Хроники Вторжения - Веров Ярослав (читать книги бесплатно txt) 📗
– Что это? – спросил Викула. Голос его срывался.
– Это марсиане. Надо возвращаться.
Эдуард с Викулой, словно пришибленные, медленно пошли вниз, к машине. Эдуард сейчас совсем не ощущал своего тела. Казалось, лишь одно сознание, без тела, перемещается в пространстве. И все чувства парализованы.
Позже, когда Эдуард вспоминал это их возвращение, он так и не смог припомнить, как добрались до джипа – вроде бы они до него так и не дошли; как перелетели на Землю – вроде бы сразу оказались у дома. Здесь уже было утро, и шесть зловещих колонн горели в небе призрачным, едва заметным огнем.
– Прощай, Эдуард, – сказал напоследок перс. – Ты все видел сам.
– Постой, – у Эдуарда раскалывалась голова и что-то жестоко сдавливало грудь.
Он не знал, что сказать, о чем спросить. Он поймал себя на одном единственном желании – бежать, бежать, бежать, спасаться в никуда. Это желание ему совсем не нравилось. Надо было держаться. И так просто расстаться с марсианцем тоже было нельзя. Он же что-то от него хотел, марсианец знает что-то главное…
– Ты – марсианец? – спросил, наконец, он того.
– Да, – сухо ответил перс.
– А лес – марсиане?
– Да.
– И вы – разные?
– Да, – в третий раз произнес перс. – Марсиане нас убили. Сейчас убивают вас.
– Почему же ты жив? – тупо глядя на юношеское, дышащее свежестью лицо перса, спросил Эдуард.
– Ты видишь перед собой кристаллят, автономно действующий, вроде робота. Моя марсийская структура уничтожена, моя лебесная структура уничтожена. Меня больше нет.
– А столбы эти? – Эдуард посмотрел вверх.
– Это насос. Через неделю Земля превратится в мертвую пустыню, какой был Марс. А Марс расцветет.
Перс хлопнул дверцей, точнее, к дверце он не прикасался, она захлопнулась сама. Потом вспоминалось Эдуарду, что вроде бы даже никакая дверца не захлопывалась – джип с последними словами марсианца просто исчез, как сквозь землю провалился.
Викула обнаружил, что они с персом вновь оказались в космосе.
– По-моему, у меня был сердечный приступ, – сказал он, массируя грудь. – У кристаллята ведь не должно быть сердечных болей?
– Ничего не должно быть. Только генетическая программа.
– Я умру?
– Все люди умрут. Твоя структура – астральная. Она пока жива, отличие от моей марсийской. Разрушено только неокрепшее лебесное ядро.
– Мы опять на Марсе? Зачем?
– Я хочу показать тебе все до конца. Раз уж посвятил в свою тайну. Они уже плыли над бывшим Городом Солнца. Долина, оставаясь зеленой, казалась обихоженным кладбищем.
– Сейчас покажу тебе лебес, – тихо сказал перс.
Викула оказался в давешнем мире с домами-башнями, реками-лентами, каплями-птицами. Все это казалось теперь нарисованным, просто трехмерной картинкой. Потом они нырнули в слой, где Викуле побывать не пришлось. Здесь тянулись вертикальные полосы, похожие на бамбук, состоящие из разноцветных прямоугольничков, чем-то они напоминали хромосомы под микроскопом. Пространственной перспективы здесь не было. Были лишь массы вертикальных полос. Полосы перемещались, сливались друг с другом, расходились, порождая новые полосы; разделялись на сегменты и вновь соединялись из сегменов. Зрелище было тихим и каким-то чарующим. Завораживало оно скорее разум, нежели чувства. Казалось, в этом движении, в трансформациях полос есть некая симфония разума.
– Теперь в них нет жизни и нет смысла, – сказал перс все так же тихо.
– А ведь это был слой овеществленного разума марсианцев. Теперь же – гримаса кретина. Желаешь пройтись по другим слоям?
– Не надо, – попросил Викула.
Они опять были в джипе, по щекам Викулы текли слезы.
– Какая боль в сердце, – Викула снова принялся массировать грудь.
– Терпи. Эта боль ничто в сравнении с тем, что сейчас происходит с моим огнем. Помнишь, я тебе показывал место, где полыхала огнем моя структура. Сейчас там – пепел, туча золы. Боль… Когда боль исчезнет – исчезнет и кристаллят, не останется ничего.
– А душа? Она ведь у тебя есть?
– Да, собрал из осколков. Но как ей передать мое сознание, мой опыт? После трехтысячелетнего анабиоза?..
– И ничего нельзя поправить?
– Ничего.
– Все умрут?
– И люди, и звери, и птицы. Развоплотятся. Останутся одни камни, огонь, воздух и вода. Потом не станет воды, воздуха. Еще позже не станет подземного огня. Каменная мертвая планета будет кружить бесцельно вокруг Солнца, равнодушная его лучам.
– Откуда же взялись марсиане? – морщась от боли, спросил Викула.
– Их вызвал к жизни я. Теперь мне кажется, что и обнаружил их в марсианском песке я тоже не случайно. Таков был их замысел. По всем планетам разбросали они свои артефакты. А здесь создали места из шулы, близкой этим планетам. Мы, земляне, таких мест не видим, за исключением вот этого, лебесного. Впрочем, лебеса уже больше нет. Кристалляты постепенно растворятся. И будет на этом месте марсианский пейзаж, каким они его захотят видеть.
– Да что же происходит в конце концов?
– Активизировались, выражаясь вашим научным языком, марсианские кристалляты. Пошли в рост. И принялись качать земной астрал. А когда накачают с Земли достаточно астрала и преобразуют его в марсий – свершится чудо. Появятся собственной персоной марсиане. И попробут вновь прибрать к рукам Солнечную систему. Вот и все, русс. Они знали, что кто-то из поселенцев рано или поздно сумеет соединить марсий с астралом или с шулой любой другой планеты. Им ведь безразлично, куда вторгатся. И я, безумец, всех опередил. Через мою структуру они вторглись, ее использовали, создавая пятимерный насос.
Дома Эдуарда встретила мрачная жена.
– Ты где был? Мы тебе на службу звонили. Уже черт знает что думали. Вышел на пять минут… Что случилось?
– А Рита где?
– Рита… Рита в реанимации.
– Что?! – Эдуарда качнуло, он прислонился к стене.
– Нет, не она, не то, что ты думаешь. Роман в коме.
– Так… А Сомик как?
– С ним все в порядке. На занятия не пустила. Эти в небе висят, по телевизору ужасы рассказывают. Пусть дома побудет.
– Правильно. Молодец. В какой больнице… Рита?
– В пироговской. Будешь завтракать?
– Буду.
– Что ты так смотришь, Дюша?
– Да ничего, не обращай, старуха, внимание. Ну-ка, что там телевизор?
– Здесь и телевизора не надо. С нашего только подъезда троих «скорая» забрала. Андрей Михайлович из шестьдесят первой уже умер в больнице. Сорок пять лет… Головная боль, привезли – отек мозга.
По телевизору, по всем каналам шли бесконечные экстренные выпуски новостей. Люди умирали. Умирали массово больные спидом, больные, хотя бы в начальной стадии гипертонической или ишемической болезни; среди онкобольных тоже начался повальный мор, опухоли разрастались буквально на глазах медперсонала. В кенийском национальном парке наблюдался массовый падеж животных, то же происходило на ухоженных фермах Америки и Западной Европы. Регистрировались случаи самоубиств китообразных. В Мировом океане погибал планктон.
На каналах всех крупных телекомпаний царила галиматья про конец света, не без похоронной торжественности. Это надоело Эдуарду, он переключился на городское телевидение.
По Москве отмечался невероятный скачок смертности. В аптеках очереди, больницы переполнены. Могильщики подняли цены на свои услуги. Место под могилу на самом рядовом кладбище стоило теперь тысячу долларов. Мэрия обсуждает предложение "о создании муниципальных могил", читай – братских захоронений. "Эти дебилы всегда умели рассмешить". Иных тем московское телевидение нынче не ведало, смотреть его тоже было бессмысленно, разве что мэрия в очередной раз позабавит – учредит льготную очередь в крематорий. "Борьба с апокалипсисом по-русски".
"А бороться надо, душа моя". Ему подумалось, что марсианцы оказались хлипки, впрочем, и люди не лучше – пошли вымирать. А если Роман умрет, у Риты может случиться плохое. Или срыв беременности, или родится неполноценный ребенок. Ему стало до звериной тоски жаль дочку, как будто и не он какие-то сутки с небольшим назад готов был растерзать ее за связь с инопланетным чудовищем. Впрочем, ничего подобного, жестокого он не мог даже подумать о своей горячо любимой дочке. Просто совесть задним числом сгустила краски. Сейчас он готов был простить Роману и его марсианство, и наглость, и еще вагон разнообразных мнимых и действительных пригрешений.
