Бесконечное море - Янси Рик (книги полностью TXT) 📗
Бритва вынимает иголку капельницы у меня из вены и наматывает трубку на стойку.
– Не верю, – говорю я.
– Я просто в шоке.
Это практически все, что он произнес с тех пор, как ушел Вош. Удивительно, но мне становится легче, когда я слышу его голос. Он осматривает рану у меня на лбу. Свет тусклый, и Бритва наклоняется очень близко.
– Чашка, – шепчу я.
– А ты как думаешь? – раздраженно спрашивает он.
– Она жива. Только через нее он может на меня повлиять.
– Тогда да – она жива.
Он смазывает порез антибактериальной мазью. Неусовершенствованному человеку пришлось бы наложить несколько швов, а в моем случае через пару дней даже шрама не останется.
– Он блефует, – говорю я. – Разве он может сейчас убить ее?
Бритва пожимает плечами:
– Потому что ему плевать на жизнь одной девочки, когда на карту поставлен весь мир? Попробуй угадать.
– После всего, что случилось, после всего, что услышал и увидел, ты все еще веришь ему?
Он смотрит на меня сверху вниз, и лицо такое, будто ему даже жаль меня.
– Я должен верить ему, Рингер. Как только перестану, мне конец. Я – это они. – Он кивает в сторону двора с дымящимися черными костями.
Потом садится на соседнюю койку. Лампа стоит на полу у него в ногах, она подсвечивает снизу его окаменевшее лицо, глазницы заполнены мглой.
– Теперь слишком поздно, – говорю я.
– Верно. Мы уже мертвы. Поэтому и нет никакого рычага влияния, понятно? Убей меня, Рингер. Убей прямо сейчас и беги. Беги, Рингер.
Я могу сорваться с койки, он и глазом моргнуть не успеет. Один удар в грудь, и сломанное ребро пронзит сердце. А потом я бы ушла, ушла на свободу, где могла бы прятаться годами, десятилетиями, до самой старости, до тех пор, пока двенадцатая система не перестанет поддерживать во мне жизнь. Я могу пережить всех. Я могу проснуться однажды утром, и окажется, что я последний человек на Земле.
А потом… Потом?..
Он, наверное, замерз. Сидит в одной футболке. Я вижу у него на бицепсе засохшую полоску крови.
– Что ты сделал со своей рукой? – спрашиваю я.
Он задирает рукав футболки. Буквы вырезаны неровно, они крупные и квадратные, так пишут дети свои первые буквы.
VQP.
– Это латынь, – шепотом говорит он. – «Vincit qui partitur». Это значит…
– Я в курсе, что это значит, – шепчу я в ответ.
Он качает головой:
– Вообще-то, я не думаю, что ты в курсе.
Непохоже, что злится. Голос у него печальный.
Алекс поворачивается к двери, там пепел мертвых поднимается к безразличному небу.
Алекс.
– Алекс – твое настоящее имя?
Он снова смотрит на меня, и я вижу легкую улыбку. И снова, как с голосом, я удивляюсь: до чего же мне ее не хватало.
– Я ни в чем таком тебя не обманывал. Врал только по-крупному.
– И у твоей бабушки была собачка, которую звали Флабби?
Он тихо смеется:
– Да.
– Это хорошо.
– Почему это хорошо?
– Я хотела, чтобы эта часть истории была правдой.
– Потому что ты любишь злых карманных собачонок?
– Потому что мне нравится, что когда-то давно была такая карманная собачка по кличке Флабби. Это хорошо. Это стоит помнить.
Он срывается с койки – я даже глазом моргнуть не успеваю – и целует меня, а я погружаюсь в него, и там больше нет потайных мест. Теперь он открыт. Тот, кто вы?ходил меня, а потом предал, тот, кто вернул меня к жизни, а потом отправил на смерть. Ярость – не ответ, нет, и ненависть тоже не ответ. Один слой за другим, все, что нас разделяет, уходит, и я дотягиваюсь до центра безымянной области, до беззащитной крепости; я чувствую его извечную боль, бесконечное, невыразимое одиночество его уникальной души, не испорченной ни временем, ни опытом.
И я там вместе с ним, я уже там. Внутри его.
– Это не может быть правдой, – шепчу я.
В центре всего, там, где нет ничего, я нахожу себя в его объятиях.
– Я не верю в тот бред, который ты несешь, – бормочет он. – Но в одном ты права: некоторые вещи, самые маленькие и незначительные, ценнее суммы всех вещей.
Снаружи пылает горький урожай. Внутри – он откидывает простыни. Эти руки удерживали меня, мыли, кормили и поднимали, когда я не могла встать. Он отдавал меня смерти и возвращал к жизни. Вот почему он убрал всех мертвых с верхнего уровня. Он изгнал их, предал огню, но не для того, чтобы осквернить их, а для того, чтобы очистить нас.
Тень борется со светом. Холод противостоит огню. Это война, сказал он мне однажды, и мы – завоеватели неизведанных земель, остров посреди бесконечного кровавого моря.
Пронизывающий холод. Обжигающая жара. Его губы скользят по моей шее, мои пальцы прикасаются к шраму на его щеке, к шраму, который я ему оставила, и к шрамам, которые он нанес себе. VQP. Потом мои руки скользят по его спине.
«Не оставляй меня. Прошу, не оставляй меня».
Запах жевательной резинки, запах дыма и запах его крови. То, как его тело скользит по моему телу, как его душа врезается в мою. Бритва. Биение наших сердец, ритм нашего дыхания, звезды, скользящие по небосклону, которых мы не видим, отсчитывают время, отмеряют сокращающиеся отрезки, пока не кончимся мы, пока не закончится все.
Мир – часы, они отсчитывают оставшееся время, и ход их не имеет к этому никакого отношения. Мир всегда был часами. Даже звезды будут гаснуть одна за другой, и там не останется ни света, ни холода. И это – война, бесконечная война без надежды на победу, война против обрушившихся на нас тьмы, холода и пустоты.
Он раскрывает ладонь у меня за спиной и прижимает меня к себе. Между нами ничего не остается. Нет точки, где заканчивается он и начинаюсь я. Пустота заполнена, ее больше нет.
82
Он лежит рядом со мной, пока наше дыхание не становится ровным и наши сердца не успокаиваются. Он гладит меня по волосам, внимательно вглядывается в лицо, словно не может уйти, пока не запомнит каждую черточку. Он прикасается к моим губам, к моим щекам, к векам. Проводит пальцем по носу, вокруг уха. Его лицо в тени, мое – на свету.
– Беги, – шепчет он.
Я качаю головой:
– Не могу.
Он встает с койки, а у меня такое чувство, что я падаю. Он быстро одевается. Я не могу понять выражение его лица. Бритва закрылся для меня. Я снова оказываюсь в пустоте. Это невыносимо. Это меня раздавит. Я так долго существовала, отключившись от жизни, что перестала это замечать. И не замечала, пока не случилось это. Он заполнил пустоту и так показал мне, какой громадной она была.
– Они не смогут тебя поймать, – настаивает он. – Как они вообще могут поймать такую, как ты?
– Он знает, что, пока она у него, я не сбегу.
– О боже! Да что она для тебя значит? Она важнее твоей жизни? Как может один человек быть важнее всей твоей жизни? – Он уже знает ответ на этот вопрос. – Хорошо. Делай что хочешь. Чего мне-то волноваться. Как будто это имеет значение.
Он забрасывает винтовку на плечо и целует меня в лоб. Молитва. Благословение. Потом он поднимает с пола лампу и идет к двери. Охранник и защитник, тот, кто не отдыхает, не устает и никогда не дрогнет. Он прислоняется к косяку и смотрит в ночь. В небе над ним холодный свет десяти тысяч погребальных костров отсчитывает уходящее время.
Я слышу, как он говорит:
– Беги.
Но я не думаю, что он говорит это мне.
83
На восьмой день за нами прилетает вертолет. Я позволяю Бритве помочь мне одеться. Но если не считать боли в ребрах и легкой слабости в ногах, двенадцать команд под коллективным именем Рингер находятся в полной боевой готовности. Лицо зажило, даже шрама не осталось. Когда возвращаемся на базу, Бритва садится напротив и устремляет взгляд в пол. Только раз посмотрел на меня и одними губами снова сказал: «Беги».
Белая земля, черная река; вертолет резко накреняется и огибает вышку стартового командного пункта. Он пролетает так близко, что я успеваю разглядеть одинокую фигуру за тонированными окнами. Мы приземляемся в том же месте, откуда взлетели во время побега. Еще один круг замкнулся. Бритва берет меня за локоть и ведет к вышке. По пути наверх коротко пожимает мою руку и говорит:
