Мир «Теней» - Саймак Клиффорд Дональд (книги онлайн полностью .TXT) 📗

Я подумал о «тенях».

Жалкие дикари, как сказал Торн. Однако они были отнюдь не дикарями. Они были истинными леди (или джентльменами — Бог их знает, какого они пола, если не обоих сразу), а настоящие дикари — отнюдь не леди и не джентльмены по ряду самых основополагающих пунктов. «Тени» же были умыты, здоровы и хорошо воспитаны. Они обладали определенной культурой поведения. Больше всего они походили на группу цивилизованных туристов, правда, без обычного снаряжения.

Вне всяких сомнений, они скрупулезно нас изучали. Они хотели знать о нас все, что только можно, но зачем им это было нужно? Какой им толк от горшков и сковородок, землеройных машин и всего прочего?

Или они просто прикидывали, как посподручнее будет нас извести?

И была еще масса вопросов.

Где они шатаются все остальное время?

Как исчезают, а когда исчезают, то куда?

Как они питаются и дышат?

Как они общаются между собой?

По чести говоря, признался я себе, «тени» несомненно знают о нас гораздо больше, чем мы о них. Ибо наш список на поверку оказался бы весьма жидковат.

Я еще немного посидел под деревом, в голове роились мысли, но толку от этого было мало. Встав на ноги, я подошел к роллеру и достал грезоскоп.

Я впервые держал аппарат в собственных руках, и мне было интересно и слегка не по себе — с такой вещью не до шуток.

С виду штуковина выглядела просто — коробочка с двумя окулярами и множеством верньеров по бокам и сверху.

Смотришь в нее и регулируешь, пока не получишь желаемую картину. Затем как бы переступаешь через порог и живешь той жизнью, которую обнаруживаешь внутри, — той самой жизнью, которую ты выбрал с помощью настройки. А выбирать было из чего, ибо верньерами можно набрать миллионы комбинаций от призрачной мишуры роскошной жизни до самых невообразимых кошмаров.

Естественно, грезоскопы были вне закона — это было хуже алкоголя или наркотиков, хуже самого страшного зла, когда-либо обрушивавшегося на человека. Они травмировали психику, калечили души и затягивали навсегда. Когда человек обретал привычку, а сделать это было весьма просто, он был уже не способен ее преодолеть. Остаток жизни он проводил, пытаясь отделить события собственной жизни от фантазий, уходил от реальности все дальше и дальше, пока все вообще не становилось для него ирреальным.

Я присел на корточки рядом с роллером и попытался разобраться в верньерах. Их было тридцать девять, все пронумерованы от 1 до 39, и я задумался, что бы могли означать эти цифры.

Бенни подошла, сгорбилась надо мной и, коснувшись моего плеча, стала наблюдать, чем я занимаюсь. Я задумался над цифрами, но толку от этого не было. Существовал лишь один способ добиться того, чего я хотел. Поэтому я выставил все верньеры на «ноль», а затем щелкнул на пару делений номером первым.

Я знал, что на самом деле с грезоскопом так не обращаются. Следовало установить определенные верньеры на определенные цифры, перемешав различные факторы в соответствующей пропорции так, чтобы добиться желаемого образа жизни. Но мне это было не нужно. Все, что я хотел узнать, так это, чем управляет тот или иной верньер.

Потому-то я и перевел первый номер на пару делений и поднес грезоскоп к глазам… И вернулся в поле своего детства — неправдоподобно зеленое, над ним простиралось голубое небо цвета старого застиранного шелка, а неподалеку журчал ручей и порхали бабочки.

Более того, казалось, что этот день никогда не кончится, это место не знало, что такое время, а солнечный свет был ярким отблеском детского счастья.

Я буквально чувствовал прикосновение травы к босым ногам, видел, как солнце отражается в водной ряби ручья. Это было самым трудным в моей жизни, но я это сделал — я оторвал грезоскоп от лица.

Я сидел на корточках, держа аппарат на коленях. Мои руки дрожали от искушения поднести его к глазам и еще раз посмотреть на картины давно утраченного детства, но я заставил их не делать этого.

Номер первый оказался не тот, что был мне нужен, и я вернул его в исходное положение. А поскольку увиденное мною было самым далеким от того, что я искал, я перевел на несколько делений номер тридцать девятый.

Я уже было наполовину поднес грезоскоп к лицу, как вдруг испугался. Опустив его, я немного посидел, набираясь мужества. Затем снова его поднял и поднес к глазам, и меня захлестнул ужас, пытавшийся затянуть мой разум в какой-то омут.

Я не могу этого описать, Не могу сейчас даже вспомнить отдельные фрагменты того, что увидел. Скорее даже не увидел, а почувствовал. Это были только эмоции — сюрреалистические образы всего самого отвратительного и отталкивающего и в то же время сохраняющего гипнотическую притягательность, которая не давала оторваться от происходящего.

Потрясенный, я отдернул грезоскоп от лица и застыл. Какое-то мгновение в голове было абсолютно пусто, лишь остатки страха напоминали о пережитом кошмаре.

Постепенно они исчезли, я снова сидел на корточках на склоне холма, а сгорбившаяся «тень» касалась плечом моего плеча.

Страшная вещь, подумал я, врагу не пожелаешь, не то что «тени». Всего лишь два деления — и такой ужас; включенный на полную мощность, он просто разрушит чей-то мозг.

Бенни протянула руку, чтобы взять у меня грезоскоп. Я отдернул его в сторону, но она продолжала цепляться. Времени для размышлений оставалось немного.

Я сказал себе, что это как раз то, чего я добивался. С той лишь разницей, что назойливость Бенни облегчала осуществление моего плана.

Я подумал обо всем, что зависело от поимки «тени». Подумал и о собственной душе в том случае, если по приезде инспектор нас выгонит и пришлет другую команду. Такие планеты на дороге не валяются, и второго такого шанса у меня может не быть.

Поэтому я крутанул пальцем тридцать девятый верньер до упора и отдал грезоскоп Бенни.

Уже сделав это, я вдруг засомневался, сработает ли мой план или я просто строю замки на песке. Может и не сработать, подумал я, ведь аппарат сделан человеком, рассчитан на человека, настроен на человеческую нервную систему и ее реакции.

И тут же понял, что не прав, что принцип действия грезоскопа основан не только на электронике, но и на реакциях мозга и организма его пользователя — он был спусковым крючком, который высвобождает величие и красоту, страхи и ужасы, заключенные в сознании пользователя. И страх для «тени», хотя, возможно, и в другой форме, обличье и проявлениях, останется страхом точно так же, как и для человека.

Бенни подняла грезоскоп к единственному огромному глазу и наклонила голову, чтобы заглянуть в объектив. Тут я увидел, как она дернулась и застыла. Подхватив падающее тело, я осторожно опустил его на землю.

Я стоял над ней, испытывая триумф и гордость — и, возможно, отчасти жалость — за содеянное. Сыграть подобную штуку с собственной «тенью», которая лишь минуту назад сидела рядом плечом к плечу с тобой.

Я опустился на колени и перевернул ее. Она оказалась совсем не тяжелой, чему я был рад, так как надо было погрузить ее на роллер и гнать в лагерь на максимальной скорости, ибо предсказать, сколько еще времени она пробудет в подобном состоянии, было невозможно. Я подобрал грезоскоп, пристроил его в багажник и стал искать веревку или провод, чтобы привязать к роллеру Бенни.

Не знаю, послышался мне шум или нет. Я склонен думать, что никакого шума не было — какое-то внутреннее чувство тревоги заставило меня обернуться.

Бенни стала деформироваться под собственной тяжестью. На мгновение меня охватила дикая паника. Я подумал, что она умерла, что она не выдержала шока от ужаса, обрушившегося на нее из грезоскопа.

И тут я вспомнил слова Мэка о том, что нельзя кого-то убивать, не зная наверняка, не повлечет ли за собой убийство твою собственную смерть.

Если Бенни умрет, то на наши головы могут обрушиться все небесные кары.

Если она умирала, то происходило это весьма любопытным образом. Какие-то части тела проваливались внутрь; какие-то рассыпались на мелкие кусочки, а какие-то превращались во что-то, напоминающее прах. В конце концов от самой Бенни не осталось и следа. Лежала лишь сбруя с сумкой и драгоценным камнем. Наконец и сумка исчезла, а на ее месте появилась горсть побрякушек, рассыпавшихся по земле.