Журнал «Если», 1999 № 12 - Каупер Ричард (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Кто-то выкрикнул мое имя.
Я обернулся. Прозрачная голубая фигурка приникла к телеантенне на крыше маленького кирпичного коттеджа. Ага, Вдова Чарли. Рукой, мерцающей серебристым огнем, она указала в дальний конец Рипке-стрит. Я крутанулся вокруг столба — посмотреть, кто там.
Оказалось, Труподав.
Увидев, что я его заметил, он выдвинул еще несколько щупалец, задрал свою шипастую голову и издал вопль, отскочивший рикошетом от Камнесферы. У меня кровь застыла в жилах, хотя ни жил, ни крови у меня нет.
В паническом смятении я поднялся назад на провода и помчался к своему спасительному укрытию — Риджу. Я знал, что путь Труподаву преградят стены моего бесплатного, незаконного, дряхлого жилища под названием «Рокси». В чем их сила, я не знал. Но такие правила приходится запоминать, если хочешь выжить.
Итак, я бежал. Краем уха я слышал, как Семь Сестер кудахчут и сплетничают между собой, заодно успевая транслировать радио- и телепередачи на нескольких десятках частот сразу. Им плевать на мою беду.
Труподав, пыхтя, начал взбираться на гору по проводам, быстро перебирая десятками своих щупалец. На перекрестке Риджа и Леверингтона меня нагнала, пихнув в спину, поднятая им ионная волна. На заправку фирмы «Атлантик» въезжали автомобили. У минимаркета «А-Плюс» ошивались подростки: небрежно швыряли на тротуар не-докуренные сигареты, по-жеребячьи топотали ногами, дожидались, пока хоть что-нибудь случится. Каюсь, у меня они вызвали глубокое презрение, смешанное с завистью. Каждый из них жутко переживал из-за отметок, наркоты или прыщей, но все — даже жалкие замухрышки — чувствовали себя весьма уютно в могучих крепостях своих тел.
До дома оставалось буквально несколько ярдов. «Рокси» — огромный старый кинотеатр, носивший гордое имя «кинодворца» — был заброшен, затем частично перестроен под каток для скейтбордистов, который, в свою очередь, почти немедленно прогорел. Но когда-то «Рокси» был волшебным местечком и до сих пор, несмотря на все превратности судьбы, гордо нес на своем фронтоне терракотовые барельефы. Там были пышные банты, и бородатые Нептуны, и исполинские головы, которые, надув щеки, дудели в флейты Пана. А также гитары, цветы и драконы. Я перешел Ридж по мертвому телефонному проводу — хрупкой, но все еще надежной паутинке.
Почти спасен.
И тут монстр набросился на меня с яростным электромагнитным воплем, таким жутким, что даже Сестры на миг смолкли. Он ударил меня сбоку — буря обнаженных бритв, феерия алмазных лезвий, сплошная стена когтей и крючьев.
Я схватился за ржавый карниз.
Поздно! Тело пронзила боль, глаза заволокло белой пеленой тошноты. В одно мгновение я утратил имя своей второй дочери, апрельское утро, когда для меня, пятилетнего, весь мир был как с иголочки, дымную череду посиделок до утра в ренселлерском политехе, ухмылку толстомордого немца, что жил на Лафонтен-стрит, острую боль в только что растянутой щиколотке на складе магазина «Банана-Репаблик» и те минуты, когда мы с моим стариком на озере Шампле вылавливали из воды желтый резиновый плотик. Все это — и еще тысяча других вещей — исчезло, высосанное из моей души, растоптанное в прах, невосполнимое.
Когда животное ранено, оно приходит в ярость. Взбесившись, я дал монстру сдачи, из-под моего кулака полетели брызги. Труподав встал на дыбы, норовя навалиться на меня и раздавить, я же попытался увернуться. Что-то лопнуло, я вывернулся.
И, проскочив через стену, оказался в своем безопасном убежище — обители мрака и летучих мышей.
— КОББ! — взвыл Труподав. Как шальной, он метался вокруг здания, скрежеща по кирпичным стенам зубами и конечностями, бешеный, как мартовский ветер, непредсказуемый, как шаровая молния.
Покамест мне ничто не угрожало. И все же он похитил частицу моей души и, замучив до смерти, присвоил. Теперь я уже не мог обманывать себя надеждой, что когда-нибудь он просто отвяжется от меня и уйдет.
— К-к-к-к-к-к-к-ко-о-о-оу-у-у-б-б-б-б! — он разъял мое имя, превратив его в замысловатый, составленный из перехлестывающих друг дружку нот аккорд. Голос у него был противный, чавкающий, как грязь. Казалось, сам его звук пачкает мои уши. — К-к-к-к… — пауза,
— о-о-о-о-б-б-б-б-б-б-б!
Двигаясь, словно в бреду, онемев от ужаса, я долго лазал по вогнутому жестяному потолку «Рокси», пока не отыскал местечко, где не было летучих мышей. Вконец усталый и отчаявшийся, я приник к потолку.
— К! К! О! О! О-О-О-О! Б! Б! Б!
Но как этот монстр меня отыскал? Я думал, что улизнул от него еще в Манхэттене. Неужели на высоковольтных проводах, по которым я убегал, остались следы? Возможно. Но не исключено, что у него со мной какая-то особая связь. За время погони он наверняка встречал на своем пути добычу и полегче. Значит, у Труподава со мной счеты. Может, я знал его — или ее? — когда он (она?) был (была?) человеком. Вполне вероятно, что кто-то из нас играл огромную роль в жизни другого. Может, мы даже любили друг друга. А что, бывает. Мир устроен гораздо более странно, чем казалось мне раньше.
И тут я с ужасом осознал, до чего докатился, заново увидел все убожество моего жилища, всю неизбежность нависшей надо мной опасности, все зловещие тайны, кишащие в моей вселенной. И зарыдал, оплакивая все, что утратил.
И в конце концов Солнце выехало из-за горизонта, как личный «кадиллак» Господа Бога, и торжествующий рев его хромированных труб сообщил всем нам, всем исчадиям ночи, благую весть: пора спать.
Мир переворачивается вверх тормашками — вот первая примета того, что ты умер. Обалдеваешь оттого, что напрочь потерял ориентацию в пространстве. Плюс какое-то странное — боль-не-боль — ощущение: это рвутся последние ниточки, связующие тебя с твоими телесными компонентами. Тут-то ты и выскальзываешь из своей плоти. И сваливаешься с планеты.
Падая, ты разжижаешься. Субстанция, из которой ты состоишь, растягивается и утончается, превращаясь в этакий блинчик, и ее сияние меркнет по мере того, как ты набираешь скорость. Насколько известно, этот процесс длится поистине бесконечно. Ты угасаешь, утончаешься, остываешь… и, наконец, слипаешься со всеми, кому также довелось умереть, — субстанцией, которая ровным-ровным слоем пронизывает вселенский вакуум, вечно стремясь вперед, но так и не достигая абсолютного нуля системы координат. Разуй глаза: небо полно мертвецов.
Но в космос попадают далеко не все. У редких счастливцев хватает соображения или везения кое-как уцепиться за земное существование. Лично меня выручила случайность. Поздно вечером, когда я работал над докладом, у меня случился сердечный приступ. В офисе больше никого не было. На потолке под штукатуркой оказалась металлическая сетка — она-то меня и спасла.
Первая реакция на смерть — острое нежелание верить в ее реальность. «Быть не может», — подумал я. Разинув рот, я пялился на пол, где валялось мое тело (кстати, его обнаружили лишь утром). Мой собственный труп, бледный-бледный, точно обескровленный, одетый в серую мохеровую безрукавку; на шее — галстук с логотипом корпорации; золотой «Роллекс», письменный прибор от фирмы «Шарпер-Имидж»; и, разумеется, я не преминул подумать: «Так ради этой дряни я умбр?» — подразумевая, ясное дело, всю мою жизнь.
Итак, испытывая онтологический и личностный кризис, я побрел по потолку, пока не дошел до места, где когда-то была труба пневматической почты. Ее убрали, а дырку заштукатурили лет пятьдесят назад. Я упал с семнадцатого этажа на двадцать пятый, а по дороге много узнал. Нервничая и дергаясь, но уже понемножку обучаясь той осмотрительности, без которой после смерти не проживешь, я подошел к окну — поглядеть, что делается снаружи. Попробовал дотронуться до стекла: рука прошла прямо сквозь него. Я отпрыгнул. Потом осторожно наклонился вперед, высунув голову в ночь.
Когда ты мертв, Таймс-сквер — это ни в сказке сказать, ни пером описать! Мертвецы видят в десять раз больше огней, чем живые. Во всех металлических предметах пульсирует внутренняя жизнь. Электропровода выглядят тонкими царапинами на коже воздуха. А неон — это просто ГИМН. Мир полон странных зрелищ и криков. И все стремительно меняется, оставаясь таким же прекрасным.
