Избранные научно-фантастические произведения в 3 томах. Том 1 - Беляев Александр Романович (мир книг TXT, FB2) 📗
— Ну что? Как? — спросил Миша, закончив чтение.
Гинзбург пошевелил губами.
— Ничего, интересно. Кое-что ты не понял, кое-что неточно осветил. А в целом интересно. Про кошку-тигра, это у тебя хорошо вышло.
Миша был немного разочарован. Кошка — это так, для юмора, а вот какие научные неточности? Но Гинзбург спешил.
— Добирайся сам! Изучишь поглубже, сам исправишь. Тогда прочтёшь мне ещё раз.
— Но ведь ты скоро едешь!
Гинзбург широким жестом показал на экран, репродуктор и театрально продекламировал:
— Разлуки больше нет. Мы будем видеться и говорить вот как сейчас.
Наконец наступил и день отъезда экспедиции. Гинзбург тепло простился с Мишей.
— До свидания и, надеюсь, до скорого, — сказал он. — Ты увидишь меня на экране, как только я прилечу в Мурманск и войду в радиорубку. На нашем траулере я расставлю телевизоры так, что ты сможешь видеть почти всё и на пароходе и вокруг. Мы не зря поработали с твоим отцом!
Миша крепко пожал руку Гинзбургу, и они расстались.
Инженер Борин вышел проводить гостя.
Когда Миша остался один, он посмотрел на белый экран размером в квадратный метр, как на страницу книги, где скоро появится текст увлекательного романа.
МИША БОРИН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ТЕЛЕЭКСПЕДИЦИЮ
Вечером того же дня Миша услышал из репродуктора голос Гинзбурга:
— Алло, Миша! Лечу над Петрозаводском. Над Петрозаводским аэродромом маяк в два миллиона свечей. Болтанка. Ночной полёт над Карелией. Аэромаяки указывают направление полёта… Только что возвратился из салон-ресторана. Ел вкусную рыбу — лососину. За ужином — концерт из Мадрида. Скоро ложусь спать. Доброй ночи! Утром, надеюсь, увидимся.
Голос смолк. Вошёл отец.
— Кто с тобой говорил? — спросил он.
— Мотя, — ответил Миша и вздохнул.
Этой ночью он спал тревожно. Ему снился полёт над Карелией. Самолёт упал в дремучем лесу. Сбежались медведи и стали прыгать возле разбитой машины. Миша отгонял их горящей головнёй. Потом он вновь летел, и вновь самолёт падал. Миша выбросился с парашютом и сломал ногу. Нога заныла. Он застонал и проснулся. Окна кабинета были плотно закрыты, светила лампа, и нельзя было определить, утро сейчас или ночь. Пришла санитарка, умыла Мишу и дала горячего чая. Был девятый час утра. Вдруг Миша снова услышал голос Гинзбурга:
— Алло, Миша! Погаси свет.
Миша забыл о чае и щёлкнул выключателем. Экран ожил. Гинзбург, улыбаясь, стоял на палубе траулера и кивал головой. За Гинзбургом виднелись шлюпка и возле порта — стрела и лебёдка для поднятия трала. Миша уже знал, что этой лебёдкой будут поднимать подводный телевизор. За бортом виднелись тёмные воды Кольского залива.
Гинзбург сделал знак рукой, и экран потемнел. Через несколько минут Миша снова услышал голос Гинзбурга:
— Микрофоны ещё не установлены на палубе. Скоро ты увидишь и услышишь меня. Через час двинемся в море.
Так экран телевизора превратился для Миши в подлинный увлекательный роман. Недостатком этой книги являлось то, что Миша не мог сам перевёртывать прочитанные страницы. Однако Гинзбург утешал его тем, что, как только траулер придёт на место, начнётся беспрерывная передача всего, что будет происходить.
Страницы перевёртывались одна за другой. Миша видел, как «Серго» вышел в открытое море и закачался на седых волнах, как быстроходный «Персей» догнал траулер «Серго» и пошёл вперёд… Прошли шхеры Финляндии, мыс Нордкап, Лофотенские острова, берега Норвегии, Швеции.
Дни шли за днями, и на экране телевизора появилась новая картина — Ленинградский порт. Большой теплоход поднимал якори и уходил в плавание. Все три корабля должны были встретиться в Атлантическом океане.
Николай Петрович Борин установил двустороннюю радиосвязь со всеми тремя пароходами. Миша мог теперь по нескольку раз в день говорить со своим другом Мотей. Познакомился с капитаном Маковским, ещё молодым человеком, со смуглым Азоресом, который также отправился в путешествие, и, наконец, с водолазом Протчевым. Протчев заинтересовал Мишу. Если у капитана Маковского было типичное лицо англичанина, то бритое лицо Протчева обладало явно монгольскими чертами. Его можно было принять за монгола или китайца. Однажды Миша спросил у Протчева, почему он похож на китайца, и тот ответил, что он родился во Владивостоке. Мать его монголка.
Протчев вырос на берегах океана и с детства полюбил водолазное дело. Теперь это был человек лет под сорок, очень крепкий. Круглая голова, широченная грудь, по-морскому широко расставленные ноги, тяжёлые кулаки. Он называл себя ныряльщиком по призванию. Ещё юношей он «ставил рекорды» длительного пребывания под водой без водолазного костюма. Протчев уже опускался на дно пяти советских морей и теперь с нетерпением ожидал, когда можно будет посмотреть, что творится на дне Атлантического океана.
Во время плавания экран загорался не очень часто. Миша видел то палубу «Персея», то капитанскую рубку «Серго», то каюту большого теплохода.
Корабли держали курс на двадцать градусов западной долготы и тридцать семь градусов северной широты, — именно здесь, на великом океанском пути из Буэнос-Айреса в Лондон и Гамбург, погиб «Левиафан». Москва давно уже сияла электрическими огнями, а на экране телевизора лицо Маковского с английским профилем всё ещё было залито вечерним солнцем. А какие тона! Этот золотистый свет солнца, синь океана, жёлтые с чёрными полосами трубы парохода, белые рубахи моряков — какая чёткость! Да, это лучше, чем на экране кино.
Капитаны трёх кораблей докладывали Барковскому. Погода благоприятствовала экспедиции. Океан был спокоен. Миша сам мог, наблюдать ритмичное колыхание водной поверхности, и ему иногда казалось, что он вдыхает «аромат океана». Но, возможно, этот аромат приносил эпроновец Кириллов, если только аромат крепкого «кепстена» мог напоминать запах моря.
Иногда на краю экрана виднелись пароходы с иноземными флагами. Их немало проходило по великому пути между Европой и Америкой. Советская флотилия из трёх судов не могла, конечно, не привлечь внимания. Но так как советские суда в это время часто пересекали океан, то разговоры о флотилии велись пока что лишь среди команд иностранных судов. Ещё несколько дней, и флотилия придёт на место.
В АТЛАНТИКЕ
Маковский сидел в капитанской каюте, склонившись над картой.
— Так, — сказал он и поставил карандашом точку на скрещении двадцать девятого градуса западной долготы и тридцать седьмого северной широты.
— Прибыли? — спросил Азорес, выпуская изо рта густые клубы дыма манильской сигары.
— Как будто бы, — ответил капитан. — Место гибели «Левиафана» обозначено довольно точно. Нам, видимо, придётся зондировать дно на площади около четверти квадратной мили, не более. Необходимо сообщить штабу, что мы прибыли на место. — Маковский протянул руку к телефону.
— Постой, — остановил его Азорес, — я сам пройду в радиорубку.
Миша Борин перечитывал историю ледовых походов.
— Алло! — услышал он голос Азореса. — Кто дежурит в штабе?
Миша привскочил на постели. Он уже мог сидеть, но ходить ему ещё не позволяли.
— Я. Миша. Это вы, Азорес? Что нового? Вы прибыли на место?
— Да. Передай об этом по телефону отцу и товарищу Барковскому. Капитан Маковский ждёт распоряжений штаба.
— Сейчас! — услышал Азорес взволнованный голос Миши и усмехнулся. Азорес знал, с каким нетерпением любознательный подросток ожидал, когда флотилия прибудет на место. Пока Миша звонил по телефону членам штаба, Азорес возвратился в каюту капитана и сказал:
— Мне не совсем понятно одно: ты, Маковский, говоришь, что место гибели «Левиафана» известно довольно точно; глубины Атлантического океана тоже точно известны, почему же наши учёные и техники, проектируя подводный телевизор, рассчитывали на глубину около тысячи метров? Возможно, такая глубина и не нужна.
