Механизмы радости - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книги без .TXT) 📗
— Достаточно! Вы такой же, как мы, ирландцы. Не будь кинотеатров, чтобы уводить безработных и бедняков с улиц, и пивных, чтобы приманивать их кружкой, мы бы давным-давно уже выбили из нашего острова пробку, и остров бы затонул… Так, — он потер руки, — ну а замечали вы у нас что-нибудь особенное, когда кончается картина?
— Когда кончается картина? — задумался я. — Подождите, вы имеете в виду национальный гимн?
— Слышали, ребята? — воскликнул Тималти.
— Точно, догадался! — зашумели вокруг.
— Каждый вечер, из года в год, в конце каждого треклятого фильма, — запричитал Тималти, — оркестр, будто ты и так не слыхал уже тысячи раз эту осточертевшую музыку, начинает играть ирландский гимн. И тогда…
— Тогда, — сказал я, подстраиваясь под общий тон, — если ты хоть чего-нибудь стоишь, ты постараешься за драгоценные секунды между концом фильма и началом гимна выскочить из зрительного зала.
— Правильно! Кружку ему за это! — закричали вокруг.
— Я в Дублине всего четыре месяца, и то гимн уже начал мне приедаться, — заметил я вскользь. — Не хочу сказать этим ничего плохого, — поспешил я добавить.
— Никто о дурном и не подумал! — отозвался Тималти. — И сами мы патриоты, ветераны Ирландской Республиканской Армии, участники восстаний против англичан. Мы все любим свою страну, но когда вдыхаешь воздух, который ты уже десять тысяч раз выдыхал, у тебя начинается головокружение. И поэтому, как вы заметили, за три-четыре посланные богом секунды любой еще не совсем спятивший зритель норовит пулей вылететь из зала. И быстрее всех вылетают…
— …Дун и Хулихен. Гимновые спринтеры, — закончил за него я.
Они улыбались мне. Я улыбался им.
Мы все так радовались моей сообразительности, что я просто не мог не угостить каждого кружкой пива.
Слизывая с губ пену, мы дружелюбно посматривали друг на друга.
— В настоящую минуту, — прочувствованно сказал Тималти, обозревая эту идиллическую сцену, — меньше чем в сотне ярдов отсюда, в темноте кинозала «Графтон», в середине четвертого ряда, у самого прохода, сидит…
— Дун, — докончил за него я.
— И откуда он все это знает? — изумленно воскликнул Хулихен, приподняв в знак почтения ко мне кепку.
— Так или иначе, — Тималти подавил недоверие к моим способностям, — Дун и на самом деле сейчас там. Картины он до этого не видел, она с Диной Дурбин, ее вытащили на свет божий по просьбе зрителей, и время сейчас…
Все взгляды обратились к настенным часам.
— Десять! — выдохнула компания.
— Значит, через каких-нибудь пятнадцать минут из зала повалят зрители…
— И?.. — сгорая от любопытства, заторопил его я.
— И, — ответил Тималти, — если мы пошлем туда Хулихена проверить, кто из них двоих ловчее и быстрее, Дун будет готов принять вызов.
— Неужели он сидит в кино исключительно ради спринта?
— Конечно, нет. Он сидит там ради песен Дины Дурбин и всякого такого. А вообще он здесь, в баре, играет на пианино, на это и живет. Но если Дун увидит, что перед концом сеанса через проход от него сел Хулихен, он поймет. Они отсалютуют друг другу и будут сидеть и слушать красивую музыку, пока не увидят на экране: КОНЕЦ.
— Вот именно! — Хулихен, пританцовывая на носках, начал сгибать и разгибать руки. — А ну давайте его сюда, сейчас я с ним разделаюсь!
Тималти пристально посмотрел на меня.
— Мистер Дуглас, я вижу, вы настроены скептически, условия нашего спортивного состязания вас ошеломили. Как это может быть, задаете вы себе вопрос, чтобы взрослые люди тратили время на такую ерунду? Так если хотите знать, времени нам, ирландцам, девать некуда. Работы нет и не предвидится, и потому то, что у вас в стране показалось бы пустяком, мы раздуваем до слоновьей величины. Сказать правду, живых слонов мы никогда не видели, зато знаем: мошка, если посмотришь на нее через микроскоп, покажется самой большой тварью на земле. И хотя гимновый спринт не перешагнул еще границ Ирландии, ты убеждаешься, когда займешься им всерьез, что это увлекательнейший вид спорта. Слушайте правила!
— Сначала, — перебил его Хулихен, — выясни, захочет ли он теперь, когда все узнал, сделать ставку.
Взгляды, скрестившиеся на мне, вопрошали: неужели все сказанное брошено на ветер?
— Захочу, — ответил я.
Присутствующие единодушно признали меня лучшим представителем рода человеческого.
— Надо со всеми вас познакомить, — сказал Тималти. — Фогарти, главный судья на выходе. Нолан и Кланнери, судьи в проходе между креслами. Кланси засекает время. И болельщики — О'Нил, Бэньон и ребята Келли, вон сколько их! Пошли!
Словно щетки огромной улицеуборочной машины, одной из этих уродин, захватили и потащили меня. Чуть не на плечах восторженных людей я поплыл вниз по улице, туда, куда созвездиями мерцающих огоньков нас зазывал кинотеатр. Тималти шагал, размахивая руками, где-то сбоку и, надрываясь, знакомил меня с основными правилами.
— Многое, конечно, зависит от кинотеатра!
— Конечно! — соглашался я.
— Есть кинотеатры щедрые, с широкой натурой, проходы и двери в них широкие, а туалеты, те даже еще просторней, еще шире; в некоторых столько кафеля, что от одного эха не знаешь куда деваться. А есть кинотеатры-скупердяи, мышеловки, там даже в главном проходе не вздохнешь, сиденья бьют тебя по коленям, а через наружную дверь, когда спешишь после сеанса в кафе-кондитерскую напротив, где мужской туалет, протиснуться можно только боком. Каждый кинотеатр оценивается со всех сторон, оцениваются условия в нем до, во время и после спринта, и все учитывается. Принимается во внимание также, кто зрители: мужчины и женщины вперемежку, одни мужчины, одни женщины, или — это самое худшее — одна детвора (на дневных сеансах). С детьми, конечно, испытываешь искушение хватать их в охапку, как сено, и откидывать в стороны, так что мы это бросили и теперь ходим в основном на вечерние сюда, в «Графтон»!
Наконец-то мы остановились. Мерцающие разноцветные огоньки отражались у нас в глазах и окрашивали наши лица.
— Идеальный кинотеатр, — сказал Фогарти.
— Почему? — спросил я.
— Проходы, — объяснил Кланнерй, — не слишком широкие, но и не слишком узкие, выходы размещены удачно, дверные петли смазаны, среди публики много наших болельщиков, а те, кто не болеет, все равно посторонятся, когда по проходу как ветер мчится спринтер.
Меня озарило:
— Вы… специально создаете препятствия?
— Ну да! Иногда меняем выходы, когда к старым уже примерились. Или наденем зимнее пальто на одного, а летнее на другого. Или посадим одного в шестом ряду, а другого — в третьем. А уж если спринтер стал быстроногим до неприличия, мы нагружаем его самым тяжелым грузом, какой у нас есть…
— Алкоголем?
— Ну конечно! Например, Дун у нас быстроногий как серна, так что его надо нагрузить вдвойне. Нолан!
И Тималти протянул фляжку:
— На, беги к Дуну, пусть глотнет пару раз как следует!
Нолан побежал.
— Этот и так уже обошел за вечер все «Четыре провинции», — кивнул Тималти на Хулихена, — с него хватит. Теперь они с Дуном на равных.
— Отправляйся, Хулихен, — сказал Фогарти, — ни пуха тебе, ни пера. Через пять минут ты стрелой вылетишь на улицу, станешь победителем! Первым!
— Давайте сверим часы, — предложил Кланси.
— С чем, с моим задом? — сердито отозвался Тималти. — Хоть у кого-нибудь из нас есть на руке что-нибудь, кроме грязи? Часы у тебя одного. Хулихен, в зал!
Будто отправляясь в кругосветное путешествие, Хулихен с каждым из нас обменялся рукопожатием, а потом, махнув всем рукой, скрылся в темноте зала — и в тот же миг оттуда появился Нолан. В победно поднятой руке он держал полупустую фляжку.
— Дело сделано, Дун под грузом!
— Прекрасно! Кланнери, скорей к бегунам, проверь, сидят ли оба, как договорено, в четвертом ряду, по сторонам прохода, в кепках и шарфах, застегнуты ли до половины пальто, как полагается, и доложи мне.
Кланнери растворился во мраке зала.
