Атом в упряжке - "Блюм и Розен" (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Один из трех прибывших, стройный, красивый англичанин, подошел к окну, сел в кресло и, посмотрев в бинокль, спросил:
— Уже?
Десять пар глаз, напряженно нацеленных в густой бархат ночи, увидели яркую точку маяка. Прошло несколько секунд после того, как стрелок повернул кольцо, но точка по-прежнему мерцала в темноте. Вивич сжал кулак и машинально выставил челюсть вперед. Затем сердито повернулся к англичанину и указал пальцем на фонарь, висевший на огромной стальной колонне метрах в ста от окна.
— А сюда?
Англичанин еще раз прицелился и повернул кольцо.
Неожиданная тень вдруг упала сероватой синевой на лица, смотревшие в окно. Фонарь исчез, но в мертвой тишине не было слышно ничего, кроме далекого дыхания города.
— Но позвольте, — вскочил министр техники, — это же очевидная вещь! Здесь перед нами уничтожение без взрыва, здесь куда-то деваются невероятные запасы электричества, распавшейся материи. Гениально! Пусть это еще полдела, но изобретение может стать началом новой…
— Я призываю господ членов Кабинета к порядку, — глухим сильным голосом сказал, выпрямившись, японец и поднял руку. — Я использую свое право председателя и прерываю сегодняшнее заседание до начала другого, чтобы внимательнее обдумать возникшие вопросы. На послезавтра назначена казнь предводителя мадагаскарского бунта — Зоре. Мы применим для казни наш новый, захваченный в Москве аппарат. Вивич и Самилла, останьтесь!
И То-Кихо нажал звонок. Через несколько секунд открылась дверь, выходящая на освещенный электричеством стеклянный аэродром, где глухо ворковали моторы семи стройных алюминиевых птиц. Члены Кабинета закрыли крышки своих пюпитров и молча вышли.
— А нам, — сказал То-Кихо, обращаясь к Самилле, — нам что вы еще можете рассказать?
— А вам, — рассмеялся Самилла, — вам я собираюсь задать очень важный вопрос: куда мне девать пленного?
— Какого пленного? — резко спросил Вивич.
— Дело в том, — медленно и нахально ответил Самилла, — что девушку, которая разрушила домик О’Ирна, — здание бывшего английского посольства, — эту девушку я все-таки догнал, и сейчас она у меня в машине.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, где читатель знакомится с некоторыми особенностями комсомольского воспитания
Самилла еще не успел стереть улыбку со своего наглого лица, как То-Кихо резким движением нажал рычаг, прикрепленный к его пюпитру. Под рычагом было небольшое круглое зеркальце, соединенное с целой системой зеркал, которые кругами расходились от места председателя Кабинета в разные уголки грандиозной Башни правительства.
Светло-рыжеватые глаза японца внимательно смотрели в зеркало. Под его взглядом зеркальце, как огромный бесстрастный глаз, медленно вращаясь, показывало аэроплан на крытой террасе. Вот под ярким электрическим светом мелькнули светлые тени огромных крыльев, вот и окошко маленькой каюты аэроплана, вот, наконец, и бледное пятно человеческой фигуры. Зеркальце остановилось.
Склоненные над ним лица председателя Кабинета и военного министра выразили откровенное удивление. Такого они не ожидали.
В каюте аэроплана, на неудобном, тесном диванчике спала девушка, такая молодая, что ее хотелось назвать девочкой. Ее руки были прикованы наручниками к кольцу, но лицо — нежное, девичье лицо — ласково улыбалось. Пухлые, но четко очерченные губы чуть дрожали, будто сдерживая звонкий, молодой, веселый смех. Глаза ее были закрыты.
— Разбудите ее, Самилла, и приведите сюда, — приказал Вивич. — Если оружие у нее отобрано, кандалы нужно снять.
Пленницу привели через несколько минут. Только что разбуженная, она сонно хмурилась и глядела волчонком. Однако, увидев давно знакомые по газетным карикатурам лицо То-Кихо и Вивича, она легонько вздрогнула, тряхнула стрижеными, рыжеватыми волосами, поправила помятую голубую майку и, подняв голову, посмотрела министрам прямо в глаза. То-Кихо изобразил любезную улыбку и нажал кнопку телефонного устройства — с этого момента оно начало точно записывать все, что слышалось в кабинете.
— Как вас зовут? — сухо спросил Вивич на международном языке. В кратчайшие сроки на нем начали говорить все, разрушая вслед за объединенной промышленностью и усовершенствованными средствами сообщения национальные преграды.
— Чудновская Людмила. Комсомольский билет — 37.11.22. И скажите, пожалуйста, этой свинье, — девушка пренебрежительно кивнула в сторону Самиллы, — чтобы он вел себя повежливей.
Самилла сверкнул глазами, но Вивич продолжал так же сухо:
— Хорошо. Сколько вам лет?
Людмила улыбнулась, но лицо ее слегка покраснело.
— Это не имеет значения. Не скажу.
— Вы были в Москве, когда исчезло здание английского посольства?
— Бывшее здание? — переспросила Людмила. — Да, я это видела.
— Что вы делали в это время?
— Смотрела на здание в бинокль.
— Зачем?
— Глупый вопрос, — недовольно сказала Людмила. — Чтобы лучше видеть.
— А зачем вы выбросили бинокль, когда вас задержал наш служащий?
— Потому что я воспитывалась, как комсомолка.
— Позвольте, — вмешался То-Кихо, — а в чем же заключаются особенности комсомольского воспитания?
— Много в чем, — вызывающе ответила Людмила, — чего вам не понять. Одна из них: не отступай перед заклятым врагом — капиталистом и фашистом. Ни крохи из достижений Советского Союза.
То-Кихо засмеялся и, вынув из ящика бинокль, обнаруженный Вивичем, положил его перед собой.
— А этот бинокль, часом, не напоминает вам тот, в который вы смотрели? — и он осторожно постучал по медному кольцу бинокля своим желтым, сухим, твердым ногтем.
Людмила побледнела. Брови ее — тонкие, черные полоски — резко сдвинулись и образовали небольшую глубокую морщинку на переносице. Но потом она еще раз тряхнула волосами и быстро протянула руку:
— Покажите-ка.
Вивич проворно накрыл бинокль ладонью и продолжил допрос.
— Знаете ли вы ученого Журавлева?
Знает она Журавлева? В голове у Людмилы мелькнула открытая, доброжелательная физиономия преподавателя физики, ее любимого наставника. Зачем скрывать? Может, удастся выпытать что-нибудь интересное? Она решилась.
— Да, я знаю Журавлева.
— А знаете ли вы, — голос Вивича стал громким и словно торжественным, — что Журавлев продал нам свое великое изобретение?
Но он не успел договорить. Людмила, сорвавшись со стула, бросилась на него, крича:
— Врешь! Не может быть!
И тут же, сдержав себя, она уныло повесила голову, со злостью следя за То-Кихо, который заливался реденьким смехом и сверкал золотыми челюстями.
— А знаете ли вы, — громко продолжал Вивич, — что этот бинокль только первый из тысяч, которые будут производиться на наших заводах под руководством вашего учителя?
Людмила молчала.
— Считаете ли вы, — сказал, смеясь, То-Кихо, — что комсомольское воспитание дало достаточно хорошие результаты, и комсомольский значок на этой фотографии будет хорошим примером для детей нашего государства? — И он бросил перед Людмилой украденную Самиллой карточку.
Опять на полированной поверхности круглого стола правительства старомодной луной взошла провинциальная фотография. На Людмилу смотрели честные молодые глаза, широкие скулы, нелепый белокурый вихор.
Людмила склонилась над карточкой и, рассматривая ее, закрыла лицо рукой. Через мгновение она выпрямилась и так весело поглядела на насмешливое лицо То-Кихо, что председатель Совета министров, захлебнувшись собственной улыбкой, сразу сделался официальным и властным.
— Можете ли вы сказать, — продолжал Вивич, — где в Москве или в Союзе находятся лаборатории, изготавливающие некоторые сплавы для бинокля?
— Могу, — сказала Людмила, улыбаясь, — но не хочу. Впрочем, если вы мне покажете завод, на котором будут производиться бинокли, я, может быть, кое-что вам расскажу.
И Вивич, и То-Кихо поняли, что от этой загорелой девушки ничего путного им не добиться. Они на минуту смолкли, а потом заговорили между собой на непонятном Людмиле языке.
