ProМетро - Овчинников Олег Вячеславович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗

Во мне же застарелой зубной болью проявились остатки юношеского романтизма, подвигшие меня на поход в дальний конец вагона. Подойдя к прекрасной незнакомке на расстояние, после которого товарищеские отношения неизбежно перерастают в дружеские, я по примеру Игорька попытался галантно опуститься на колено, однако увлекся и опустился сразу на оба. Вдобавок, случайно уронил голову ей на колени. Последние оказались с ямочками.

От ее ног пахло чем-то приятным и тоскливым, и я решил, что наконец-то попал туда, куда мне надо. Медаль нашла героя, подумал я и оглушительно вздохнул. Нужно отдать должное выдержке прекрасной незнакомки: она даже не попыталась отстраниться. А может, не могла пошевелиться от страха.

– Прости, – зашептал я в ее колени, не надеясь и даже особенно не стремясь быть услышанным. – Прости, что так долго шел к тебе. Но я же пришел. И вот, видишь, теперь все хорошо. Теперь все всегда будет хорошо. Как тебя зовут? А? Как тебя зовут?

– Лида, – негромко ответила она и, должно быть, машинально положила руку на мой затылок.

– Ли-да, – произнес я, пробуя имя на вкус. – Ли… – поперхнулся и закашлялся до слез.

Новая знакомая беспомощно трясла меня за плечо. Когда кашель прошел, на ее бедре остался красноватый оттиск моих зубов.

– Прости… – повторил я и внезапно – «Как хорошо, что все это мне только снится!» – заплакал.

Где-то в отдалении весьма правдоподобно кукарекал Петрович, а Женя Ларин радостно кричал: «Пашка, Пашка – гамадрил, самку трахнул и забыл». Сам он в тот момент, я думаю, был похож на павиана. Чуть ближе чей-то металлический голос старательно проговаривал:

– Я не могу так больше! – говорил я, глотая слезы пополам с окончаниями, сам не разбирая собственных слов, лишь ощущая во рту их солоноватый привкус. – Яне выдержу! Прости, что говорю, что я, наверное, просто пьяный, а ты так невыносимо близко… Прости, завсе и за всех ублюдков, но прости, я просто… Вот уже три года… Три года. И – никому, никогда… И ведь никто ничего потом… Как будто и не было… Потому что они все забывают, а я… Я обречен на эту память, и я обречен на эту жизнь, потому что… И – ну разве можно так жалеть себя! Прости, я, наверное…

Тонкие пальцы погладили меня по голове, но легче не стало.

– Просто, если снова все, как тогда, то все. Если как шестнадцатого апреля, тогда все… Я больше не смогу… Ведь каждый раз… Каждый день, с тех пор как они пришли ко мне со своими дурацкими инструментами… Три года! За что? За что меня так?! Почему я такой разный!?.. Меня задолбала моя разность. Хочу быть одинаковым… Разве я… Слушай, а давай я тебе все расскажу! Только тебе. В первый раз… Тебе… Они пришли ко мне. Давно. Больше трех лет… Только ты слушай, пожалуйста. Потому, что если не ты, то я не знаю… Давно. Я сначала подумал: из ЖЭКа прислали по ошибке. Так бывает… Потому что одеты были в рабочую одежду, и ящики у них были, такие, с инструментами… Только когда уже дверь им открыл…

С непростительным опозданием над моим сознанием распростерла серые крылья спасительная амнезия. Увы, без созвучной ей анестезии. Когда я снова пришел в себя, у меня болело все: голова, сердце, душа.

Вернувшись к более-менее отчетливому восприятию действительности, я застал себя за окончанием какой-то сложной фразы про то, как мне мучительно хочется просыпаться и засыпать под звуки гимна, а по выходным впадать в анабиоз. Должно быть, в моем понимании это и означало «быть одинаковым».

Девичьи колени по-прежнему внимали мне молча, не перебивая…

Что и как долго я говорил? Я не помнил. Но, видимо, что-то говорил, раз так тихо стало в вагоне. И по-видимому, достаточно долго, раз все мои спутники успели сгруппироваться вокруг моей символической фигуры, дополнив ее до скульптурной композиции «Кающийся и внимающие ему», и даже… кажется, протрезветь! Господи, что же такого я наговорил?!

Женя Ларин смотрел на меня изумленно и, вместе с тем, с восхищением. Он был похож на поклонника женского футбола, которому неожиданно сообщили, что Марадонна на самом деле оказалась мужчиной. Удивление во взгляде Петровича было разбавлено изрядной порцией суровости. Пожалуй, именно так пялился бы он на стакан с кипяченой водой, в котором замочил на ночь вставную челюсть, а наутро обнаружил чей-то искусственный глаз. Игорек плакал, уткнувшись в колени, беззвучно и безнадежно. Никто его не успокаивал.

Я медленно поднял голову и взглянул в глаза прекрасной незнакомки. Как, она говорила, ее зовут? Люба? Лада? Нет, пусть лучше будет Лида… Выражение ее лица мне не удалось расшифровать. Может быть, она просто Слышала меньше остальных? Надеюсь.

– Что я говорил? – спросил я, ощущая растущую волну паники. – А?!

Никто не ответил.

– Что я только что говорил? – я поднялся с колен, привычным уже движением намотал на кулак воротник – ларийской куртки, подтянул его мясистый нос к своему подбородку. – Что. Я. Только. Что. Говорил. А?! – и легонько его встряхнул.

– Ты не поверишь, – зачарованно проговорил Женя. – Похоже, чистую правду!

– Да уж, – веско добавил Петрович. – Такое и захочешь, накх, не придумаешь.

– Не может быть… – ноги подкосились, и я плюхнулся на сиденье рядом с Игорьком.

– Вот-вот, – сказал Женя. – Я тоже поначалу так думал. А потом послушал, послушал…

Я положил руку на вздрагивающее плечо Игорька, но он отшатнулся от меня, как от пациента лепрозория, выпущенного досрочно за примерное поведение.

– Я в чем-то виноват перед тобой? – спросил я у его спины и внезапно разозлился. – Я в чем-то виноват перед вами? В чем?! Разве я выбирал для себя такую судьбу? Просил об этой ответственности? Разве мне позволили выбирать? – мне снова хотелось плакать, но не было чем, тогда я просто повторил вполголоса: – Разве я виноват?

Игорек резко обернулся. Мне показалось, сейчас он ударит меня. Правая рука машинально метнулась к подбородку, прикрывая лицо… и очень-медленно опустилась.

– Он никогда не нарушал правил! – Игорек кричал мне в лицо, захлебываясь в собственных эмоциях. – Есть ГАИ, нет ГАИ – никогда! Он всегда ездил очень аккуратно. Он не мог… В чем виноват он?