Самоубийство Земли - Максимов Андрей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Ладно, пойду позову его, — женщина взмахнула рукой. — До встречи!
И она растворилась в голубизне стен, исчезла — так в жаркий день исчезает вода на асфальте, — а на ее месте уже стоял Хозяин.
— К делу! — твердо произнес он. — Без предисловий. Цифра два символизирует контраст, то есть — дисгармонию. Три — вот символ гармонии, равновесие создают именно три точки опоры. Итак, две двери уже открылись перед вами в нашем кооперативе. Нужна третья, не так ли?
Хозяин говорил резко, вбивая слова в голову собеседника. От такого напора Андреев вжался в кресло.
А Хозяин, не произнося больше ни слова, начал надвигаться на него: шел он медленно, мягко, как домашний кот, впервые попавший в лес: ноги переставлял с осторожностью и значительностью.
И за спиной его показалась третья дверь. Она отличалась от двух других. Это был невероятных размеров монолит красного дерева, по которому — безо всяких табличек — шла надпись:
ЖИЗНЬ
Только чертик на ручке улыбался все так же нагло и так же нагло показывал язык.
Хозяин остановился перед Андреевым, улыбка перерезала его лицо, он нагнул голову и тихо произнес:
— А вот и третья дверь. Самая что ни на есть главная. А то, что вы видели до этого: и все разговоры, и ваш внутренний протест, и голубой коридор успокоения — все это как бы порог, прелюдия к главной симфонии.
Хозяин указал рукой на дверь. Взгляд Андреева приклеился к руке, двинулся за ней и уперся в надпись: ЖИЗНЬ.
— Я хочу напомнить вам те разговоры, которые вы здесь вели, — сказал Хозяин и вдруг крикнул. — Раз!
И слово было — как выстрел.
Перед Андреевым стоял бородатый Пушкин. То ли Хозяин так незаметно ушел в тень, а Пушкин, наоборот, вышел на свет, то ли еще что-то невероятное произошло… Однако на месте Хозяина молча стоял Александр Сергеевич, улыбался и, непонятно к чему, показывал большой палец.
— Два!
И вот уже исчез Пушкин, а кооператорша, возникшая столь же неожиданно, зачем-то прогнулась, откинув волосы назад, отчего прозрачная кофта поднялась, обнажив полоску белого тела.
И — третий выстрел:
— Три!
Лицо Хозяина было непроницаемо серьезным.
Андреев замер, вжавшись в кресло. Вопрос торчал у него на кончике языка, кололся и жег, но никак не хотел формулироваться.
— Только не надо меня ни о чем спрашивать, — веско сказал Хозяин. — Все, что вам надо, — вы понимаете. А во что вы верите из того, что понимаете, — это ваше личное дело. Вера — вообще личное дело. А кстати, вы верите в жизнь после смерти? Как бы то ни было, согласитесь, целиком отрицать подобное все же нельзя. Но, право же, если возможна иллюзия-смерть, разве не логично представить, что может быть и иллюзия-жизнь? Согласитесь, странно выстраивать законы человеческого существования, вовсе исключая подобную возможность. А ведь именно так все и поступают…
Андреев почувствовал, как фонтанчик раздражения снова забурлил в его душе. Эти бесконечные разговоры, где правит логика и смысл, уже порядком надоели моему герою. Ему становилось попросту скучно…
— Ах, вот как! — воскликнул Хозяин. — Что ж, заставлять — это не в наших правилах, — он тяжело вздохнул. — Решайте сами.
Хозяин медленно повернулся в сторону массивной двери, и под ударом его взгляда она медленно и бесшумно распахнулась.
За дверью мой герой увидел темноту.
— Вы спрашивали о цене? — спросил Хозяин и рукой указал на открытую дверь.
Что было за ней? Какие законы, системы, какая логика правила там? Темнота манила и засасывала. Она не была страшной или зловещей — она была зовущей, эта темнота за открытой дверью.
Но вдруг в тишину кооператива ворвались детские голоса и прямо под ноги Андрееву упал футбольный мяч.
Андреев обернулся. За его спиной оказался выход. В двери стоял мальчик с огромными ушами, на которых сидели не менее огромные очки.
Мальчик сразу стал говорить очень много слов. Слова были такие:
— Я говорю: ты чего, офонарел совсем, что ли? Он как дал! Я как прыгнул! Он как добавил, ва-аще! Я рыпнулся, но безнадега полная, не взял… — Мальчик замер, набрал побольше воздуха и спросил: — Можно мячик забрать?
Андреев кинул ему мяч, посмотрел прямо в лицо Хозяину и сказал:
— До свидания.
— Думайте, что говорите, — ухмыльнулся Хозяин. — Вы не знаете, почему в последнее время стало так трудно работать? Впрочем… Ничего вы не знаете… — Он снова вздохнул и исчез.
Андреев вышел на улицу.
Выстроенные, как на параде, здания приветствовали его. Радостно заскрипели качели. Пожухлая трава, казалось, сама стелется под ноги.
Так бы и закончить рассказ про моего героя, ибо здесь он и заканчивается. Но только как же я? Я-то сам тоже существую. Сижу за своей пишущей машинкой и думаю себе:
«Ах, Андреев ты мой Андреев! — восклицаю я мысленно. — Непутевый ты мой герой, герой без пути. Что же ты натворил, а? Что упустил, сам-то понимаешь? Ты рожден временем, когда люди привыкают верить лишь в то, что им хорошо объяснили. Ты рожден серой эпохой бесцветья, когда всем цветам радуги предпочитали один-единственный, позабыв давно, что он символизирует… Ах, Андреев ты мой Андреев, ты рожден страшными годами, когда — постепенно, как мамонты — вымерли все главные вопросы, но одинокие неприкаянные ответы еще продолжали жить сами по себе, никому ненужные, но потом они тоже стали отмирать… Ты рожден эпохой невостребованных ответов. Андреев ты мой Андреев, годы, стоящие у нас за спиной, могут теперь всю жизнь служить нам оправданием несделанного…»
Неужто потому и не шагнул ты за ту дверь? Один шаг ведь оставался, всего один. И может быть, за ней ответ на тот главный, самый единственный вопрос: «Для чего?»
Тут я вспоминаю Флобера и думаю: а может быть, Андреев оставил этот шаг для меня?
И я вскакиваю из-за стола. Я распахиваю вечно хлопающую дверь на упругой пружине.
Я знаю, куда мне бежать.
Вот он — гудящий проспект. Поворот. Здания-солдаты. Полысевшая зелень. Ржавая карусель. Все верно. Где он — тот единственный настоящий двор, среди этих многочисленных имитаций?
Здесь. Вот маленький особнячок, к которому прилепилась огромная стеклянная дачная веранда. Ошибки быть не может. Но где же кооператив?
Футбольный мяч пролетел около уха и ударился о чьи-то «Жигули».
Тут же, как из-под земли, возник ушастый мальчик в очках и заорал своему приятелю: «Ты что, кретин, офонарел совсем? Это ж дяди Васина машина! Если вмятина останется, он тебя этими самыми „Жигулями“ раздавит, как таракана».
«Надо же, в такое пекло у них хватает энергии не только в футбол играть, но еще и ругаться», — непроизвольно, как бы отдельно от себя, подумал я.
Дома с табличкой «КООПЕРАТИВ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ВСЕ» — не было.
Господин Флобер, господин Флобер, зачем же Вы только отравились, так соблазнительно перепутав реальность и вымысел, подарив надежду? Так что же получается: строки, написанные пером, — это строки, написанные пером и не больше?
Мне было жарко. Стена жары придавила меня к земле, и я опустился на скамейку.
Мальчишки носились перед глазами, как пришельцы с иной планеты.
И вдруг между ними и мной возник бородатый человек неопределенного возраста. Он посмотрел на меня, и улыбка разрезала его лицо.
Я откинулся на жесткой скамейке. Карнавал продолжался. Карнавал людей без лиц. Карнавал одиноких.
САМОУБИЙСТВО ЗЕМЛИ
(Вариация на тему легенды)
— Ну? — спросил, правой рукой пригладил бородку, будто вытянуть ее хотел, а левой подбросил в воздух золотой и поймал, разумеется. — Ты, выяснил наконец чем он там занимается?
Юноша стоял перед ним и смотрел прямо в глаза. Без вызова, но прямо в глаза.
Этот прямой взгляд когда-то и смутил, заставил поверить, будто лучший ученик может быть не хуже своего учителя, а значит именно он, ученик, придет на смену.
