Мироздание по Петрову - Прашкевич Геннадий Мартович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
Глянув через его плечо, будущий Режиссер ужаснулся. Два крепких молодых человека, полные сил, в полосатых халатах и в бухарских тюбетейках, обливаясь потом, глотая взвешенную в воздухе мелкую желтую пыль, большой тоталитарной красоты люди, короткими ломиками сталкивали в арык его старенький битый „запор“. „Матерь Божья! – обмер будущий Режиссер. – Оторви им руки!“
Матерь Божья не отозвалась.
„Нет у меня машины“, – пришлось признать будущему Режиссеру.
Язык не поворачивался сказать такие ужасные слова. Но он сказал. Он понимал, что, может, прямо вот сейчас под его ногами стонут и рыдают упрятанные в зиндан несчастные, когда-то не поверившие собственным глазам.
„У тебя есть машина!“ – торжествующе возвестил секретарь.
Тотчас один из тех, кто только что спустил старенький „запор“ в бурный арык, приветливо помахал рукой глядящим на него сверху людям и похлопал по капоту стоявшей у ворот новенькой белой „Волги“.
Тотчас последовал новый вопрос: „У тебя есть квартира?“
„Однокомнатная, – неуверенно ответил будущий Режиссер. Он вдруг представил, как, пугая жену, в крошечную однокомнатную квартирку вваливаются большой тоталитарной красоты мужики с ломиками в руках. – В поселке Луначарского. Совсем маленькая, – уточнил он. – Зато под окнами красивый базар“.
„Твоя квартира в центре Ташкента, – доброжелательно, но со скрытым укором подтолкнул секретарь ключи к дрогнувшим пальцам будущего Режиссера. – У тебя три больших прохладных комнаты и удобный кабинет. Как можно писать про Хозяина под шум базарной толпы?“
И задал самый страшный вопрос: „У тебя есть жена?“
Будущий Режиссер испугался. „Матерь Божья! – взмолился он. – Отними силу у этого человека! Отними у него язык, память! Пусть он не говорит таких ужасных вещей!“ Свою первую жену будущий Режиссер любил. Позже она бросила его, но он любил свою первую жену. Если в новой квартире, куда я приеду на новой „Волге“, меня встретит совсем другая жена с большим партийным стажем и с тремя, так сказать, уже готовыми партийными детьми, подумал он, я повешусь. И тем опозорю Хозяина. А если не повешусь, то опозорю себя. И в отчаянии спросил:
„А когда я буду говорить с Хозяином?“
„Зачем тебе говорить с ним?“ – удивился секретарь.
„Но я должен написать очерк. И доставить материал в редакцию“.
„Ох, уж эта мне молодежь, – покачал головой секретарь. – У тебя новая машина. У тебя квартира в хорошем районе города. Во дворе бьют фонтаны, играет медленная музыка. Ты вернешься в прохладную трехкомнатную квартиру и тебе привезут соответствующий гонорар. Очерк уже в наборе, – объяснил он, – над ним работали лучшие умы солнечного Узбекистана. – От этих слов по спине будущего Режиссера пробежал мерзкий холодок. – Мы нуждаемся в новых кадрах. – Будущему Режиссеру показалось, что при этих словах несчастные, томящиеся в зиндане под его ногами, горестно обняли головы руками. – Твой очерк одобрен Центральным Комитетом партии. Под каждом абзацем подписались зрелые люди“.
И встал, протягивая пухлую руку:
„Поздравляю! У тебя большой день!“
Глава пятая
БЕЛЫЕ ЛОШАДИ ВПЕРЕДИ
Водку я принес.
Выпил без всякой закуси.
Конкуренты Мерцановой вполне могли разгромить ее квартиру для того, чтобы слупить сколько-то денег. Но какой смысл требовать миллион долларов с писателя, всего лишь прикарманившего чужую двадцатку? „Это Архиповна тебя сглазила“, – пискнула Юля по телефону, когда я в очередной раз отказался ее принять.
Отмахнувшись, собрал с подоконника рукопись.
Это был тот самый сценарий по которому Режиссер собирался снимать фильм.
Замысел и сейчас мне нравился. В январе 1924 года сибирскую деревеньку Лыковку затопила пурга. Высокий берег оброс пупырчатым льдом, столетние лиственницы лопались от мороза. В избе-читальне при свете колеблющейся свечи, глядя на бородатых сомневающихся мужиков, дул на обмороженные пальцы сотрудник НКВД Никандр Лыков – бритый, но тоже из местных.
„Страна скорбит по причине утраты вождя“, – дул он на пальцы.
„Да как скажешь, – чесал бороду старик Агафон, тоже Лыков. – Только как теперь быть с Богом?“
„Это зачем ты тревожишь несуществующее?“
„Да ты сам посуди, – по-крестьянски просто рассудил Агафон. – С одной стороны, страна скорбит по причине утраты, а с другой, никаких слухов о смерти Бога не воспоследовало“.
„Ты это о чем?“ – Никандр не любил, когда ему втюхивали всякую хрень.
„А вот как рассердится Он, да как спустится с небес, да как отхерачит каждого!“
Один только скотник Гришка (естественно, Лыков) чувствовал себя привольно. С детских лет корешился с Никандром, верил в святое дело.
„Во, глядь! – сказал восторженно. – Вождя потеряли, но плечо прижато к плечу. – Гришка любил выражаться изысканно, потому что целый год провел на заработках в большом городе. – Мимо горя не пройдешь, – указал он на Никандра, – товарищ правильно указывает. Если уж хоронить вождя, то так, чтобы на юру, чтобы вечно стоял перед нашими глазами!“
„Это как так стоял? – встрепенулись мужики. – Кто ж это нам отдаст такого покойника? Троцкий, что ли?“
„А мы не покойника, мы символ захороним! – рубанул воздух находчивый скотник. (Эта сцена очень нравилась Режиссеру. Он собирался снимать ее в трех вариантах: на США, на Европу, и на Остальной мир). – Нам без разницы, кто лежит на юру, лишь бы подавал знаки!“
„Какие знаки?“
„Ну не знаю. Путь к счастью или как там. Чтобы звал, скажем, в будущее!“
„Царь Николашка тоже стоял у нас на юру, – напомнил кто-то. – Ласточка в каменной ширинке гнездо свила. Так ты же сам, паскуда, сунул туда гранату“.
Ночью, распустив крестьян, Никандр и Гришка баловались самогоном.
Мох лез из пазов холодной избы. Жену и детей скотник на всякий случай прогнал к соседям. При свете керосиновой лампы мечтали, как отобьют у классового врага все крестьянские земли, понаставят указателей, как к кому ехать. От и до. Со всею точностью. Километровыми столбами придет в Лыковку лампочка Ильича. Специальную породу лошадей выведем тягловую, имени Ильича, мечтал вслух скотник. Кукурузу того же имени. Будет плодоносить в снегах, как олениха, сама научится отбиваться от воров. Выведем из тайги староверов. Они вот прятались от боев за социализм, теперь пущай его строят.
Во время такой задушевной беседы зашел местный плотник, принюхался, засопел:
„Размеры гроба какие делать?“
„Да самые большие, – откликнулся скотник. – Чтоб всей деревней нести, чтоб каждый бы за край подержался“.
„А напьются, омрачат праздник?“
На такие слова Никандр ответил твердым взмахом руки:
„Самым зрелым гражданам с утра раздадим огнестрельное оружие! Стрелять только на поражение, чтобы впоследствии не путаться в сложных вопросах идеологического перевоспитания“.
„И хорошо бы белых лошадей! – вдохновился скотник. – Животное, а ведь летит, как пурга!“
Концовку будущего фильма Режиссер найти не успел.
Были разные варианты. Мне, например, нравился такой.
Где-то через месяц после состоявшихся торжественных похорон в заброшенную, забытую Богом Лыковку вошел конный отряд. Заиндевелые брови, шашки как лед. Чекисты. Классовые борцы, не знающие пощады.
„Странные вы, Лыковы, – сказал командир, единственным голубым глазом зорко озирая собравшихся. – Манька говорит: хорошо, а Ванька говорит: плохо. Постановляю сейчас же провести необходимые аресты. Это ведь подумать только, до какой дикости докатились: захоронить на юру, в земле, в такой глуши и отдаленности светлый образ вождя!“
„Символ!“ – крикнул кто-то.
„Тем более! – крикнул командир на приведенного и брошенного под ноги его лошади скотника Гришку: – Разоружайся перед партией, гидра!“
„Да я чего? – молил скотник. Голубой глаз над ним так и сверкал. – Я от всей души! Идея ведь у меня. Добрая идея. Кулаки есть? Есть. Староверы есть? Есть. Много? Много. Ну вот и гнать всех на светлую стройку социализма. Платить не надо, насосались наших жиров. Мы на свободных полях такое вырастим!“
