Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги онлайн полные .txt) 📗
В рефрижераторе началось смутное движение, люди словно просыпались после пьянки, садились, старались встать, кто-то застонал.
— Ну без этого, без этого! — Человек в кожанке ходил между лежащими людьми, легко и небольно постукивая по головам и плечам кончиком трости. — Вылезаем, строимся — и в баньку. Некогда нам здесь разлеживаться.
У меня было глубокое убеждение, что все это ко мне не относится, это был какой-то явственный, но все равно нереальный сон, и разговор шел о других людях. Даже когда этот мужик подошел ко мне и подтолкнул меня носком башмака.
Я не двинулся.
— А ну, хватит! — вдруг закричал мужик в кожанке. — Всем вставать и на построение. Что я, до вечера здесь с вами буду беседы проводить?
Он говорил так, что надо было его слушаться. Он угрожал, а мы могли только огрызаться. И потом, он знал, что нам надо вылезать из вагона, нам надо строиться, нам надо что-то делать. А без него я не имел представления о том, чем мне надо заниматься и вообще где я оказался.
Еще одна физиономия заглянула в вагон.
— Ну что у тебя, Гриль? Вылезают?
— Сейчас вылезут, куда они денутся, — ответил Гриль.
Неожиданно его трость снова ожила. Она перестала неуверенно подталкивать нас, а принялась толкать, пинать, бить, стегать — ребята закрывали от нее голову, отстранялись и ворчали, а Гриль как бы раззадоривал себя:
— Давай! — кричал он. — Давай-ка!
Я смотрел на лица моих товарищей по несчастью и видел, что они не только не понимают, что с ними происходит, но и не стараются понять — это были лица наркоманов в глубоком отпаде.
Интересно, я такой же? Впрочем, я и должен быть таким же. Почему — я пока не мог вспомнить, но не расстраивался, потому что потом все вспомню — я ведь здесь не случайно? Мною владело олимпийское спокойствие — если что-то происходит, то так и надо.
Вот уже первые спрыгивают на землю, а тот, второй мужик, что ждал внизу, гонит их прочь. Меня тоже выгнали из вагона и погнали прочь, впрочем, дрались они не очень больно, и я на них не обижался.
Я обернулся и удивился — ведь мы только что были в рефрижераторе, а никакого рефрижератора я не увидел — только большой амбар, дверь в который находилась на уровне груди. Именно из этой двери и выпрыгивали мои спутники по путешествию. Какому путешествию? Куда мы путешествовали? Я должен спросить об этом? Нет, я должен вести себя как все. Я совершенно не представлял себе, кто я такой, как меня зовут, почему я тут оказался, но в то же время был уверен, что не должен отличаться от других — отличие от других очень опасно.
— Ну и команда, — сказал второй мужик. Он тоже был в кожаном костюме, но у него были высокие сапоги, а на перевязи висел в ножнах меч — слишком большой, чтобы быть игрушечным.
— Чепуховина, — сказал я человеку, который шел рядом со мной. — Какой еще меч?
— Чего? — спросил мой сосед. Лицо у него было пустое.
— Как тебя зовут?
— У меня имя есть, — ответил он.
— Какое имя?
— Имя… — Он задумался. И замолчал.
Мы шли рядом, а он вспоминал, как его зовут. Я стал осматриваться. Я понимал, что отличаюсь от прочих, кто был в вагоне. Мне все интересно, и даже тот факт, что я ничего не помню и даже не помню, как меня зовут, ничего не значил — я обязательно вспомню. Причем так вспомню, что никто не догадается. Так учил нас Михаил Степанович. Ага, вот и все вспомнил. А кто такой Михаил Степанович?
Окружающий нас пейзаж был достаточно унылым. Мы прошли несколько амбаров и складов, большей частью без окон, с давно не крашенными и даже кое-где продырявленными крышами. Большей частью эти строения были деревянными, но встречались и каменные. Над одним из приземистых каменных строений возвышалась высокая труба, как над крематорием. Ага, вот я вспомнил еще одно слово! Мне нравилось вспоминать слова, и я старался это делать. Увидишь вещь — и за ней, как нитка за иголкой, тянется ее название и даже функция. Вот я взглянул на небо. По нему бегут серые облака. Именно облака.
Погоняльщики загнали нас в это каменное строение. Внутри пахло паром и было тепло и сыро.
— Все свои вещи оставляйте здесь, — приказал Гриль. — Ничего не брать. Потом вам все вернут.
«Ага — подумал я, — они будут шарить по карманам и искать, нет ли там чего-нибудь подозрительного. Значит, они — мои враги? Это тоже полезное воспоминание».
Мы встали вдоль двух длинных сырых деревянных скамеек и стали раздеваться.
Многие складывали свои вещи аккуратно, так делают военные, приученные к казарменной дисциплине, в том числе в бане. Другие, таких было немного, кое-как кидали вещи на скамейку. К таким подходил Гриль и говорил:
— Постарайся, голубчик. Сложи как следует, здесь тебе нянек нету.
Все подчинялись. Только один, мускулистый, смуглый, курчавый, но сильно сутулый, почти горбун, отказался.
— Не хочу, — сказал он. — Никогда не складываю.
— Так, — жестко произнес Гриль. — И как же тебя зовут, упрямый солдат?
— Меня?
Он морщился, хмурил брови — и не мог вспомнить. Почему-то это успокоило Гриля.
— Бог с тобой, — сказал он. — Но не думай, что у нас что-то забывается. — И он неожиданно и сильно ударил человека, которого я мысленно назвал Цыганом, тростью по щеке. Тот схватился рукой за щеку. И глаза его сверкнули — не надо было его бить. Мне показалось, что от удара он сразу что-то вспомнил. Он медленно отнял руку от щеки. Рука была в крови — Гриль бил с оттяжкой.
Гриль стоял, приподняв трость и готовый ударить вновь — видно, у него был опыт работы в концлагере. Ага, вот и еще одно слово — «концлагерь».
Но Цыган опередил его. Он привычно и резко выбросил вперед правый кулак, и Гриль, не ожидавший удара, свалился назад, и трость выпала у него из руки.
Остальные стояли, полураздетые, и тупо смотрели на эту сцену. Я что-то понимал, но в голове все равно была такая тяжесть, что я не мог заставить себя сдвинуться с места, может, потому, что голос, который твердил: «Ничем себя не выдавай, ничем себя не выдавай», продолжал звучать в голове.
Цыган стоял, не делая попыток добить врага или уйти.
— Сзади! — крикнул я. Потому что никакой внутренний голос не смог остановить меня, когда я увидел, что второй наш сторож выскочил из внутреннего помещения, преследуемый клубами пара, и замахнулся обнаженным мечом — он хотел убить Цыгана.
Цыган среагировал на мой крик мгновенно — он отклонился в сторону, меч просвистел возле его плеча, и не ожидавший этого стражник потерял равновесие. Цыган ловко ударил его кулаком по затылку, и тот улегся рядом с Грилем.
Некоторые из моих спутников засмеялись — им понравилось, как Цыган разделался с местными ребятами.
Но Цыган был растерян. Он точно не знал, что делать дальше. Да и никто из нас не знал, что делать дальше.
И тут с улицы вошел усатый человек небольшого роста в старом френче — такие у нас носили до войны, а может, даже в революцию, их придумал в Первую мировую войну английский фельдмаршал Френч. Одну руку он держал за спиной.
Он подошел к Цыгану и сказал:
— Надо будет сделать укол, правда?
— Надо сделать, — согласился Цыган.
Я понял, что нельзя сейчас Цыгану делать укол, но тут мой внутренний голос проснулся вновь: «Молчать!»
Цыган протянул обнаженную смуглую руку человеку во френче.
Тот вынул из-за спины руку со шприцем. Я ждал, что человек во френче протрет место укола ваткой, смоченной в спирте, но он этого не сделал. Он вколол кубика два и ласково сказал Цыгану: «Посиди здесь, сейчас подействует».
Потом он оглядел нас — мы стояли в два ряда вдоль скамеек.
— Кто-то из вас, — сказал человек во френче, — крикнул, предупредил нашего товарища. Кто крикнул?
Никто не ответил. Я думаю, что остальные не услышали крика, а я сам не намеревался сознаваться — на это моего ума хватило.
Френч прождал длинную паузу, потом вздохнул и сказал:
— Грустно, ой как грустно.
Цыган сел на скамейку, откинул голову к стенке и закрыл глаза.
