Звездный зверь. Имею скафандр - готов путешествовать - Хайнлайн Роберт Энсон (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

— Ну, папа, я, конечно, хочу в хороший…

— Тогда приходи, когда все как следует проанализируешь. Спокойной ночи.

Анализировал я целую неделю. И начал понимать, что отец прав. Все эти наши программы, «жизнь в семье» и прочее — просто чепуха. Да что могут знать дети о том, как строить жизнь семьи? И что может об этом знать наша мисс Фингли, незамужняя и бездетная? Наш класс единогласно постановил, что каждому ребенку должны быть предоставлены отдельная комната и денежное содержание, «чтобы он мог научиться распоряжаться деньгами». Здорово придумано, конечно, но как быть семье Квинланов? Если у них пять комнат на девять детей? Нет, хватит дурака валять.

Коммерческая арифметика была не то чтобы глупой, но бесполезной тратой времени. Весь учебник я прочитал за первую неделю, а потом просто скучал.

Отец переключил мое внимание на занятия алгеброй, испанским, общими науками, английской грамматикой и стилистикой. От прежней программы остался лишь спорт.

Я приналег на учебу, потому что отец подкинул мне гору книг и сказал:

— Вот чем тебе пришлось бы заниматься, учись ты в нормальной школе, а не в детском саду для переростков. Если усвоишь то, что здесь написано, то, может, и выдержишь приемные экзамены.

После этого он оставил меня в покое. Он и вправду считал, что выбор только за мной. Я зарылся в книги — они оказались трудными, не то что облегченная жвачка, которой нас пичкали в школе.

Если кто думает, что самостоятельно учить латынь дело легкое, пусть попробует сам,

Я пал духом и чуть было не сдался, но потом разозлился и начал вгрызаться в учебу. Спустя некоторое время я заметил, что занятия латынью облегчают изучение испанского, и наоборот. Когда мисс Эрнандес, наша «испанка», узнала, что я изучаю латынь, она начала заниматься со мной. Я не только прочел всего Вергилия, но и стал говорить по-испански как мексиканец,

Курс математики, предлагаемый нашей школой, ограничивался алгеброй и Евклидовой геометрией. Я самостоятельно приступил к усиленному изучению этих предметов и тригонометрии, и, конечно, вполне мог бы ограничиться уровнем, потребным для сдачи вступительных экзаменов, но математика хуже семечек!

Аналитическая геометрия кажется сплошной абракадаброй, пока не начнешь в ней разбираться. Но потом, если знаешь алгебру, ты вдруг прозреваешь и не можешь оторваться от книги, пока не проглотишь последний лист. Одно удовольствие!

Я заинтересовался электроникой, теорией электроцепей и векторным анализом. Из всех точных наук наша школа предлагала только «общий курс», такой «общий», что дальше некуда. Где-то на уровне «воскресного приложения». Но когда вчитываешься в химию и физику, появляется сильное желание попробовать все своими руками. Сарай был отдан в мое полное распоряжение, и я оборудовал в нем химическую лабораторию, темную комнату, верстаки, На некоторое время, — радиостанцию. Мама, правда, немножко понервничала, когда однажды от взрыва вылетели стекла и сарай загорелся — да и пожар-то был пустяковый, — но папа отнесся к происшествию спокойней. Он всего-навсего предложил мне впредь не изготовлять взрывчатку в домике из сборных щитов.

Когда, учась уже в выпускном классе, я решил сдавать экзамены по вступительной программе колледжа, то выдержал их.

Как раз в начале марта того года я и сказал отцу, что хочу на Луну. Конечно, меня подстегнули объявления об открытии регулярных пассажирских рейсов, но космосом я бредил еще с тех пор, как Космический корпус Федерации основал Лунную базу. А может, и еще раньше. Отцу я рассказал о своем решении в надежде, что он подскажет мне, как быть. Он, видите ли, всегда умеет добиваться того, чего хочет.

Когда я был маленьким, мы жили во множестве городов: в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе — я уж и не помню толком, где еще; помню только, что всегда — в гостинице. Отец всё время куда-то улетал, а когда возвращался, я его почти не видел.

Но потом мы перебрались в Сентервилль, и он все время сидел дома, работая за столом или уткнувшись в книгу. Если кто хотел его видеть, то должен был приходить к нему сам.

Однажды, когда корзинка с деньгами опустела, отец сказал маме, что должны прийти «королевичи». Весь день я никуда не отлучался, потому что никогда еще не видел королей (мне было восемь лет), и, когда гость прибыл, я очень расстроился, потому что короны он не носил. На следующее утро в корзинке очутились деньги, так что я решил, что король приехал инкогнито (я читал в это время «Принца-Хромоножку») и подбросил папе кошелек с золотом.

Лишь год спустя я узнал, что слово «royalty» [1] может означать гонорар — деньги, полученные за книгу, патент или проценты с акций; и в жизни что-то поблекло. Но гость наш, хоть и не был королем, пытался все же заставить отца поступать по-своему, а не так, как хотел отец:

— Я допускаю, доктор Рассел, что климат в Вашингтоне ужасный. Но вам предоставят кондиционированное помещение.

— Ну да, и с часами, без сомнения. И с секретаршами. И со звукоизоляцией.

— Вам будет предоставлено все, что вы пожелаете, доктор.

— Дело в том, господин министр, что я ничего этого не желаю. Здесь, в моем доме, часов нет. И календарей тоже. Когда-то у меня был большой доход и ещё большая язва, а сейчас доход у меня маленький, зато язва совсем прошла. Я остаюсь здесь.

— Но вы нужны делу!

— Не могу сказать, чтобы эта необходимость была обоюдной. Позвольте подложить вам еще мясного рулета, он очень вкусный.

Поскольку отец на Луну не собирался, решение проблемы оставалось за мной. Я засел за собранные мною проспекты университетов и принялся отбирать инженерные факультеты. О том, на что я буду учиться и жить, я не имел ни малейшего представления, но прежде всего следовало добиться зачисления в институт с хорошей репутацией.

Если не выйдет, я могу завербоваться в ВВС и попробовать получить офицерский чин. Если и это не получится, можно стать специалистом по электронике. На Лунной базе есть радары и другое оборудование. Так или иначе, я своего добьюсь.

Наутро во время завтрака отец скрылся за страницами «Нью-Йорк Таимс». Мама читала «Геральд Трибьюн», а я — «Сентервилль Кларион», который годится разве что колбасу заворачивать. Отец посмотрел на меня поверх газеты:

— Клиффорд, здесь есть кое-что интересное для тебя.

— М-да?

— Не мычи. Мычать некрасиво, и поэтому позволительно только старшим. Вот, почитай. — И он протянул мне газету.

Это была реклама компании, производящей мыло, предлагавшая набивший оскомину старый трюк. Суперколоссальный конкурс на приз. Вернее, на тысячу призов, последние сто из которых состояли из годового запаса мыла «скайвей».

Тут-то я и опрокинул поридж себе на колени. Первым призом было…

«Полностью оплаченное путешествие на Луну!!!»

Так и написано, с тремя восклицательными знаками, но мне чудились целые дюжины их, а вокруг вспыхивали фейерверки и пел ангельский хор.

И всего-то требуется дописать предложение, чтобы оказалось не больше двадцати пяти слов: «Я пользуюсь мылом «скайвей», потому что…»

(Фразу надписать на обертке мыла или на ее хорошей фотокопии.)

Там еще было что-то сказано насчет «совместного участия фирм «Америкен экспресс» и «Кук» при содействии ВВС США…», перечислялись списки второстепенных призов. Но я видел только одно, пока молоко и разбухшие овсяные хлопья впитывались в мой брюки: «Путешествие на Луну!!!».

ГЛАВА 2

Сначала от возбуждения я подпрыгнул до потолка… а потом на такое же расстояние вниз рухнула моя душа от охватившего меня отчаяния. Да мне в жизни ни одного конкурса не выиграть, я же такой невезучий, что если куплю коробку печенья, то обязательно ту, куда забыли положить приз; от игры в «орлянку» меня быстро вылечили, да чтоб я когда-нибудь еще…

— Прекрати, — сказал отец.

Я замолчал.

— Везения не существует вообще, существует лишь достаточная либо недостаточная подготовка для того, чтобы справиться со вселенской совокупностью обстоятельств. Намерен ты принять участие?