Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) - Тырин Михаил Юрьевич (бесплатные серии книг .TXT) 📗

– А принц… – начала Матильда, но крестная прервала ее.

– Если бы ты покинула бал вовремя, ты бы не потеряла туфельку. Если бы ты не потеряла туфельку, принц не разыскал бы тебя. Все очень просто. В мире полно причинно-следственных связей – ну же, взгляни, глупышка, это как бельевые веревки с развешанными событиями. Хотя веревки могут запутаться… но мы не о том. Итак, если бы ты не вышла за принца…

– Что будет с моими дочерьми? – перебила ее Матильда. – Если я уйду до полуночи и принц не разыщет меня, что будет с ними?

– С какими еще дочерьми? – сбилась с лекции фея. – Ах, с этими… Жавотта и… как бишь ее?.. Хм… А что с ними было в прошлый раз, ты помнишь?

– Я вроде пристроила сестер замуж, – неуверенно сказала Матильда. – То есть, теперь она… Нет, не она… Я! Конечно, я. Да, выдала замуж. Одну за почтмейстера, другую за начальника суда. Почтенные, скучные люди… Или нет, одну за полковника в отставке, другую за содержателя мюзик-холла? Я позабыла. Ах, крестная, это было так давно!

– Принц все равно на них не женится, – пожала плечами крестная. – Скажем так: это совсем, совсем другая сказка. Даже если ты не явишься на бал и не затмишь там всех, на них он и не взглянет.

– Значит, я могу уйти до полуночи, – пробормотала Матильда, – а могу задержаться?

Фея рассерженно топнула каблучком – да так, что подпрыгнул даже большой казан на печи, а прочая утварь задребезжала в испуге.

– Матильда! – рявкнула она. – Не будь глупее, чем ты есть! Это твоя жизнь и твой выбор, и платить тоже тебе. Да, ты можешь уйти вовремя, можешь сбежать с лесником, можешь чихнуть королю в портвейн – и тебя выведут вон. Ты можешь вообще не пойти на бал!

Юная Тилли рассмеялась. Ее смех звенел озорными колокольчиками. Она так давно не смеялась, что почти забыла, как смешинки щекочут горло.

– При всем уважении, сударыня, – сказала она с улыбкой, – совсем не пойти я не могу. Потому что тогда это буду не я. Бал – значит, танцы. Падеграс, мазурка, танго, вальс… Ах, вальс! Я пойду непременно, и будь что будет. Ты же знаешь, мама, я слишком люблю танцевать.

Ольга Онойко

Некромантисса

Придет май, наступит условленный день, и он снова будет ждать на опушке леса. Весть о нем передадут звери и птицы. Помчится над зелеными кронами, обгоняя весенний ветерок: «Лореаса!»

Он снова ждет.

Порхнет сойка и прошепчет весть рыжей белке, а белка настрекочет с ветвей серому волку. Поднимется серый, глянет янтарным глазом, поскребет лапой трухлявый пень – и вот уж хлопочет вдовая лешачиха, посылая сына за гиблый бор, за овраг, в край болотный: «Зовут, зовут тебя, Лореаса». Хваткий, бедовый лешачонок поскачет зайцем, полетит тетеревом, поползет ужом – сквозь лес, сырой и дремучий, через ледяные ручьи и страшные топи – дальше, дальше. Замрет маленький вестник на седой кочке, покличет иволгой, покличет враном, и пробудится древний холодный дом на краю болота, черный дом, крытый замшелой дранкой. На крыше поверх дранки белеют кости, а под углами сруба стынут могилы, давно стынут, так давно, что если отворятся и выпустят своих мертвецов, подивится на них даже народ лесной, всего навидавшийся. Ибо не людские это кости и не звериные, и не помнит уже никто из живущих такого племени, и спроси хоть саму Деву Сновидений – не узнает она этого сна.

Поминая Деву Сновидений к добру или к худу, выйдет на свет Лореаса. Завидит ее неулыбчивое лицо маленький лешачонок и запрыгает лягушкой, вновь и вновь повторяя: зовут тебя! Снова пришел к нам твой храбрый молодчик, шугает птиц, топчет травы, и от коня его пахнет сталью и дымом. Вот уже много лет ты не можешь прогнать его – ни весенней грозой, ни волками, ни призраками темных болот, ни даже нахмуренной бровью. Поздно гнать, Лореаса!

Подпрыгнет в последний раз лешачонок, переливчато засмеется и нырнет в черную пахучую воду под ковром ряски – уплывет туда, где сердце и утроба болота, где гниют поваленные деревья и забытые утопленники.

А вслед за Лореасой из черного дома выбегут две девочки в платьишках из болотного мха. Посмотрит на них Лореаса, опустит глаза и не проронит ни слова. А дочери ее, красавицы беззаботные, голосистые, примутся играть и смеяться: близнецы, наполовину люди – Лореана и Лореада.

Было время, когда Лореаса ходила через лес – ступала по сухому суглинку и моховым коврам, вброд переходила ручьи, пробегала над оврагами по наклонным стволам и толстым веткам. В ту пору она заранее перебиралась поближе к условленному месту, ночевала там в теплом березняке, с раннего утра считала вздохи – когда же придет Кодор? Каждый год боялась, что он не придет. Каждый год ее сердце вздрагивало и замирало, как мышь, пронзенная рысьим зубом, стоило только услышать вдалеке топот подкованного коня, а потом и громкие человечьи шаги… Подув на травы, Лореаса поднимала туман и пряталась в нем, долго-долго слушала голос гостя и улыбалась.

Это было до рождения дочерей.

– Лореаса!

Теперь Лореаса веет с холодным ветром, течет с водой, змеится в земле тонким корнем. Она больше не прячется и не ждет. Она возникает перед Кодором как волшебное дерево, в один миг прорастающее из семечка: только что дремала под солнцем поляна, пустое, тихое место, и вот поднялась и стоит Госпожа Леса – роса на серебряных косах, пояс из живых ящериц.

Изумленно вздохнув, Кодор отступает на шаг.

– Поздно гнать его, Лореаса! – светло и радостно поют птицы в кронах. – Вот уже двадцать лет!..

«Вот уже двадцать лет», – мысленно повторяет она и складывает руки в замок, а Кодор смотрит тревожно, узнавая горькую складку в углах ее губ. Он не пугается колдовства, никогда его не боялся. Сызмала он воспитывался как Королевский Лесничий, четырнадцати лет отроду поступил на великую службу. Но Кодору больно думать, что он не может позаботиться о Лореасе, согреть ее, как людской мужчина людскую женщину – и это она читает в его глазах.

Двадцать лет минуло с их первой встречи. Уже их дочери вступили в возраст учебы. Лореаса думает, что они будут учиться долго, упорно и прилежно, а потом попытают счастья – так же, как их бабка и прабабка, Лориола и Лоревина, и вплоть до самой родоначальницы Лорелеи… И так же, как все былые некромантиссы, девочки потерпят неудачу и поселятся в черном доме с могилами под каждым углом.

А Кодор стал старым.

Лореаса смотрит на него и видит все пролетевшие годы в едином миге, видит время сразу текущим и застывшим.

…Сейчас, в это мгновение Кодор юн и красив, плечист, и бесстрашен, глаза его лучатся весенней зеленью, точно были некромантиссы в его роду. Он пробирается через чащу, погнавшись за ланью, блуждает неделю и выходит к болоту – к порогу черного дома.

В это же самое время он изможден, полусед, щеки его ввалились, а в улыбке не хватает пары зубов, но глаза горят ярче прежнего. Рана на подбородке уже затянулась, рука все еще на перевязи.

– Мы отстояли наш город, Лореаса, – говорит он, и всхрапывает за его плечом боевой конь, конь Лесничего, не боящийся колдовства. – Мы сражались доблестно, хотя враг вдесятеро превосходил нас числом. Не взвидеть бы нам света, если бы половину вражеского войска не унесла холера… Спасибо тебе, Лореаса.

Она молчит.

Идут годы. Кодор лысеет, толстеет, растет в землю, обзаводится парчовым камзолом, орденом, золотой цепью. Но он приезжает снова и снова, один, как было условлено десятилетия тому назад, и зовет ее. Порой – чтобы только увидеть, порой – с иными мольбами.

– Лореаса!..

– Если ничего не предпринять, – отвечает она, – в город придет чума.

– Что делать?

– Изведите всех крыс, – говорит она. – Всех до единой, в особенности – в бедных кварталах и дешевых публичных домах.