета в серо-голубой костюм бизнес-леди с укороченной юбкой — очень стильно и очень женственно. В бриллиантовых серьгах сияли и переливались огоньки, когда она поворачивала голову.
— Привет, Сэм.
— Салют, Лизетта. Необычайно многолюдно для начала торгов, с чего бы это?
— Они подняли цену на дневники Кеттльмана. Я думала, ты знаешь… Всё утро обзванивали покупателей.
— У меня мобильник был отключен, — печально сказал я. Ни за что и никогда я не отключил бы телефон перед торгами, даже несмотря на свое отсутствие в списке особых клиентов, которых принято предупреждать о любых аукционных изменениях. И попасть в этот список я не мог. А она и подавно. Интересно, откуда она узнала?
— Скорее всего, Ришад собирается стать единственным претендентом на эти дневники и самолично прибудет торговаться. Сегодня днем он летит обратно в Египет, и программу из вежливости подстроили под его планы, — сообщила Лизетта.
Принц Ришад был коллекционером Дикого Запада, а точнее, всего, что хоть как-то связано с ковбоями. Один лишь его интерес взвинтил цену на дневники Кеттльмана, хотя непохоже, что кто-нибудь сможет переиграть Ришада. Я его даже не видел никогда. Осторожно и, как мне казалось, незаметно я оглядел зал: смогу ли узнать принца?
— Человек с красным галстуком, на две трети сзади справа, — прошептала Лизетта. И добавила, заметив мое замешательство: — Ладно тебе, все в порядке. Если бы я чего-нибудь не знала, то спросила бы у тебя.
Уверен, что не спросила бы. Весь смысл нашей игры в бизнес состоял в том, чтобы выказывать свою осведомленность, а значит, являться игроком.
Помощник аукциониста вышел на подиум. Он искусно и красиво связал лот номер 41 с его солидным прошлым, с самой историей. Он рассказал, что Питер Кеттльман был одним из старых владетельных баронов, имел 5000 акров плодородной земли и 3000 голов скота. Тем не менее существовало одно обстоятельство, которое отличало его от остальных землевладельцев. Он учился в Гарварде. Кеттльман обладал некоторыми литературными амбициями и, хотя ему так и не удалось опубликовать роман, поддерживал добрые отношения с такими людьми, как Оуэн Уистер, Зейн Грей и Гарольд Белл Райт [5]. Его журналы были полны пустых сплетен, праздных слухов о них и очерков о настоящей деревенской жизни.
Аукционист назначил стартовую цену в 25 тысяч долларов. Ришад, презрев правила аукционного этикета, тут же предложил 75 тысяч, и торг по этому лоту кончился. Пожилой джентльмен рядом со мной тихонько рассмеялся, будто произошедшее оказалось великолепной шуткой, а я тем временем размышлял, как бы заполучить Ришада в клиенты. Принц со всей своей свитой покинул зал, и аукционист объявил следующий лот.
Им оказалось полное собрание сочинений Б.М.Боуэр. Как объясняла программка, она была одной из первых, писавших в жанре вестерна, и одной из немногих, кто действительно жил на Диком Западе и в полной мере изобразил «притягательность Дикого Запада». Именно этот набор книг принадлежал самой Боуэр, и хотя ни одно из изданий не было первым, но заново переплетенные еще при жизни писательницы кожаные тома с золотым обрезом пребывали в прекрасном состоянии и смотрелись настоящим собранием.
Все это расписывалось в каталоге самыми яркими красками. Аукционист просто представил лот как «Пункт первый, набор вестернов, написанных Б.М.Боуэр. Собственность автора. 62 тома. Кожаный переплет». Столь малый интерес аукциониста к предмету и довольно сухое объявление позволили мне заключить, что книги составляли лишь часть некоего целого, большой контрактной сделки, в которую, возможно, входили и дневники Кеттльмана. Эту скуку надо было переждать, чтобы двинуться к более редким лотам.
Аукционист заявил начальную цену в 350 долларов. Старый джентльмен слева от меня кивнул, и я заметил, что аукционист на мгновение поколебался. Потом он подтвердил покупку.
— За триста пятьдесят долларов мистеру Мортимеру Фечнеру. Кто предложит 400?
Никто не предложил, и торги продолжились.
Пока добрались до «Вращения», прошло еще часа два. За это время Лизетта торговалась за инкунабулу гностического религиозно-философского труда эпохи Адриана и подлинник пергаментного письма Альберта Великого. И оба упустила в пользу покупателей, предложивших более высокую цену.
Старик, сидевший рядом со мной, больше не торговался, хотя с интересом наблюдал за процессом. Один раз он поднялся и вышел из зала, что я расценил как перекур, потому что, когда он возвратился, от него сильнее пахло табаком, а из нагрудного кармана торчала трубка.
Запах табака моментально перенес меня на ферму моего дяди. Я ездил туда каждое лето, пока мне не исполнилось восемнадцать, помогал пахать поле и убирать урожай. Тяжкий труд для мальчика, но после работы тетка выставляла на стол огромные блюда жареных цыплят, запеченной говядины, вареную кукурузу, картофельное пюре и пироги с крыжовником. Еда была настолько аппетитна и вкусна, что с тех пор навсегда определила мои представления о стряпне и служила для меня эталоном. По вечерам дядя читал вслух какую-нибудь книгу, завладевшую его воображением, и именно здесь началась моя любовь к чтению. Мы сидели на заднем крыльце, мухи жужжали вокруг лампы, поля погружались в бесплотные звуки ночи, а тетя и я слушали Шекспира и Китса, Толстого и Кристофера Морли.
