Похитители завтрашнего дня (авторский сборник) - Комацу Саке (чтение книг .TXT) 📗
В чем дело?.. Я терялся в догадках. То ли я внезапно оглох, то ли исчез сам звук?..
Впрочем, это не так уж сложно проверить. Надо поскорее пойти на работу, взять измерительные приборы и… И тут я весь задрожал, словно меня с ног до головы окатили ледяной водой.
Я работал в фирме, выпускавшей теле– и радиоаппаратуру, магнитофоны, стереофонические установки, телефоны, интерфоны и прочие средства связи!
Пояс безмолвия
Вероятно, очень многие запомнили эту дату — 4 августа 197… года. Вечером, в 19 часов 12 минут вся Япония была поражена внезапной глухотой. Из газет известно, что это диковинное явление, впоследствии получившее название «Пояса безмолвия», распространилось далеко за пределами Японии. Пояс безмолвия шириной около шестисот километров протянулся с северо-востока на юго-запад по всему земному шару, полностью захватив Японские острова.
Самолеты и пароходы, находившиеся в этой зоне, сразу потеряли связь с землей. Обеспокоенные радисты тщетно посылали в эфир сигналы о помощи. Радиоволны прорывались через Пояс безмолвия, но в самом Поясе обычные средства связи не работали — ведь и радиосигналы, и азбука Морзе воспринимаются на слух. За пределами зоны никаких изменений не наблюдалось, так что опасность была не так уж велика. Однако все же не обошлось без катастроф. Внезапно оглохшие и онемевшие суда и самолеты, естественно, искали убежища в ближайших портах и на ближайших аэродромах. Несколько судов при входе в гавань столкнулись и затонули. Разбился десяток самолетов, потому что по радио не могли скорректировать посадку.
В первые минуты всех охватила паника. Через десять часов установили, что Пояс безмолвия распространяется лишь на ограниченное пространство. Началась эвакуация всех самолетов и судов, находившихся в этой зоне. А еще через двадцать четыре часа все пилоты и капитаны получили письменный приказ избегать опасной зоны.
Правда, узнал я об этом гораздо позже.
Судам и самолетам было все-таки легче: они могли уйти из Пояса безмолвия. Людям, вынужденным оставаться на месте, приходилось значительно хуже.
Больше всего страдали японцы и жители прочих островов. На материке еще можно эвакуировать население за пределы Пояса, а в Японии такой возможности не было.
Итак, 4 августа 197… года в 19 часов 12 минут вся Япония внезапно погрузилась в мертвое молчание.
И ни один человек не мог предугадать этого заранее.
Что же с нами будет?.. К каким непредвиденным изменениям в жизни общества приведет отсутствие звука?..
Дорожными катастрофами дело не ограничится. Пожалуй, сейчас даже нельзя предсказать ущерба, который нанесет нам безмолвие.
У меня проснулась профессиональная тревога, точнее, жалкая тревога служащего, боязнь потерять работу. Ведь наша фирма выпускает различные приборы связи, аппаратуру, производящую и воспроизводящую звуки.
«Какой кошмар, — подумал я, — что же будет с нашей фирмой?!» Должно быть, я думал вслух, и даже не думал, а беззвучно орал.
В сознании пронеслись зловещие слова: сокращение личного состава… увольнение… банкротство… безработица…
Меня охватило безумное нетерпение, и я, оставив Кисако лежать на газоне, бросился через разворотную дорожку.
У Кисако было испуганное лицо, кажется, она что-то кричала, но я, разумеется, не слышал.
Может быть, ребята из технического отдела — они всегда засиживаются допоздна — установили причину этого странного явления? Чем черт не шутит, ребята в техотделе дотошные… А еще хорошо бы разузнать, что думают по этому поводу столпы нашей фирмы…
Опомнился я только в кабине телефона-автомата, по ту сторону дорожки. Ну и дурак! Ведь телефон не поможет. Даже если я и соединюсь, все равно не услышу ни гудков, ни голоса.
Держа в одной руке десятииеновую монету, в другой телефонную трубку, я замер. Мой лоб покрылся испариной.
Голос!.. Звук!..
Как страшно!.. Какая беда на нас обрушилась!.. Если это надолго… Тыльной стороной кисти я вытер лоб.
Телефоны пришли в полную негодность… Да и радио тоже… Телевидение наполовину парализовано… Звуковые сигнальные устройства стали детскими игрушками…
Холод лизнул мне шею. Поднялась тошнота, словно я заглянул в бездонную пропасть. Я пошатнулся и схватился за стену кабины. И только тут понял, почему вдруг стало холодно моей шее. Это был не только страх.
На пороге кабины стояла Кисако. В открытую дверь врывался поток холодного вечернего воздуха. Раньше бы я услышал, как она подошла, а теперь…
— В чем дело?
Кисако спрашивала губами, глазами и бровями. Не дождавшись ответа, дернула головой. Вытащила из кармана губную помаду и написала на стене кабины: «Что ты собираешься предпринять?»
Взяв у нее помаду, я написал: «Пойду в нашу фирму. Ребята из техотдела…»
Тут она вырвала у меня помаду и, сердито нахмурив брови, размашисто написала: «Не нажимай так сильно! Это очень дорогая помада. Что от нее останется?»
Странные все-таки существа женщины! Губная помада, действительно, уменьшилась чуть ли не наполовину — очень уж Кисако расписалась, да и нажимала изо всех сил.
Обняв за плечи готовую расплакаться Кисако, я вышел из телефонной будки.
Если телефон не действует, придется идти на работу, ничего другого но остается. Конечно, неплохо бы вернуться домой и посмотреть телевизор — пусть нет звука, но надписи-то передавать можно. Однако мне хотелось поскорее попасть в фирму.
В техотделе у нас самые лучшие специалисты. Да и лабораторное оборудование первоклассное… Вполне возможно, что ребята…
Вдруг Кисако схватила меня за плечо и взмахнула рукой. Я невольно отшатнулся — сейчас влепит пощечину! Но на сей раз она не собиралась меня лупить, кажется, просила подождать ее здесь, на улице.
Оставив меня у подъезда, Кисако поднялась на третий этаж, в мою квартиру, и тут же вернулась с сумочкой. Открыла сумочку, вытащила несколько палочек мела, дала мне половину.
«Возьми, — написала она на фонарном столбе, — пригодится, как же иначе разговаривать?»
Кисако работала преподавательницей в школе по подготовке в высшие учебные заведения и всегда таскала с собой мел. Ее внезапная находчивость умилила меня почти до слез. Я притянул ее к себе и поцеловал.
И вдруг вспомнил бесцеремонного гостя, назвавшего поцелуй «кусанием».
«Что с Гоэмоном?» — написал я на столбе.
«Спит как мертвый. Я пойду к себе домой, хочу посмотреть, что там у нас делается. Не могу находиться под одной крышей с этим ужасным типом!»
«Правильно! Иди. А я, как только вернусь, вышвырну эту скотину к чертовой матери!»
«Ладно, посмотрим. Лучше поскорее иди».
Я еще раз крепко обнял Кисако и, «покусавшись» с ней, побежал по ночным улицам.
Нет, никогда не понять мне женской души! Даже душа моей возлюбленной — загадка. Дорогую помаду таскает в кармане, а паршивые мелки хранит в сумочке. Или это профессиональная привычка? Вряд ли, просто нервная система у женщины устроена по какой-то совершенно неведомой мужчинам схеме…
Ночные улицы Токио выглядели довольно странно и, пожалуй, даже жутко. Впрочем, именно этого я и ожидал.
Машины ехали страшно медленно. Люди шли, тревожно озираясь по сторонам. Входили в дома и тут же снова выходили на улицу, пытаясь понять, что происходит. Поглядывали на небо, качали головами, прочищали уши, неуклюже жестикулировали.
Какой-то младенец бился на руках у матери и отчаянно ревел. Разумеется, об этом можно было догадаться только по сморщенному, залитому слезами личику и широко раскрытому, еще беззубому рту. Мужчина, задрав голову, безостановочно шлепал губами, посинев от натуги. Понятно — орет во все горло, хотя сам понимает, что никто его не слышит. Может быть, уже спятил… Или просто-напросто зевает?.. Во всяком случае, пока я глядел на него, на меня напала страшная зевота.
Глаза у всех были растерянные, тревожные, вопрошающие.
