Вернуть изобилие - Гринленд Колин (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
В соседней каюте никого нет, подумала она. Тем не менее, она держала дистанцию.
— Чего ты хочешь, Могул? — без всякой необходимости спросила она, выскальзывая из упавшего костюма.
— Тебя, — ответил он. Его голос звучал, как мартовский ветер, вечно поющий в полых скалах.
Он казался больным, печальным клоуном в мягкой голубой пижаме. Его белая шея выражала вечную печаль и тоску. Он хотел, чтобы она сжалилась над ним, но у нее было не то настроение. Она была потрясена и расстроена — новостями Элис, Херувимом, теперь вот — этим визитом. Ее сердце поникло и очерствело. Но она жила сейчас не сердцем. Она чувствовала, как кровь стучит в висках, как напряглись ее соски, как живот наливается желанием.
Наслаждаясь, наконец, хоть каким-то чувством власти, она провела рукой по его длинной скорбной шее и притянула его благородную голову к своему лицу. Это была сила давать и получать, сила наслаждения. Она поцеловала его в губы.
Затем последовала пауза, момент банальной реальности, когда она расстегивала его рубашку, сражаясь с маленькой тугой пуговицей у ворота. Она поцеловала его горло.
Его изящные пальцы скользили по ее телу, ласкали ее, поглаживали ее волосы, водили вдоль ее спины, шеи, грудей. Она терпеливо ждала, пока он расстегнул и снял с нее жилет, тенниску, расстегнул ремень.
Он прижался губами к ее уху. Его язык был как мордочка крошечного животного, он пробовал, щекотал ее. Табита засмеялась и поздравила себя.
Свет в каюте мигнул.
Он остановился, глядя в потолок:
— Что это было?
— Кстаска делает кое-какую работу на корабле, — сказала Табита.
Он кивнул:
— Хорошо, — сказал он. — У нее это хорошо получается.
И стянул с нее брюки.
Табита стащила тапочки и ступила из них. Обвила руками тонкую талию Могула.
В глубине ее сознания крутилась какая-то мысль, она озадачивала Табиту. Что-то в том, что он только что сказал. Она притянула его на койку и некоторое время лежала рядом, прижав его к себе, расстегивая его брюки.
У него были груди. Легкий намек на выпуклости, незаметный, когда он лег, чтобы она могла снять с него брюки; но все же груди. Значит, они действительно были совершенно идентичны, эти Близнецы. Как странно, подумала Табита. А потом пришла мысль: он назвал Кстаску «она».
Она выпустила его из объятий, отодвинулась, встав на колени на койку.
— Ты Саския, — сказала Табита.
И стянула с него трусики.
Так оно и оказалось.
Саския, казалось, была в смятении:
— Я думала, ты знаешь, — прошептала она. — Я — это он, а он — это я.
И улыбнулась легкой печальной улыбкой.
В голове Табиты царил отчаянный хаос. Она свирепо спросила:
— КТО ты на самом деле?
— Я — это я, — сказала Саския. — Правда, — подтвердила она.
Табита задрожала. Саския потянулась к ее руке, но Табита отшатнулась.
— Кто вы, черт бы вас побрал? — выкрикнула она. — Как вы можете быть близнецами, совершенно идентичными?
— Мы не близнецы, — сказала Саския, — не близнецы.
Одним конвульсивным движением Табита схватила свою тенниску и стала натягивать ее на голову. Саския потянулась к ней, словно пытаясь остановить, потом откинулась назад в нерешительности.
Табита села, скрестив ноги. Свет снова потускнел, потом стал таким же ярким, как и прежде.
— Расскажи мне, — сказала она.
Саския неловко подвинулась, все ее изящество и элегантность исчезли.
— Ну, сейчас — да, но раньше — нет, — сказала она.
Табита, разозленная и наэлектризованная, фыркнула: — Какого черта…
— Нас было пятеро близнецов, — сказала Саския. Потом провела кончиком языка по губам. — Нас осталось только двое, — сказала она.
Она снова потянулась к Табите, стремясь обнять ее, желая, чтобы Табита обняла ее, и Табита прижала ее к себе.
Саския сказала:
— Мы были экспериментом. Сьюзен, Гореаль и Зидрих — их списали. Нам удалось бежать. Нас спасли. Иначе нам бы не выжить.
Табита слышала, как твердо и решительно стучит сердце Саскии в его узкой клетке.
— Мы ничего не знали, — рассказывала Саския, — о… других людях. О системе. Мы никогда не разлучались, — сказала она. И потерла нос, сделав неожиданно уродливую гримасу, как слепой человек, не умеющий контролировать свое выражение лица. — Я хочу уйти от него, — заявила она.
— Почему?
Саския села, глядя в лицо Табиты:
— Чтобы быть самой собой! Чтобы я могла… — она беззвучно вздохнула. — Он хочет тебя, — сказала она, кладя ладонь на грудину Табиты.
Табита почувствовала, как ее жар остывает и испаряется.
— Поэтому ты сюда и пришла?
— Он не должен быть с тобой.
Табита проглотила свой гнев. Они же дети. Она чуть не отправилась в постель с ребенком.
— Значит, ты пришла сюда первой, — сказала Табита. — Ты не можешь так поступать, — с силой заявила она, — нельзя так обращаться с людьми.
— Как обращаться? — Саския была озадачена.
— Как… как с оружием.
— Дело не в этом, — тут же отозвалась Саския, причем очень решительно. — Нет, Табита. Я тоже тебя хочу, — сказала она, снова умоляюще. — Я люблю тебя…
— Нет, не любишь, — сказала Табита, теряя терпение, — ты просто подражаешь ему.
Саския смотрела на нее снизу со слезами в глазах.
— Не подражаю, — сказала она. — Я бы не смогла. Ты не понимаешь. Я — это действительно он. Чего хочет он, того хочу и я.
— Ну что ж, меня ты не получишь, — коротко сказала Табита. — Меня никому не заполучить. Я не твоя. Я сама по себе.
Саския сказала мягко и неожиданно очень серьезно:
— Вот поэтому я и люблю тебя. — Она погладила бедро Табиты. — Ты настоящая, а я не привыкла к настоящим людям. Могул и я, мы не настоящие, — сказала она, протянула руку за своей одеждой и стала одеваться. — Кстаска — настоящая, но она не человек. Тэл тоже. Марко не настоящий, он весь состоит из слов. А Ханна — мертвая.
Позже Табита вспомнила, что Саския была далеко не так одинока, как притворялась. Через перегородку она иногда слышала их с Марко, их стоны и вскрики.
Разве что это был Могул.
В ту ночь Табита проснулась, увидев сон про капитана Девере, искалеченного пилота, вечно кружившую вокруг Деймоса в своей крепости из черного камня. Она проснулась, вспомнив ее запах — мускуса и машинного масла.
За дверью, в соседней каюте раздавались голоса.
Марко и Саския, подумала Табита и поняла, что уже ревнует.
Но там были и остальные, они негромко и дружески беседовали. Табита слышала их всех: чириканье Тэла, далекое жужжание Кстаски. Что они там делают: играют в карты или замышляют смуту? Табита напрягла слух, но не смогла ничего расслышать.
Она молча слезла с койки, натянула халат и вышла в коридор.
Ночь была тоже относительной, как и все в сверхпространстве. Там нет ни темноты, ни света, кроме того, что проникает с противоположной стороны зеркала, из настоящего пространства. В этом тусклом потоке Табита подошла ко входу к трюм и вошла внутрь.
Впервые оказавшись одна в трюме с тех пор, как они тронулись в путь, Табита осторожно осмотрелась. Гамак Близнецов был пуст, как и кокон Херувима. Ящик Тэла стоял в углу с поднятой крышкой. В тусклом свете испорченная стенная роспись с ее слабыми, широкими линиями, пятнами точных и все же расплывчатых деталей, казалось, имитировала не менее призрачный пейзаж за иллюминаторами. Там были окутанные туманом аллеи, наполненные неопределенными возможностями, яркие пятна чьего-то присутствия, четкого и все же непостижимого.
Табита пришла в трюм не для того, чтобы любоваться искусством. Она явилась посмотреть на их багаж. Осторожно она обошла кучу коробок, сумок и других принадлежностей, оглядывая их все. Табита искала длинный серебристо-серый цилиндр, который Могул и Марко с риском для жизни привезли с Изобилия.
Она нашла его под большим холмом разноцветной ткани. Кто-то явно стремился к тому, чтобы цилиндр оставался прикрытым. Табита ухватилась за цилиндр и вытащила его на открытое пространство. Он был холодным на ощупь и довольно тяжелым.
