Деревянные космолеты - Шоу Боб (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Кассилл раздраженно поморщился.
– К чему забегать вперед? Ты до ста проживешь, а то и дольше.
– Кассилл, дай слово.
– Хорошо. Клянусь, что приму титул в тот день, когда он перейдет ко мне.
– Спасибо, – с искренним облегчением произнес Толлер. – А теперь поговорим об управлении поместьем. Мне бы очень хотелось, чтобы ты и дальше брал с арендаторов плату перечной кукурузой. Насколько я могу судить, доходы от копей, литейных цехов и кузниц все растут, и на нужды семьи их вполне хватает.
– На нужды семьи? – Кривой ухмылкой Кассилл дал понять, что находит последнее слово неуместным. – Мы с матерью не нуждаемся в средствах.
Толлер сделал вид, будто не заметил в тоне Кассилла вызова, и поспешил заговорить о промышленности. При этом он все время сознавал, что от главной цели этой встречи ему не уйти.
Когда очередная напряженная пауза затянулась, как ему показалось, до бесконечности, Толлер понял, что оборвать ее придется ему.
– Кассилл, – сказал он, – своего отца я встретил лишь за несколько минут до того, как он наложил на себя руки. В наших судьбах было столько… нелепого, но в конце концов мы соединились. Я… не хочу, чтобы мы с тобой расстались, не разобравшись… Скажи, ты можешь простить все беды, которые я принес вам с матерью?
– Беды? – с деланным недоумением переспросил Кассилл. Он нагнулся, поднял гальку с толстым золотым пояском, повертел перед глазами и бросил в пруд. Зеркальная гладь пошла морщинами, отраженный в ней лик Мира разлетелся вдребезги.
– О каких бедах ты говоришь, отец?
Но Толлер, полный решимости все расставить по своим местам, не поддался на его тон.
– Я не заботился о вас, потому что никогда не довольствовался тем, что имел. Вот так. В моем обвинительном акте всего несколько слов, но в них нет вымысла или лицемерия.
– Мне никогда не казалось, что обо мне мало заботятся, – медленно проговорил Кассилл. – Я ведь чувствовал, что ты нас любишь, и думал, будешь любить всегда. А теперь мать осталась одна.
– У нее есть ты.
– Она одинока.
– Я тоже одинок, – сказал Толлер, – но тут уже ничего не попишешь. И твоя мать лучше меня это понимает. Если и ты научишься понимать такие вещи, то научишься и прощать.
Ему вдруг показалось, что Кассилл выглядит моложе двадцати двух лет.
– Советуешь понять, что любовь не бессмертна?
– Она способна умереть, но способна и не поддаваться смерти. Иные люди с годами меняются, иные остаются прежними. Когда один из супругов, мужчина или женщина, меняется, ему, или ей, кажется, что другой супруг, женщина или мужчина, как раз и подвергается сильнейшей перемене… – Толлер умолк и беспомощно посмотрел на сына. – Что я могу советовать, если сам ничего в этом не смыслю?
– Отец… – Кассилл шагнул к Толлеру. – Я вижу, тебе очень больно. Я даже вообразить не мог, как ты мучаешься.
Напрасно Толлер пытался сдержать слезы, затуманившие его взгляд.
– Я рад боли. Как раз ее-то мне и недоставало.
– Отец, не надо…
Толлер протянул руки к сыну, они обнялись, и на краткий миг объятий он вспомнил, каково это – быть счастливым человеком.
– Клади на борт, – приказал Толлер, выпуская изо рта струйки белого пара.
Сидевший за рычагами управления Бартан Драмме (он ни разу не упустил случая попрактиковаться в вождении корабля) кивнул и стал выбрасывать из горизонтальной дюзы кратковременные струи пламени. Судить о том, как их отдача превозмогает инерцию гондолы, позволяло скольжение Верхнего Мира по небу; вскоре из-за коричневого горба оболочки появился огромный блин Мира. Врубив противоположную дюзу, Бартан прекратил разворот; за каждым бортом застывшего в пустоте корабля теперь целиком виднелась планета. Впритык к восточному краю Мира пылало солнце, высвечивая лишь тонкий серп земной тверди. Все прочее тонуло в полумраке.
До ожидающего старта космолета оставалось меньше мили, на тусклом фоне Мира он казался ленточкой света. Рядом висело несколько крапинок поменьше – немногочисленные казармы и склады, которые Чаккел позволил оставить в зоне невесомости для обслуживания недавно построенного корабля. В разрисованных небесах не так-то просто было найти это рукотворное созвездие, но всякий раз, когда оно попадалось Толлеру на глаза, у него учащалось биение сердца.
Истекли шестидесятые сутки с того дня, когда монарх разрешил снарядить экспедицию, и теперь Толлеру не верилось, что час расставания с родными планетами уже близок. Отгоняя смутное чувство нереальности происходящего, он навел подзорную трубу на космолет.
Его конструкция, начерченная Завотлом в гостинице «Синяя Птица», с тех пор претерпела одно существенное изменение. Сначала передняя из пяти секций задумывалась как отделяемый модуль, но по зрелом размышлении эта идея была отвергнута – недопустимо, чтобы на корабле был целиком закрыт передний обзор. После ряда неудачных экспериментов с зеркалами решено было перенести посадочный модуль в корму – его двигатель будет толкать космолет к Дальнему Миру, а там, после отделения секции, у корабля-матки обнажится собственный двигатель – для обратного путешествия.
Толлер опустил подзорную трубу и обвел взглядом других членов экипажа. Все они казались непомерно толстыми в костюмах на ватной подбивке, все были погружены в раздумья. Кроме Бартана, здесь находились Бериза Нэрриндер, Типп Готлон и еще один бывший истребитель, добродушный паренек по имени Дакан Врэйкер. К удивлению Толлера, от добровольцев не было отбою, но он выбрал Врэйкера за невозмутимый нрав и многочисленные технические навыки.
Оживленные голоса, не умолкавшие последний час, стихли, как будто люди вдруг осознали величие предстоящего.
– Только не надо мрачных физиономий, – с деланным весельем попросил Толлер. – Может, на Дальнем Мире нам так понравится, что и возвращаться не захочется.
Глава 14
Приближался день старта. Толлер с нетерпением ждал, когда космолет обернется огненной стрелой и вырвется из хватки родной планеты. Как командир корабля, он бы предпочел в этот день сидеть за рычагами управления, но в период подготовки, когда дело дошло до освоения нового стиля полета, выяснилось, что остальные члены экспедиции в таком «спорте» куда одареннее своего начальника. Длина корабля впятеро превышала диаметр, и было нелегко сохранять его положение в пространстве – это требовало весьма деликатного обращения с горизонтальными дюзами, умения обнаруживать и исправлять отклонения от курса чуть ли не в момент их возникновения. Казалось, Готлон, Врэйкер и Бериза приобрели этот навык безо всяких усилий; нечастыми и кратчайшими – в долю секунды – вспышками они удерживали перекрестье рисок рулевого телескопа на центре планетного диска. Завотл и Бартан тоже неплохо овладели управлением, хоть и уступали в сноровке товарищам; Толлер же, к великой его досаде, в коррекции курса то и дело давал лишку, что вынуждало его терять время на исправление ошибок и вызывало ухмылки остальных воздухоплавателей.
В конце концов он сдался и уступил ответственность за вывод космолета из атмосферы планет-близнецов Готлону, самому молодому члену экипажа.
Пристегнутый к сиденью возле центра верхней палубы, Готлон не отрывался от призматического окуляра слабого телескопа, направленного вертикально на иллюминатор в носу корабля. Его ладони лежали на рычагах управления, от которых вниз, через несколько палуб, к главному двигателю и горизонтальным дюзам шли стержни. Свирепая щербатая улыбка показывала, что Готлон охвачен возбуждением и ждет не дождется приказа стартовать.
Толлер обвел взглядом носовую секцию, служившую не только рубкой управления, но и кубриком, и кают-компанией. В разных местах у борта, держась за скобы, покачивались в воздухе Завотл, Бериза и Бартан. В секции не горела ни одна лампа, свет проникал только через иллюминатор с солнечной стороны, но Толлер довольно ясно различал лица спутников и видел, что экипаж разделяет его чувства.
Полет мог продлиться все двести дней – чудовищно долгий срок для человеческого существа, обреченного на бездеятельность и аскетизм. Как бы ни были тренированы воздухоплаватели, в такой серьезный момент любой способен поддаться малодушию, и это будет вполне естественно. Возможно, когда наконец заработает главный двигатель и понесет их навстречу приключениям, станет легче, но до этого момента – до психологического перелома – Толлеру и его людям оставалось лишь терзаться сомнениями и дурными предчувствиями.
