Визиты: Осенние визиты. Спектр. Кредо - Лукьяненко Сергей Васильевич (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Теперь у нее болела голова. Анна с трудом разыскала на кухне упаковку аспирина, разжевала пару таблеток. Не американский, ну да ладно.
Надо взять на работе упаковку анальгина.
Она знала, откуда эта тоскливая боль в груди и стыд – невыносимый, когда не хочется смотреть людям в глаза. Три смерти за одну смену. Это уже не больница – это хоспис, приют для умирающих… которые должны были жить. Телевидение рекламирует десятки форм парацетамола, словно название «панадол» делает его эффективнее. Реклама средств от похмелья, реклама леденцов от кашля…
А в трехстах километрах от Москвы умирают люди – потому что нет мощных анальгетиков, современных антибиотиков, простейших кардиоблокаторов. Точнее – есть все. Но по ценам, доступным немногим.
Анна не знала, понимают ли они, отказываясь покупать лекарства, что обрекают себя на смерть. Скорее всего нет. Слишком живы в памяти времена, когда лечили бесплатно. Плохо ли, хорошо ли, но лечили. Честно говоря: «Попробуйте достать…», когда не было уж очень нужного препарата.
Но никогда не приходилось колоть анальгин вместо омнопона больным, кричащим от печеночных колик.
Она оделась в маленькой прихожей, отряхнула щеткой светлый плащ, минуту придирчиво смотрелась в зеркало. Ничего. Не скажешь, что слопала вчера стакан коньяка. Просто усталая молодая женщина, одна из миллионов. Пожалуй, даже посимпатичнее многих.
И глупее, наверное. Четыре года работы врачом – и до сих пор не может привыкнуть к смерти. Пусть там – лучший мир, но почему так жесток этот…
Автобус был набит. Больницу построили на окраине, рядом со старым номерным заводом (вот ведь додумался кто-то!), и уже полгода ей приходилось ездить в компании рабочих. Когда-то смена начиналась раньше, и она почти не пересекалась с этим потоком. А теперь то ли график у них сдвинули, то ли рабочий день сократили.
Как ни странно, к этому требовалось привыкнуть. Дороги не замечаешь лишь тогда, когда люди вокруг незнакомы и безличны, не общаются между собой. Если же их видишь каждый день, да еще по утрам, пока мысли не заполнены прошедшим днем, то слишком быстро начинаешь воспринимать попутчиков как личности. Пусть даже с ней не заговаривали (и чем она отпугивает случайных ловеласов?), поневоле вслушиваешься и всматриваешься. На матюки Анна внимания не обращала, в операционной от коллег такого наслушаешься, что любой пролетарий покраснеет.
Сегодня говорили о политике со всем подобающим словесным обрамлением. Анна почти сразу перестала воспринимать разговор. Надоело все это до безумия… Она стала смотреть на паренька, стоящего рядом в проходе. Молодой, симпатичный, похожий на передовика рабочего из советских фильмов. В разговоры он обычно не вступал. Вот и сейчас ехал молча, глядя сквозь людей куда-то в окно.
Интересно, могла бы она в такого влюбиться? А выйти за него замуж?
И что бы сказали знакомые о муже-пролетарии?
Анне стало смешно и неловко. Она вдруг показалась самой себе старой девой, перебирающей женихов «второй свежести». Дожила…
Мимо сторонящихся (удивительно вежливо сторонящихся) людей она стала пробираться к двери. Выскочила на остановке в гордом одиночестве, оправила на ходу плащ. Здесь было ветрено и неуютно, перед этими унылыми бетонными корпусами, воткнутыми неведомыми планировщиками на полпути от микрорайонов к заводу. Зимними вечерами, когда темнело рано, она старалась не ходить к остановке в одиночку.
Сегодня ночью по отделению дежурила Тоня, девчонка совершенно безалаберная, но врач от Бога. Из тех, кто все делает спустя рукава, а больной поправляется час от часу. Анне всегда казалось несправедливым, что человек, ставший врачом случайно и не испытывающий к профессии ни малейшего уважения, способен на то, чему она и к пенсии не научится. Но что здесь поделаешь…
Дверь ординаторской была заперта изнутри, Тоня, конечно, и не собиралась утром обходить больных. Анна минуты две простояла, постукивая по закрашенному белой краской стеклу костяшками пальцев, прежде чем внутри завозились.
– Ой, извини, – сонно пробормотала Тоня, открывая. – Ты чего так рано, еще без четверти восемь…
– Не спалось, – сказала, входя, Анна. Тоня была в одном белом халатике на голое тело, растрепанная и жизнерадостная. Нюх у нее был совершенно гениальный. Придется ли ночью бежать к умирающему больному, она знала с самого вечера. – Обход не делала?
– Делала, – улыбнулась Тоня, отходя к гардеробу и сбрасывая халат.
– Да, с вечера. А записала на утро.
– Корнилова, не разыгрывай из себя начальство… – Тоня втиснулась в джинсы, иронически глянула на нее. – Все в порядке, никто не ушел.
– А никто не собирается?
– Шедченко, – не задумываясь, ответила Тоня. – Его на гемодиализ надо сажать, сама знаешь.
Анна промолчала. Тоня тем временем закончила переодеваться и замерла перед зеркалом.
– Кто еще потяжелел? – спросила Анна.
– А, по мелочи… – вывинчивая помаду, отмахнулась Тоня. – Новости смотрела вчера?
– Нет.
– В Думе приняли закон об усилении финансирования… – Тоня плотно сжала губы, поморщилась, глядя, как легла помада, – …больниц. Так что готовься лечить по учебникам. Добился все-таки узбек своего.
– Хайретдинов? Да что в нем узбекского, кроме фамилии?
– Имя, – невозмутимо парировала Тоня. – И восточная экспансивность.
Анна секунду поколебалась, но все-таки ответила:
– Да нет в нем никакой экспансивности, восточной тем более. Это на Кавказе экспансивность в крови. А он так, на публику играет. Ты чаю попьешь?
– Все равно молодец… Спасибо, до дома потерплю.
Она натянула курточку, закинула сумку на плечо. Глянула на Анну – уверенная, подтянутая, симпатичная.
– Удачно отдежурить. За Шедченко приглядывай, остальные потерпят. Хватит с нас вчерашней троицы, и так пропесочат в понедельник.
– Пока, Тонь.
Анна осталась одна. Стопка историй болезней на столе, тихо закипающий чайник. Надо все-таки сделать обход. Тоня умница, но мало ли что. Слишком неспокойно на душе. Холодно за окном, холодно в сердце.
Осень…
7
По сценарию шестая мотопехотная армия «синих» атаковала Киев с северо-восточного направления. Это и впрямь было наиболее реально, повторяя опыт Второй мировой войны, когда советские войска освобождали Украину.
Полковник Николай Шедченко стоял над картой. Мысли были где-то далеко, упорно не желая возвращаться к предстоящим учениям. Захват Севастополя, оборона Крыма от российского флота, танковые атаки Винницы и Львова… Бред. Если уж, не дай Бог, дойдет до войны между Россией и Украиной, то все сценарии полетят к чертям. Вспыхнут волнения в Донецке, расколется армия, и не поспешит прийти на помощь американский корпус, участвующий в учениях…
Неправда, что война – продолжение политики. Она ее придаток, жалкий и беспомощный. Не собираются, конечно же, Россия и Украина воевать. А вот провести учения, показать друг другу, что они готовы…
Шедченко отошел к окну. Бог с ними, с учениями. «Зеленые» победят, как положено. «Синие» с позором откатятся к Москве. Штатовский военный атташе добродушно похлопает по плечу начальника штаба. Президент лениво подпишет пару указов, раздавая медали и звания героям учений.
Он в этот момент будет на территории «вероятного противника». В маленьком городке Сасове, рядом с плачущей сестрой и непутевым племянником. Он давно не видел Сашку, лет пять, пожалуй. Тот успел превратиться из ершистого паренька в хамовитого юношу, такое впечатление, во всяком случае, сложилось у него из писем сестры. Теперь, правда, это уже не важно – Сашка доигрался-таки со своим мотоциклом. Не просто побился – обгорел, и непонятно уже, удастся ли ему выкарабкаться…
Шедченко никогда не был особо близок со старшей сестрой и тем более с ее единственным припоздалым отпрыском. Пожалуй, многих друзей собственного сына он знал лучше, чем родного племянника, да и считал куда более достойными представителями молодежи. Но вот случилась беда, и что-то защемило в груди, тоскливо и горько.
