Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич (онлайн книга без .TXT) 📗
Милов через ноктовизор посмотрел на солдат в грузовике; лавки там были расположены вдоль бортов, тент сзади распахнут – для вентиляции, наверное; так что, начни Милов маневрировать, его легко можно было бы заметить – стоило лишь немного повернуть голову. Но солдаты, как он и надеялся, дремали. А что еще остается поднятому среди ночи воину, если в это мгновение ему не подается никакой команды? Солдат спит каждую свободную минуту, если нечего поесть. Во всяком случае, российский, но Милов полагал, что солдаты во всех армиях планеты в этом отношении одинаковы.
Нужного ему перекрестка достигли буквально за несколько секунд до того, как, судя по картинке на дисплее, отставший джип появился бы из-за последнего поворота. Милову казалось, что колонна минует перекресток очень медленно, чуть ли не совсем остановилась. Наконец, настала и его очередь. Мгновенные взгляды направо, налево. Все три подразделения колонны шли с образцовой синхронностью: и в той стороне, и в другой перекресток как раз покидали замыкающие грузовики. Все. Пора. Милов выключил огни. Резко свернул. Невольно втянул голову в плечи, ожидая то ли окрика, то ли выстрела вдогонку. Никто не потревожил.
Он взглянул на дисплей. Да, он был на нужной дороге, и никто вроде бы его впереди не подстерегал.
Милов увеличил скорость, включил ближний свет. Сделал это он после того, как – видно было в зеркало заднего вида – отставший джип проскочил перекресток, догоняя своих. Тогда Милов остановился. Нажал одну из кнопок на приборной панели. Обождав секунду-другую, вылез. Обошел машину. Все получилось, как надо: прежние номера ушли в специально прорезанную потайную (не зная – не заметишь) щель, их место заняла другая табличка, на этот раз с иорданскими номерами. Милову это почему-то не понравилось, он вернулся и нажал еще раз; на сей раз вылезли ливанские номера. Это его удовлетворило. Он уселся, захлопнул дверцу и поехал – надеясь теперь уже на последнюю милость судьбы: чтобы у Докинга хватило терпения дождаться его, потому что условленные полтора часа были уже на исходе, а до резиденции английского коллеги было еще ехать и ехать.
На безлюдном, по ночному времени, проезде, временами слегка пошевеливая руль, Милов напевал:
Пыли и на самом деле за ним поднимался густой шлейф. Эта дорога наверняка не вела к военному городку.
Роялист начал уже, похоже, нервничать. Он был так и не в состоянии понять, у кого же он в гостях. Разговоры шли, но все какие-то обтекаемые, скользкие. Не раз уже казалось: ага, все ясно, но обязательно тут же происходило что-то, что рушило только что возникшую уверенность и заставляло предполагать совершенно противоположное.
Например: поскольку некий авторитет все никак не приезжал для того, чтобы с ним потолковать, Петр Стефанович совсем уже было поверил, что на самом деле держат его менты. И стал развивать версию о том, что он человек, ни к каким преступным делам совершенно непричастный. Выпить не чуждается – это да,но не более того. Ну, а уж если человек немного перебрал, то с него, как говорится, и взятки гладки. Так что во всей этой истории он, так сказать, сторона пострадавшая.
– Ну конечно, ну понятное дело, – соглашался с ним собеседник – всегда один и тот же. – Ты – чистый лох, так, что ли? Фраерочек.
– Нормальный гражданин я…
– Ну да, ну да. Плеснуть под жабры – вот и вся твоя вина…
– Это в смысле выпить? Ну, я ведь вам сказал откровенно…
– Да слыхал я, что ты тут верзил. Значит, никогда не барабанил?
– Простите, не понял…
– А вот один наш черпун божится, что вы с ним лет более десяти назад вместе мочили рога на Печоре, у комиков в зоне. И ты там отзвонил полный червонец, в республике нефти, по мокроте, и кликали тебя тогда – Роялист. Врал, что ли, кустарь?
– Честное слово, не знаю, о чем вы…
На самом деле знал, конечно. И перетрухал. Хотя и понимал отлично, что кто-то мог его по тем временам запомнить. Но если запомнил – то никак не гад лягавый: у тех с глаз долой – из сердца вон, если живешь тихо, – нет, кто-нибудь из своих, фартовик какой-нибудь. Значит, он все-таки к уркам залетел? Тогда, пожалуй, самое время горлом брать.
– Ну, а если и так, тогда все должно быть по закону. Я тебе не шнурок. Не вшиварь какой-нибудь. Что же вы меня на погосте держите? Тоже мне, барин нашелся. Давай тогда, собирай сходняк, там и потрекаем…
– Это бы можно, – согласился собеседник. – Если ты и в самом деле чистый хомутник… Только одна незадача. Этот урка голову кладет, что, век ему свободы не видать, если у того хмыря – у тебя то есть – вот на этом месте (собеседник одной рукой ухватил себя за кисть другой) не красовалась наколочка, хорошая такая наколочка – церквушка с тремя куполами, а значит, у тебя тогда уже три срока были ломаны. Ну, а у тебя вот что-то я такой наколочки не вижу. Или ты ее свел так гладко? Потому-то и козырный к тебе не спешит: не раскусили мы тебя еще. Ну-ка!
И он неожиданно схватил Петра Стефановича за руку, задрал рукав. А тот и не противился: только что поверил окончательно, что здесь хата, и дальше баки вколачивать – себе в убыток.
– Да не будь ты оленем, – сказал он, ухмыльнувшись. – Была наколка, верно, сейчас нет, и не ищи. Не сводил я ее.
– Такого не бывает, – не поверил тот.
Петр Стефанович сам задрал рукав повыше.
– Вот браслет, видишь? И на другой руке так же…
И он показал тонкий, нитяной шрам, что кольцом опоясывал предплечье сантиметрах в десяти от кистевого сустава. Блатной моргнул.
– Это что?
– Руки я сменил, только и всего. – Роялист чуть ли не наслаждался произведенным эффектом. – Старые отрезали – новые поставили. Те у меня в одном деле пострадали, работать больше не могли. Ну и заодно от уголовки отмазался: этих пальчиков там нет…
– Врешь ты, – сказал собеседник – не очень, правда, уверенно. – Такого не бывает.
– Много ты понимаешь.
– Где же так?
– Да не у нас, понятно. За ближним кордоном.
– Фартово… И во что встало?
– Одному не поднять. Только я не за свои.
– Ну, это я волоку: свои у нас не держатся, зато все чужие – наши.
– Верно, только я не про то. Нужна была моя работа, вот мне и поставили новые грабли. – Роялист с удовольствием поглядел на свои пальцы. – Экстра пальчики.
– Кому же это ты так понадобился? Тем самым, кто тебя сейчас подрядил?
– Это уже не с тобой трекать. Пусть бондарь придет. И дайте ксиву начиркать, чтобы большие люди знали, что я не сгорел, и шли бы меня отсюда вынимать.
– Ага, как же. И потом с ксивой тебя самого послать, и за тобой воздух не нюхать, так, что ли?
– Своего пристяжного пошлете. Я не шестерка – самому ксивы таранить.
Ох, с большой радостью Роялист сам и понес бы свою записочку, понимал отлично, что пустой это разговор, втирание шаров насчет того, чтобы его так просто отпустили.
Собеседник его задумался.
– Стукну пахану – может, и разрешит…
– Только побыстрее давай. И проясни: у вас-то что ко мне? Я что, не тому дых прикрыть хотел? Вашему, что ли?
– Большой князь из-за кордона приехал с нашими потолковать. Другим это не в цвет оказалось. Вот тебя и навели.
– Так с ними и толкуйте.
– Знали бы мы – кто. Таких в Москве – три бражки. И бобер тебя будет колоть на то, кто же из них тебя зарядил. Чтобы нам ненароком не в тот хоровод не попасть.
– Ну, раз такое дело… я за других досрочно освобождаться не согласен. Скажи бобру: я гнать порожняк не стану, пусть приходит.
Собеседник с минуту смотрел на Петра Стефановича тяжело, в упор, как если бы все еще не пришел к выводу – насколько можно Роялисту верить. Наконец, вздохнул:
