Фата-Моргана 5 (Фантастические рассказы и повести) - Харвей Рэймонд (электронные книги бесплатно TXT) 📗

Был уже поздний вечер, и только теперь до него стала доходить суть происшедшего, он начинал понимать и чувствовать все своим нутром, как будто действительность раз за разом полосовала его желудок ударами мясницкого ножа. Второразрядное шоссе, которым он ехал, сузилось, поднялось по склону, и Робинсон притормозил, чтобы повернуть, болезненно скривившись, когда заскрежетала коробка передач. Шоссе распрямилось, и он снова нажал на газ, вызвав стонущий ответ двигателя. «Сколько еще выдержит эта развалина? — тупо подумал он. — На сколько хватит мне бензина? Сколько еще миль?» И вновь, как обернутый мягким войлоком кузнечный молот, его настигла усталость, отрезав даже от болезненной действительности.

Перед собой он увидел стоящую по его сторону дороги разбитую машину, поэтому перебрался на другую полосу, чтобы разминуться с ней. На выезде из Филадельфии автострада была забита сигналящей и бесцельно суетящейся массой машин, но Робинсон хорошо знал все объезды, поэтому сумел опередить эту орду. Сейчас шоссе были почти пусты. Разумные люди сидели там, куда им удалось добраться.

Он поравнялся с разбитой машиной, потом миновал ее. Это был легкий пикап, перевернутый набок и частично сгоревший. На мостовой, точно на белой линии, делящей ее на две части, лежал лицом вниз человек. Если бы не светлые пятна лица и рук, его можно было принять за брошенный тюк тряпок. На старом асфальте виднелись кровавые пятна. Робинсон взял еще левее, чтобы не наехать на труп, выскочил на обочину, так что машину слегка занесло, но снова выпрямился. Вернувшись на свою полосу, он вновь поехал быстрее. Пикап и мертвый человек остались позади; какое-то время он видел их в зеркальце, освещенных задними огнями, потом все поглотила тьма.

Через несколько миль Робинсон начал дремать за рулем: он кивал, на мгновение отключался, потом снова приходил в себя. Выругавшись и всей силой воли стараясь не закрывать глаза, он чуть опустил стекло. В щели завыл ветер. Воздух был душный, насыщенный дымом и химическими испарениями, непременными составляющими промышленного кошмара, удушающего горные районы Нью-Джерси.

Робинсон машинально потянулся к радио, включил его и принялся крутить ручку, ища в этом невидимом мире кого-то, кто составил бы ему компанию. Ответом был только шум. Бездействовали уже почти все станции Филадельфии и Питсбурга; им там изрядно досталось. Последняя станция из Чикаго замолчала перед рассветом, вскоре после сообщения о боях в районе студии. Какое-то время говорили об «отрядах бунтовщиков», но, вероятно, кто-то решил, что это плохо влияет на общественное мнение, и вернулись к «зачинщикам» и «группам анархистов».

Ненадолго он поймал мощную станцию из Бостона, передающую успокоительное выступление какого-то чиновника, но вскоре ее место занял все более сильный шум, а потом отчаянный крик о помощи анонимного радиолюбителя из Филадельфии. Небольшие, локальные станции уже вообще не действовали. Телевидение, видимо, тоже, но именно это его вовсе не тревожило. Уже несколько месяцев он не видел передач, поскольку даже в Харрисбурге, за много дней до окончательного взрыва, из программ исчезли всякие новости, а их место заняли комедии и мюзиклы двадцатых годов. (Легкие фигуры, танцующие в длинных платьях на крышках фортепиано, такие же нереальные, как делириум тременс в мерцающем белом свете телевизионных глаз, а к ним еще музыка и записанный смех, заполняющие комнату, словно трели искусственных птиц. За окнами время от времени слышны были выстрелы…)

Наконец он поймал станцию с классический музыкой, в основном, Моцартом и Штраусом.

Робинсон вел машину с уверенностью автомата, слушая какой-то фрагмент Дворжака, втиснувшийся между Гайдном и «На прекрасном голубом Дунае». Захваченный музыкой усыпленный монотонным скольжением асфальта под колеса, он почти забыл…

На горизонте появилась маленькая красная звездочка.

Довольно долго Робинсон равнодушно вглядывался в нее, пока не заметил, что она становится все больше; он неуверенно заморгал, а потом до него дошло, что это такое, и в желудка разверзлась бездонная пропасть.

Он тихо выругался. Заскрежетали шестерни, машина завиляла и пошла тише. Водитель нажал на тормоза, чтобы еще уменьшить скорость. Прямо под красной звездой вспыхнул прожектор, превратив ночь в день и совершенно ослепив его. Он буркнул какое-то проклятие, чувствуя, как сжимается желудок и напрягаются от страха мышцы бедер.

Заглушив двигатель, он ждал, пока машина остановится сама. Свет прожектора все время следовал за ним, не сходя с ветрового стекла. Робинсон пытался разглядеть что-нибудь в ослепительном свете, но глаза наполнились слезами, и круг света расцвел Звездой Давида. Робинсон скривился и стал смотреть вниз, стараясь вернуть глазам способность видеть и боясь поднять к ним руку. Наконец машина остановилась.

Он сидел неподвижно, сжимая руками руль и слушая шипение и потрескивание остывающего двигателя. Спереди донесся звук захлопнувшейся двери, какой-то приказ, которого он не понял, короткий ответ. Робинсон искоса поглядывал по сторонам, чтобы разглядеть что-нибудь, кроме диска миниатюрной Новой, которой был для него прожектор. Под чьими-то ногами заскрипел гравий. Кто-то подошел к машине — размазанная фигура перед капотом, неправильное пятно, только похожее на человека. Что-то сверкнуло в размытой руке, и Робинсон почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Он сидел без малейшего движения, продолжая моргать…

Размазанная фигура кашлянула и повернулась к прожектору, почти совершенно утратив форму. «Порядок!» — крикнула она размазанным голосом. Что-то щелкнуло, и свет прожектора ослаб до одной четверти яркости, превратившись в большой оранжевый глаз. Мир, еще испещренный танцующими бледно-голубыми пятнами, вновь обрел детали и цвета. Размазанная фигура превратилась в пожилого сержанта полиции, коренастого, небритого и седого. В руках он держал крупнокалиберную двустволку; отражающиеся от оксидированной черноты ствола точки света, казалось, легонько мерцают. Отверстия стволов были нацелены Робинсону в горло.

Не поворачивая головы, он рискнул посмотреть вбок. Красная звезда оказалась медленно пульсирующим фонарем на крыше стоящей поперек дороги большой патрульной машины. Гораздо более молодой, нежели сержант, полицейский (настолько молокосос, что даже еще старался — подумать только — до блеска начищать ботинки) стоял у прожектора, вмонтированного в место, где ветровое стекло соединялось с капотом. Он пытался выглядеть воинственно и грозно, но огромный служебный револьвер, который он сжимал в руке, совершенно ему не подходил.

На другой стороне дороги что-то шевельнулось. Робинсон краем глаза взглянул туда и закусил губу. На травянистом, поднимающемся сразу за обочиной откосе стоял грязный джип с надписью: MARC на дверях. В нем сидели три человека. Пока он их разглядывал, высокий мужчина, сидящий справа, что-то сказал водителю, после чего вылез и вместе с небольшой лавиной грязи и камней съехал на пятках с откоса. Водитель со скучающим выражением лица сунул руки в карманы полевой куртки. Третий человек — капрал в измазанной грязью форме — сидел на заднем сидении за пулеметом калибра 50. Небрежно поигрывая спуском, он усмехнулся Робинсону.

Высокий мужчина медленно вышел из тени откоса, миновал нервного молокососа, не обратив на него ни малейшего внимания, и вошел в круг света прожектора. По мере приближения к машине Робинсона он превращался из высокой тени в лейтенанта в сверкающей непромокаемой куртке с откинутым капюшоном. На пришитой к рукаву кожаной полоске виднелась красная надпись: MOVEMENT AND REGIONAL CONTROL. [6] Лейтенант держал под мышкой автомат.

Когда офицер поравнялся с капотом полицейской машины, сержант повернулся к нему. Стволы двустволки по-прежнему были направлены в грудь Робинсона.

— Похоже, все в порядке, — сказал он.

Лейтенант кашлянул, прошел мимо него и подошел к машине со стороны водителя. Секунду он смотрел на Рсэбинсона, потом переложил автомат на сгиб правой руки, а левой стукнул в окно.