Возвращение(Полдень. 22-й век). Изд.1962г. - Стругацкие Аркадий и Борис (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Кондратьев завел субмарину в бухту, поставил ее впритык к берегу и сказал:
— Приехали.
Пассажиры зашевелились.
— Где мой киноаппарат? — спросил Женя Славин.
— Я на нем лежу, — отозвался Горбовский слабым голосом. — Мне очень неудобно. Можно, я вылезу?
Кондратьев распахнул люк, и все увидели ясное голубое небо. Горбовский вылез первым. Он сделал по камням несколько неверных шагов, остановился и пошевелил носком сухой плавник.
— Как здесь хорошо! — вскричал он. — Как мягко! Можно, я лягу?
— Можно, — сказал Женя.
Он тоже выбрался из люка и сладко потягивался. Горбовский сейчас же лег.
Кондратьев сбросил якорь.
— Лично я, — сказал он, — лежать на плавнике не советую. Там всегда несметно песчаных блох.
Женя, неестественно растопырившись, стрекотал киноаппаратом. Он снимал командира звена субмарин в момент возвращения из ответственной операции.
— Сделай лицо, — строго приказал он.
Кондратьев сделал лицо.
— Ну что ты в самом деле! — обиделся Женя и опустил аппарат.
— Я не все понял насчет блох, — подал голос Горбовский. — Они что, Сергей Иванович, прыгают? Или могут укусить?
— Могут и укусить, — ответил Кондратьев. — Да оставь ты меня в покое, Евгений! Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятен. Собирай плавник и разводи костер.
Он полез в люк и достал ведро. Женя сел на корточки и стал брезгливо копаться в плавнике двумя пальцами, выбирая щепки покрупнее. Горбовский с интересом следил за его манипуляциями.
— И все-таки, Сергей Иванович, я не все понял насчет блох.
— Они прогрызают кожу, — пояснил Кондратьев, ополаскивая ведро техническим спиртом.
— Да, — сказал Горбовский и перевернулся на спину. — Это ужасно.
Кондратьев набрал в ведро пресной воды из запасов на субмарине и спрыгнул на берег. Молча и ловко он собрал плавник, разжег костер, подвесил ведро над костром и достал из своих необъятных карманов леску, крючок и коробку с наживкой. Женя подошел с горстью щепок.
— Следи за костром, — приказал Кондратьев. — Я наловлю окуньков. Я мигом.
Прыгая с камня на камень, он перебрался на большую замшелую скалу, выступавшую из воды в двадцати шагах от берега, повозился там немного и застыл. Утро было-тихое, солнце, выбравшись из-за горизонта, уставилось прямо в бухточку и слепило глаза. Женя сел по-турецки у костра и стал подкладывать щепочки.
— Изумительное существо — человек! — произнес вдруг Горбовский. — Проследите его историю за последние сто веков. Какого огромного развития достиг, скажем, производственный сектор! Как расширились области исследовательской деятельности! И с каждым годом появляются всё новые области, новые профессии. Вот я недавно познакомился с одним товарищем. Он учит детишек ходить. Очень крупный специалист. И он рассказал мне, что существует уже очень сложная теория этого дела…
— Как его фамилия? — быстро спросил Женя и вынул диктофон.
— Его фамилия… Елена Ивановна. А фамилию я не знаю. Но я не об этом. Я хочу сказать, что вот науки и способы производства все время развиваются, а развлечения, способы отдыха все остаются такими же, как в древнем Риме. Если мне надоест быть звездолетчиком, я могу стать биологом, строителем, агрономом… еще кем-нибудь. А вот если мне, скажем, надоест лежать, что тогда останется делать? Смотреть кино, читать, слушать музыку или еще посмотреть, как другие бегают. На стадионах. И все! И так всегда было — зрелища и игры. Короче говоря, все наши развлечения сводятся в конечном счете к услаждению нескольких органов чувств. Даже, заметьте, не всех. Вот, скажем, никто еще не придумал, как развлекаться, услаждая органы осязания и обоняния.
— Ну еще бы, — сказал Женя. — Массовые зрелища и массовые осязалища. И массовые обонялища.
Горбовский тихонько хихикнул.
— Вот именно, — сказал он. — Обонялища. А ведь будет, Евгений Маркович! Непременно когда-нибудь будет!
— Так ведь это закономерно, Леонид Андреевич. По-видимому, законы природы таковы, что человек в конечном счете стремится не столько к самим восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не столько элементарные органы чувств, сколько свой главный воспринимающий орган — мозг, Женя выбрал из плавника еще несколько щепок и подбросил в костер.
— Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству вырождение в условиях изобилия. Всё-де будут делать машины, на хлеб с маслом зарабатывать не надо, и люди займутся тунеядством. Человечество, мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в том, что работать гораздо интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
— Я знал одного трутня, — серьезно сказал Горбовский. — Но его очень не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора. И все-таки я думаю, что история развлечений еще не окончена. Я имею в виду развлечения в старинном смысле слова. И обонялища какие-нибудь будут обязательно. Я хорошо представляю это себе…
— Сидят сорок тысяч человек, — сказал Женя, — и все как один принюхиваются. Симфония «Розы в томатном соусе». И критики с огромными носами будут писать: «В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука…»
— «…В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез…»
Когда Кондратьев вернулся со связкой свежей рыбы, звездолетчик и писатель довольно ржали перед затухающим костром.
— Что это вас так разобрало? — с любопытством осведомился Кондратьев.
— Радуемся жизни, Сережа, — ответил Женя. — Укрась и ты свою жизнь веселой шуткой.
— Могу, — сказал Кондратьев. — Сейчас я почищу рыбу, а ты соберешь внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
— Симфония «Могильный камень», — сказал Горбовский. — Часть первая, аллегро нон троппо.
Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на роковой камень. Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее на плоский камень и вытащил нож. Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев одним ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь и мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно снял перчатку. Кожу и выпавшие внутренности он бросил Жене.
— Леонид Андреевич! — позвал он. — Принесите, соли, пожалуйста!
Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев быстро разделал камбалу и принялся за окуней. Куча рыбьих внутренностей перед Женей росла.
— А где соль? — воззвал Горбовский из люка.
— В продовольственном ящике, — откликнулся Кондратьев. — Направо.
— А она не поедет? — с опаской спросил Горбовский.
— Кто — она?
— Субмарина. Тут направо пульт управления.
— Справа от пульта — ящик, — сказал Кондратьев. Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
— Нашел! — радостно заявил он. — Все нести? Тут килограммов пять…
Кондратьев поднял голову:
— Как так — пять? Там должен быть маленький пакет
После минутной паузы Горбовский сообщил:
— Да, действительно. Сейчас несу.
Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: «О мировая энтропия!..» — приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
— А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового листа.
— Зачем? — с огромным изумлением спросил Горбовский. — Неужели три взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
— Нет уж, — сказал Кондратьев. — Я обещал вам, Леонид Андреевич, что вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым листом…
Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и кореньями, а потом — отдельно — за хлебом. Вместе с хлебом он — в знак протеста — принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
— Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо…
— Не надо, — сказал Кондратьев. — Большое спасибо. Отнесите назад.
