Записки хроноскописта - Забелин Игорь Михайлович (книги онлайн полные версии txt) 📗
— Нет, он в Кремле, в фондах Оружейной палаты.
— И его можно заполучить?
— Конечно, и для этого не нужно идти в Кремль. Я принесу его в институт. Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом.
Брагинцев и Петя ушли, унеся с собой венецианскую вазу.
Некоторое время после их ухода мы сидели молча.
— Итак, еще одно действующее лицо, — вздохнул Березкин. — Месхишвили.
— По-моему, Брагинцев чего-то недоговаривает…
— Возможно, но я чувствую, что мы ввязываемся еще в одну запутанную историю, а вести параллельно два сложных расследования… Ни к чему это, совсем ни к чему.
Потом Березкин подошел к Петиной амфоре, оставленной у нас, и потрогал пальцами перечеркнутую восьмерку.
— «Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом», — повторил он слова, сказанные Брагинцевым. — А их и не надо сравнивать. Каждому свое. Итак, любящий отец напоминает сыну о собранных им богатствах, посылая символическую пчелу. Есть своя логика в таком объяснении, но вся беда в том, что эта пчела не смогла бы отлететь и на два шага от улья.
— Почему? — удивился я.
Березкин посмотрел на меня с сожалением.
— Я думаю, ты заметил. У нее же несимметричные крылья. И на амфоре, и на вазе.
Глава восьмая
в которой мы, ожидая ответа от Мамаду Диопа, продолжаем расшифровку сюжета, запечатленного на амфоре, венецианской вазе и еще на одной серебряной вазе; в этой же главе хроноскоп проводит расследования, которые хотя и приоткрывают некоторые тайны серебряной вазы, но заканчиваются трудно объяснимым курьезом
Я чувствую по складу повествования, что местами невольно бросаю на Брагинцева тень, хотя ничего более нелепого невозможно вообразить. Я пересмотрел предыдущие страницы, кое-что смягчил, а кое-что даже вычеркнул, но не уверен, что достиг желаемого результата. Во всяком случае, прошу не переносить недостатки рассказа на человека, о котором рассказывается, тем более, что человек этот очень симпатичен и мне, и Березкину.
Едва переступив порог рабочего кабинета Березкина, Брагинцев — он держал в руках сверток — сказал, что стыдится своего собственного эгоизма.
— Я же знаю, что вы заняты расследованием африканской истории, сознаю, что у вас масса дел и навязываюсь со своими вазами, с каким-то торговым домом Хачапуридзе…
— Очень хорошо, что навязываетесь, — сказал Березкин, интонационно взяв в кавычки последнее слово. — Расследование африканской истории нам пришлось временно прервать, а вазы ваши как будто тоже обещают любопытное. В свертке у вас третья ваза?
— Да, про которую я говорил.
Брагинцев разорвал плотную бумагу, скомкал ее и бросил в мусорную корзину.
— Снова Венеция, — сказал он. — Снова конец шестнадцатого века.
Почему-то я внутренне вздрогнул при этих словах. Что за наваждение? И статуэтка из Дженне, и вазы в Москве, и амфора с затонувшего корабля… Трудно было допустить какую-либо связь между, скажем, серебряной вазой из Оружейной палаты и статуэткой из Дженне. И все-таки…
— Как видите, в данном случае художник воспользовался для сюжетного изображения чернью, или ниелло, как говорят в Италии, — сказал Брагинцев. Черневые изображения были широко распространены в ту пору.
С нашей же — хроноскопистов — точки зрения ваза была примечательна прежде всего многочисленными деформациями и даже пробоинами, таившими, наверное, немало интересного.
— Итак, продолжим сравнительный анализ почерков? — спросил Березкин Брагинцева и после его утвердительного ответа сформулировал задание.
Мы приготовились к положительному результату, и не ошиблись: хроноскоп вновь подтвердил, что образцом служила одна и та же рукописная строка.
— Ну, не наваждение ли? — сказал Березкин моими словами.
— Нет, отчего же, — улыбнулся Брагинцев. — Звенья одной цепи. И не забывайте, что в конце шестнадцатого столетия Хачапуридзе уже перестали заказывать вазы в Венеции…
— Продолжим хроноскопию, — сказал я Березкину. — Некогда вазу сильно помяло. Как ее выпрямляли?
— А зачем тебе это знать? — спросил Березкин.
— Пока не могу ничего объяснить. Но раз уж мы взялись за хроноскопию…
Березкин сформулировал задание, и мы увидели на экране сильные руки с длинными тонкими пальцами, выпрямляющие вмятины.
Я подошел к хроноскопу и еще раз осмотрел весьма массивную вазу. Да, только очень сильный человек мог руками распрямить металл, придать серебряной вазе прежнюю форму.
— Повтори, пожалуйста, задание, — попросил я Березкина, — но сделай акцент на руках.
— Зачем вам понадобились руки? — спросил Брагинцев. — Гораздо интереснее происхождение пробоин.
— Все интересно, — сказал я. — А мелочей в хроноскопии нет. Ничем нельзя пренебрегать.
Очертания вазы на экране как бы размылись, затушевались, но зато руки проступили отчетливо — руки хирурга с длинными крепкими ногтями. Я прекрасно сознаю, что мое определение — «руки хирурга» — шаблонно, но мне важнее точность, чем оригинальность сравнения, хотя кое в чем я и грешу: ногти, пожалуй, у хирурга покороче. В общем же стереотипность характеристики должна лишь помочь составить правильное представление о том, что мы увидели.
Я смотрел на руки, выпрямляющие стенки серебряного сосуда, и мне все определеннее казалось, что я уже видел эти руки. Березкин выключил хроноскоп. Пытаясь припомнить, где я мог видеть руки, я перебирал в памяти прежние сеансы хроноскопии, начиная с тех, о которых рассказано в очерке «Долина Четырех Крестов», но — тщетно!
— Вас интересуют пробоины? — спросил Березкин Брагинцева. — Что ж, займемся пробоинами. Одна из них похожа на след от удара рубящим предметом, саблей скорее всего… А вторая, круглая… Гм! Кто-то сначала выстрелил по вазе, вернее, по ее хозяину, из мушкета, а потом дело дошло до рукопашной. Некогда ваш сосуд попал в нехорошую историю!
Березкин не ошибся. Он не навязывал хроноскопу своего мнения, задания формулировал совершенно объективно, но ответы получил именно те, которые предсказал: мы увидели и маленький круглый предмет — пулю — пробивающий вазу, и саблю, стремительно падающую на сосуд.
— А теперь посмотрим общую хроноскопию, — предложил я.
Общая хроноскопия всегда чревата неожиданностями, и мне лично она доставляет особое удовольствие как раз тем, что заранее невозможно предвидеть ее результат. И вот дополнительный пример тому: на экране появилась ваза, летящая вниз по крутому каменистому склону; ваза падала долго, а потом ударилась о камень и отскочила в сторону…
— Кажется, тут прямая связь с предыдущими кадрами, — сказал Брагинцев.
— Со временем из вас получится отличный хроноскопист, — улыбнулся Березкин. — Конечно, прямая связь. Хозяин вазы, а точнее, караван, шедший по горной тропе, подвергся нападению. Стрельба, рубка. Вьюк рассыпался в свалке, и пробитая пулей и саблей ваза полетела под откос.
Березкин уточнил задание и несколько раз повторил его, но на экране не произошло почти никаких изменений — только скалы приобрели желтовато-белый оттенок.
— Да, на склоне ничего не росло, — сказал Березкин. — Или ваза случайно миновала стволы деревьев. А скалы, судя по цвету, были такими же, как в долине Хосты.
— Известняк, — уточнил я.
— Известняк, — словно машинально повторил Брагинцев. — Вот так она и летела. Потом ее подобрали и выпрямили…
— Последовательность событий надо еще проверить, — возразил я. Давайте-ка выясним, действительно ли вазу сначала пробили пулей и саблей, а потом уж она покатилась…
— Пустяковое дело, — сказал Березкин. — Но уверен, что хроноскоп подтвердит правильность нашего предположения.
И действительно, хроноскоп подтвердил, что сначала ваза пострадала от оружия, а потом — от скал. Труднее оказалось выяснить, когда ее распрямляли сразу же после падения или много позднее. Березкину не удалось добиться четкого ответа, но по косвенным признакам мы заключили, что распрямляли вазу сравнительно недавно.
