Поселок на краю Галактики (сборник научной фантастики) - Стругацкий Аркадий Натанович (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Варахасий быстро взглянул на него, а он вздохнул прерывисто и промокнул глаза рукавом халата. Тогда Варахасий сказал:
— Слушай, литератор, ты ещё спать не хочешь?
Алексей Т. слабо махнул рукой:
— Какое там — спать…
— Ты трезвый?
Алексей Т. прислушался к себе — выпятил губы и слегка свёл глаза к переносице.
— По-моему, трезвый, — произнёс он наконец. — Но это мы сейчас поправим…
Он потянулся было к водке, но Варахасий его остановил.
— Погоди, — сказал Варахасий Щ., следователь городской прокуратуры. — Это успеется. Сперва я хочу кое-что тебе показать.
Он вышел, ступая неслышно босыми ногами, из кухни и через минуту вернулся с красной конторской папкой. Такие папки были знакомы писателю Алексею Т. — фабрика «Восход», ОСТ 81-53-72, арт. 3707 р, цена 60 коп., белые тесёмки. Алексей Т. встревоженно проговорил:
— Ты что — тоже в писательство ударился? Так это я лучше дома, на свежую голову…
— Не-ет, — отозвался Варахасий, развязывая белые тесёмки. — Тут другое, полюбопытнее… Вот, взгляни.
Он извлёк из папки и протянул приятелю общую тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке весьма неопрятного вида. Алексей Т. принял тетрадь двумя пальцами.
— Это что? — осведомился он.
— Ты погляди, погляди, — сказал Варахасий.
Чёрная клеёнка обложки была покрыта пятнами весьма противного на вид беловатого налёта, впрочем, совершенно сухого. Алексей Т. поднёс тетрадь к носу и осторожно понюхал. Как он и ожидал, тетрадь пахла. Точнее, попахивала. Чёрт знает чем, прелью какой-то.
— Да ты не вороти морду-то, — уже с некоторым раздражением сказал Варахасий. — Литератор. Раскрывай и читай с первой страницы.
Алексей Т. вздохнул и раскрыл тетрадь на первой странице. Посередине её красовалась надпись печатными буквами противного сизого цвета: ДНЕВНИК НИКИТЫ ВОРОНЦОВА. Тетрадь была в клеточку, и буквы были старательно и не очень умело выведены высотой в три клетки каждая.
Алексей Т. перевернул страницу. Действительно, дневник. «2 января 1937 года. С сегодняшнего дня я снова решил начать дневник и надеюсь больше не бросить…» Чернила блёклые. Возможно, выцветшие. Почерк аккуратный, но неустоявшийся, как у подростка. Писано тонким стальным пёрышком. Алексей Т. сказал недовольно:
— Слушай, это, конечно, интересно — дневник мальчишки тридцать седьмого года, но не в два же часа ночи!
— Ты читай, читай, — напряжённым каким-то голосом произнёс Варахасий. — Там всего-то семь страничек…
И Алексей Т. стал читать с видом снисходительной покорности, подувая через губу, однако на третьей уже странице, на середине примерно её, дуть перестал, задрал правую бровь и взглянул на Варахасия.
— Читай же! — нетерпеливо прикрикнул Варахасий.
На седьмой странице записи, точно, кончились. Алексей Т. полистал дальше. Дальше страницы шли чистые.
— Ну? — спросил Варахасий.
— Не вижу толка, — признался Алексей Т. — Это что — записки сумасшедшего?
— Нет, — сказал Варахасий, усмехаясь. — Никита Воронцов не был сумасшедшим.
— Ага, — сказал Алексей Т. — Тогда я, пожалуй, прочту ещё разок.
И он стал читать по второму разу.
Дневник Никиты Воронцова
Запись, вероятно, пером «рондо», повёрнутым слегка влево, почерк аккуратный, но неустоявшийся, подросточий, чернила порыжели:
«2 января 1937 года. С сегодняшнего дня я снова решил начать дневник и надеюсь больше не бросить. С утра Серафима и Федя взяли Светку и уехали куда-то к Фединым родственникам. Я вызвал своего лучшего друга Микаэла Хачатряна, и мы играли сначала в „Бой батальонов“. Потом пошли гулять, играли в снежки. Микаэл неосторожно попал мне в лицо и чуть не разбил мне очки. Гуляли до обеда, потом пошли к Микаэлу и пообедали. После обеда заперлись у него в комнате и спорили о девочках. Микаэл сказал, что останется всегда верен Сильве Стремберг, а я признался ему, что влюбился теперь в Катю Михановскую. Микаэл сказал, что мало ли что, Катя ему тоже нравится, потому что она белокурая и красивая, но он всё равно будет любить Сильву, что бы с нею ни случилось, а иначе получается предательство. Мы поругались, и я ушёл домой. Сейчас я один дома и начал вести дневник. Впредь обязательно надо вести дневник.
3 января 1937 года. Вчера наши вернулись поздно, Федя был сильно выпивши, Серафима ругалась, а Светка хныкала и спала на ходу. Утром Серафима с Федей ушли на работу, а я до десяти часов валялся в кровати и читал „Крышу мира“. Здорово написано. Я бы и дальше читал, но проснулась Светка и заныла, что хочет есть. Мы встали, позавтракали, и она ушла к подружкам. Я ещё почитал немного, но потом мне стало скучновато, и вдруг пришёл Микаэл. Он сказал, что вчера погорячился. Короче, мы помирились. Честно признаться, я очень люблю Микаэла. Он мой лучший друг. Мы пошли гулять и договорились, что запишемся в секцию бокса, но никому об этом не скажем, а в один прекрасный день встретим Мурзу с его фашистами, и пусть над ними смилуется Бог! После обеда растопил печку и рассказывал Светке страшные истории. Свет я нарочно не включал. Очень смешно, как она боится, а всё равно просит, чтобы дальше рассказывал.
4 января 1937 года. Утром хотел опять поваляться и почитать, но Светка поднялась в восемь часов, будто и не каникулы вовсе. Пришлось вставать и кормить её. В сердцах дал ей подзатыльник. Сколько раз зарекался!
Она ведь не ревёт, только губы выпятит и смотрит на тебя круглыми глазами. Я этого не могу перенести. Пришлось рассказать ей сказку, да ещё взять с собой гулять, а после гуляния взять с собой к Микаэлу. Что тут было! Сусанна Амовна, мама Микаэла, как закудахтала над нею, как принялась её причёсывать, оглаживать, пичкать разными вкусными вещами, хоть святых выноси. Впрочем, нам же было лучше. Удалось и в шахматы сразиться, и разобраться в наборе „Химик-любитель“, который вчера купил Микаэлу отец. Завтра будем делать опыты»
Запись, вероятно, тем же пером «рондо», но без поворота, твёрдые печатные буквы, те же порыжелые чернила:
проба проба проба
никак мне не мрется
кого вверх, кого вниз, а меня опять назад, начинай всё сначала
Я умру 8 (восьмого) июня 1977 (семьдесят седьмого) года в 23 часа 15 минут по московскому времени.
Запись тем же пером, торопливая скоропись с брызганьем и царапаньем бумаги, те же рыжие чернила:
Сашка Шкрябун (лето 41, с родителями в Киев, без вести)
Борис Валкевич
Сара Иосифовна
Костя Шерстобитов (ранен на Друти, июнь 44; женился на Любаше из Медведкова, осень 47)
Гришка-Кабанчик, сапёр
мл. л-т Сиротин
серж. Писюн
Громобоев, трус
с бородавкой на веке, руч. пул. (+ под Болычовом)
Фома, запасливый, с полным сидором
санинструктор Марьяна (+ на Рузе под Ивановом)
комбат Череда (+ у Ядромина?)
чистюля наводчик (Ильчин? Ильмин? Илькин?)
Капитонов (в 55 начальником цеха)
Стеша (умрёт сын, самоубийство, проследить)
Бельский, бездымная технология, патент (несколько формул, наспех набросанный чертёж)
Тосович, каратэ
Верочка Корнеева, она же Воронцова, она же Нэкотян
Снова твёрдые печатные буквы теми же порыжелыми чернилами:
Бесполезно. Память.
Я воскресну 6 (шестого) сентября 1937 (тридцать седьмого) года в ночь на седьмое в постели. Внимание! Не суетиться! Лёжа неподвижно, досчитать до ста, затем перевернуться на живот, свесить голову через край кровати, разинуть рот и сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, высунув язык.
Светкина кровать по левую руку, Федя с Серафимой через коридор.
