Война по понедельникам (сборник) - Первушин Антон Иванович (мир книг .TXT) 📗
Но вот наступили новые времена, пришла новая эпоха. А с ее приходом появились новые хозяева. И это не просто хозяева, это Хозяева с большой буквы. Мы мало что знаем о них, но они владеют этой планетой. Они ведут себя так, будто планета — их собственность, и никто не смеет противостоять им. А значит, они Хозяева. И мы, члены общины, безоговорочно признаем за ними право быть хозяевами на Земле. Мы придерживаемся всех установлений и ограничений, которые они определили для нас. Мы не заходим в города, мы не пытаемся восстанавливать науки и технологии, книги мы уничтожаем. Мы не вторгаемся на болота ночью…
— Ага, — глубокомысленно перебил Резвого Валентин, — а я, значит, вторгся?
— Да, — Резвый кивнул. — И ты должен был умереть… Мне до сих пор непонятно, как ты остался в живых… Умудрился пройти через болота и избежал гнева Водяного…
— Значит, я — Хозяин, — смеясь, сказал Валентин, но заметил, как округлились глаза Резвого, поспешно добавил: — Да шучу я, шучу, конечно… Но вообще это очень интересно. Водяной, говоришь? А в городе кто?
— В городе — Домовой.
— Понимаю… В болоте — Водяной, в городе — Домовой. Фольклор. Представляю, как там у них на западе…
— Ты, правда, не Хозяин?
— Да нет же. Сказал, что шучу. Забудь об этом. Я, понимаешь ли, сам их ищу, Хозяев. Надеюсь найти и поговорить. Не знаю вот только, захотят ли они со мной разговаривать. Хочешь, пошли вместе. Только учти, это очень опасный путь.
Резвый поежился.
— Дай подумать.
— Думай… До утра тебе времени. Потом я ухожу… Или мы уходим.
Валентин понимал Резвого: нелегко вот так с ходу решиться, перебороть страх перед Хозяевами и покорность Хозяевам, вдалбливаемую «старшими».
Однако утром они вышли вдвоем, обогнули город по окраине, и на юге, в пригороде, шагая по дороге, увидели густо поросший травой холм и человека, наблюдающего за ними с его склона…
Как и обещал, Ким познакомил Антона с «идеологом» славных Витязей.
Вдвоем они заявились к нему прямо на квартиру, и хозяин собственноручно открыл им дверь.
— Константин Павлович, — представился он, протягивая Антону крепкую мозолистую ладонь.
Антон ответил на рукопожатие, приветливо улыбнулся. Кое-что он уже знал об этом удивительном человеке. Например, знал, что Витязи прозвали его Черномором. Теперь Антон имел возможность сравнить облик Константина Павловича с обликом известного пушкинского персонажа и нашел сходство более чем убедительным: борода, мохнатые брови, хорошо развитая мускулатура, крепкий, коренастый; широченный торс обтягивает майка (жаль — не кольчуга); под материей на груди рельефно выделяется крестик.
— Приветствую, — прогудел Черномор, впуская Кима с Антоном в прихожую.
Антон, свыкшийся с вечным бедламом у Кима и считавший, что этот бедлам, по-видимому, есть атрибут настоящего Витязя (как, например, меч или личный Оружейник), приятно удивился, обнаружив чистоту и почти идеальный порядок в квартире Черномора. Дорогих вещей, дорогого интерьера здесь, кстати, не было. Черномор предпочитал вещи простые, добротные.
И везде по стенам были развешаны картины.
По общему количеству этих картин хватило бы на средних размеров выставку. Все это были, само собой, подлинники, а автором являлся сам Черномор. Основным сюжетом картин было распятие Христа, в меньшем количестве — разнообразные события, ему предшествующие и, соответственно, за ним последовавшие, как то: тайная вечеря, восхождение на Голгофу, воскресение. Антон обратил внимание на интересную деталь: все люди и животные — персонажи картин — оказались покрыты сеткой каких-то прямых тонких линий. Особенно четко это было видно на полотнах с распятием: сетка вертикальных линий над правой рукой Христа, сетка вертикальных над левой, сетки линий по всему выгнутому от мучительной боли телу. Тут Антон догадался, узнал. Линии эти — ни что иное, как общепринятое изображение эпюр напряжений и моментов, используемых при расчетах напряженного состояния в сопромате. Замысел сразу стал Антону понятен, и очень довольный своей сообразительностью, он оторвался от картин и поискал глазами Кима.
Ким и Черномор, стоя в двух шагах, о чем-то вполголоса переговаривались. Черномор, перехватив взгляд Антона, сделал приглашающий жест:
— Располагайтесь. Пойду сварю кофе.
— С бутербродами? — с надеждой спросил Ким.
— С бутербродами, — заверил Черномор, уходя на кухню.
— Бутерброды он делает, — сказал Ким Антону, причмокнув, — сплошное объедение.
Антон сел в кресло, поерзал, устраиваясь, и стал ждать. Скоро вернулся Черномор с круглым металлическим подносом в руках. На подносе стояли чашки с горячим кофе, сахарница и тарелка с маленькими, но чрезвычайно аппетитно выглядевшими бутербродами. Ким, прохаживаясь по комнате, ткнул пальцем в одну из картин:
— Эту раньше не видел.
— Позавчера закончил, — пояснил Черномор. — Как тебе?
— Неплохо. Но кажется, с охрой перебираешь.
— Я так вижу!
Ким фыркнул. Потом тоже сел в кресло, присоединившись к компании, и накинулся на бутерброды. Черномор тем временем переключился на Антона:
— Ну-с, начнем… Ким мне рассказывал, ты хочешь со мной поговорить о Витязях…
— Да, пожалуй, — медленно ответил Антон, прихлебывая кофе. — Он уверил меня, что не умеет толково объяснить мировоззрение Витязей и предложил по этому поводу обратиться к вам.
— Понятно. А тебе это, значит, интересно?.. А что ты уже знаешь с его слов?
— Кое-что… Ваша основная цель — найти действующего Муравья, при власти, и с его помощью, так я понял, сделать людей, мир этот добрее… так, кажется…
— Понимаю, понимаю, — Черномор отставил чашку с недопитым кофе и вцепился освободившейся пятерней себе в бороду. — Слушай, — сказал он после паузы. — Слушай внимательно. Что есть движение человечества вперед? Что есть его ближайшая конечная цель на длинном пути эволюции? Можно ответить, это свобода. Свобода для всех и свобода для каждого; то и другое взаимосвязано, без одного не может быть второго. Мы не претендуем на первенство в данном утверждении, и до нас были умные люди, которые говорили то же самое. Однако, как ты понимаешь, свобода бывает разной. И величайшее заблуждение состоит в том, что свобода — это нечто вроде прекрасной сказочки: тюрьмы и психиатрические лечебницы закрыты и забыты, армии и силовые органы распущены, все ходят в чистых белых одеждах с осененными лицами, все свободны и равны. Четвертый сон Веры Павловны, одним словом. Утопия. А мы, Антон, не утописты, мы — практики, и мы знаем, как помочь человечеству Пеллюсидара сделать шаг к свободе. Не к свободе как лозунгу, подчеркну лишний раз, не к свободе как расхожему штампу дешевых газет, не к свободе как пустому звуку, философской категории, которую любят потрепать в устной дискуссии сытые ученые мужи, а к СВОБОДЕ!
Человек своенравен, воля его случайна. То, что кажется сегодня свободой одному, завтра предстанет величайшим порабощением для другого. Но понятие свободы, истинная ее суть, что находится где-то на грани, на трудноразличимом рубеже между Законом и Хаосом, всегда незыблемо. Оно есть, существует, оно определено устройством мироздания, высшей волей, высшим словом. И чтобы познать его, человеку необходимо прежде всего научиться чувствовать граничное состояние, научиться видеть тонкую тропу между двумя крайностями…
Потом Черномор по памяти цитировал Бердяева (по всему, это был его любимый философ): «Нужно права человека, достоинство и свободу личности поставить выше благополучия человеческого, интересов человеческих, субъективной и изменчивой воли человеческой». Здорово сказано, а? Николай Александрович — великий человек. Понимаешь, что он вкладывал в эти слова? Существует абсолютное знание, высшая абсолютная воля, определяющая сущность, подлинное знание вещей в мире. Воля эта имеет множество названий: Святой Дух — у христиан, Дао у Лао-цзы; можно продолжить список. И она так же реальна, вещественна, как вот эта комната, этот кофе.
