Журнал «Если», 2002 № 04 - Диньак Жан-Клод (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
А если повезет, то они доберутся до места, где лет через тридцать образуется знаменитый порт.
— Дай рацию! — потребовал Витька.
— Филантроп долбаный.
— Свои же!
— Когда они тебя с коня ссадили и по лесу гнали — тоже были свои?
Фоменко громко вздохнул.
— Не знаю, как тебя растили, а мне отцы-командиры говорили: каждый должен отвечать за свои глупости, — нравоучительно молвил Феликс.
— Так ведь не за свои же! Им дали приказ…
— У Сухарева должны были сработать мозги, что ситуация нештатная.
— Ну, не сработали!
— На вранье — сработали. Они, выходит, для нас — свои, а мы для них — не свои?
— Действительно, Феликс, нехорошо получается, — сказал Фоменко. — Давай сделаем им дупло.
— И что оставим в дупле? Напишем: разворачивайтесь на сто восемьдесят и приходите ловить нас в Питер?
Фоменко крепко задумался.
— Дай, пожалуйста, рацию, — сказал Витька.
— Если ты собрался идти с ними в Одессу, я тебя задерживать не стану. — Феликс добыл из мешка и вручил ему пластмассовую коробочку.
— Я — Первый, я — Первый, вызываю Шестого и всех остальных, — заговорил Витька.
Ответа не было.
— Не в зоне, — заметил Феликс, протягивая руку за рацией.
— В Одессу поперлись, кретины! — со злостью сказал Фоменко, и Витька покосился на него: до сих пор экспериментатор ни чувствам, ни языку особой воли не давал.
И тут прорезался далекий голос.
— Я — Сорок третий. Слышишь, Первый, я — Сорок третий.
— Эй! Мужики! — отчаянно заорал Витька. — Нет никакой Одессы! Не построили!..
Фоменко выхватил у него рацию.
— Они тут, — вдруг произнес Феликс. — Зуб даю. Они решили, что мы не сразу будем пробираться к югу, и ищут нас к северу от дороги.
— Сорок третий, я — Фоменко! Сорок третий, ты меня слышишь?
— Я — Шестой! Я — Шестой! Что там, Фоменко?
— Обстоятельства изменились. Слушайте, Сухарев, мы тут посовещались и предлагаем перемирие. Пойдем вместе.
Теперь уже Феликс выхватил рацию у Фоменко.
— Никакого перемирия, Шестой! Вы эту кучу дерьма навалили, вы в ней и оставайтесь!
— Да приказ же у них был! — закричал Витька. — Ты что, не понимаешь? Они же — свои! Приказ — это там! А здесь — свои!
— Дай сюда, — Фоменко неожиданно ловко отнял рацию у Феликса. — Сухарев, не будь идиотом! Тут выживет не тот, кто умеет лучше драться, а тот, кто лучше знает историю! Мы хоть что-то знаем, а вы — ни хрена!
— Если вы предлагаете перемирие, значит, сами без нас не выберетесь, — вполне логично ответил Шестой.
— О чем с дураками толковать, — буркнул Феликс. — Ладно. Было бы предложено. Слышишь, Костомаров? Уходим…
Он сверился с тенью от дерева.
— …к северо-востоку…
— Погоди…
Очевидно, спецназ шел двумя группами и связь держал при помощи раций. Сейчас в канале было несколько человек, и Феликс с Фоменко, щекой к щеке слушая полудохлую рацию, ловили то матерщину, то призывы к здравому смыслу.
— Ну, заварил ты им кашу, — сказал Феликс, неодобрительно глядя на Витьку. — Уже и командира посылают…
— Первый, Первый, я Сорок третий! Мы согласны на перемирие!
— Где вы там? — спросил Феликс. — Далеко уйти успели?
— Я — Шестой. Ты, который Первый: что там за хренотень с Одессой?
— Такая хренотень, что… — начал было Феликс, но тут возник еще один голос.
— Я — Сорок третий! Перемирие!
— Пока не выберемся отсюда? — спросил Феликс. — Дураки. Все еще не поняли, в каком вы дерьме? Сами не выберетесь. Если перемирие — то навсегда. Так и скажите своему кретину. У него больше нет начальства. Ему не перед кем отчитываться. Пусть сам, наконец, решает!
— А у тебя, выходит, есть? — ехидно полюбопытствовал Витька.
— Я работу выполняю.
— Ну и он!
— Мне убивать не приказывали, а ему — приказали.
— А если бы тебе приказали?
— Пошел ты в задницу! Это мы уже проходили, — ответил Феликс.
— И больше этого не будет. Эй, где ты там, Сорок третий?
Рация некоторое время молчала.
— Ну, наша совесть чиста, — сказал Фоменко. — Видишь, Виктор? Свои-то свои…
И тут раздался свист, заставивший всех троих обернуться.
По пояс в малиннике стояли два парня в камуфляже. Просто стояли, опустив руки, потому что и в самом деле непонятно, что в таких случаях положено говорить.
Витька пошел к ним первым. Это были высокие плечистые ребята, с гладкими лицами, еще не нажившие резких мужских морщин, как у Феликса и Фоменко. И даже не его ровесники — а двадцатилетние мальчишки, угодившие в спецназ потому, что два года назад были самыми быстрыми и ловкими, подтягивались рекордное количество раз и еще насмотрелись видиков про героев.
Сейчас, когда они сами несколько обалдели от своей инициативы, лица у них были растерянные — как у школьников, прихваченных на изучении дешевого порнушного журнала.
Витька шел к ним, показывая распахнутые ладони обеих рук — как положено подходить к чужой собаке.
— Ну не бросать же тут вас, идиотов… — сказал он, словно бы извиняясь.
Один из парней — возможно, решительный Сорок третий, тоже показал руки. В правой он держал рацию — и вдруг резким движением кисти метнул ее Витьке под ноги. Витька отскочил, Фоменко метнулся за дерево, Феликс рухнул наземь, но уже с пистолетом в руке.
Но ничего не громыхнуло, не подняло в воздух тучу земли, не рассвистелось осколками. Рация просто лежала в траве, отброшенная за ненужностью. И как знак, что Сорок третий отказался от связи с Шестым.
— А эти два кретина будут сидеть и ждать приказа? — спросил Фоменко, первым осознав ситуацию.
— Пускай делают, что хотят, — ответил Сорок третий. — А мне надоело. Кому тут оружие сдать? Ты, что ли, старший?
Феликс, опознанный безошибочно, поднялся.
— Оставь себе, — велел негромко. — Кто старое помянет — тому глаз вон. Костомаров, это и к тебе относится.
Но на самом деле он говорил для Фоменко. Сейчас было решительно незачем выяснять, кто обстрелял Витьку и Фоменко, чьи пули загубили Лешку Золотухина…
— Еще два армяка добывать придется, — добавил он брюзгливо. — И мешок тоже — для амуниции… Вообще, неплохо бы кобылой и телегой разжиться…
Фоменко тронул его за плечо и, когда тот обернулся, нравоучительно поднял палец:
— Не умножай количества сущностей сверх необходимого. ?
АТАМАНША
Кажется, единственное направление, до сих пор не освоенное этим автором, — космическая НФ. Да и то лишь потому, что писательница не любит фантастику про звездолеты. По большому счету, очень непросто определить жанровую принадлежность рижского литератора — журналист и поэт, она с одинаковой легкостью работает в различных прозаических жанрах: от иронического детектива и исторической прозы до фэитези и юмористической фантастики.
Заявив о себе в фантастике прежде всего романами фэнтези, Далия Трускиновская открыто признается в своей антипатии к этому жанру. Правда, в его нынешнем виде — увязшему в драконофилии, исполненному дешевых псевдо-средневековых декораций и исторической глупости. Резкие высказывания Трускиновской не имеют ничего общего с лицемерием и лукавством. Просто Далия Мейеровна активно не принимает господствующих сегодня правил игры в жанре и все время стремится «навязать» свои. Историческая и психологическая достоверность сказки для нее куда важнее похождений очередного драконоборца. Даже в сказочный мир «Тысячи и одной ночи» она погружается, лишь освоив предварительно «историческую базу» эпохи.
Далия Трускиновская, кажется, соткана из несоответствий. Начать с того, что она совершенно не вписывается в привычный образ женщины-прозаика. Как и ее произведения, напрочь лишенные слезоточивости и избыточности метафор.
Ну, в самом деле, разве это типично для женщины — увлекаться бодибилдингом, верховой ездой, стрельбой из пистолета, боевыми искусствами и при этом же люто ненавидеть саму идею феминизма? Гражданка Латвии, еврейка по крови, православная по вере, русская всей душой. Боевой дух писательницы по достоинству оценили казаки станицы Рижской — они не просто приняли Далию в свои ряды, но и жаловали «титул» атамана! Много вы знаете женщин — казачьих атаманов?
