Земля Санникова - Обручев Владимир Афанасьевич (чтение книг TXT) 📗
– Не горюйте, Капитон, не медведи, а люди съедят ваше мясо. Придет Горохов с онкилонами и заберет все к ним на стойбище.
– Как, а разве Никита не едет с нами домой? – воскликнул в изумлении казак.
– Да, он решил остаться. Полюбил тут женщину, говорит, здесь лучше, чем в Казачьем.
– Так и решил? Ах, он сволочь такая! В Казачьем ведь у него жена есть, правда, старая и злющая баба.
– А здесь молодая и добрая. Он тут вроде князя будет.
– А кто же это пришел с вами? Провожает, что ли? – спросил казак, указывая на Аннуир.
– Нет, это моя жена, идет с нами на материк, – ответил Ордин.
– Вон оно что! – протянул Никифоров, с любопытством оглядывая смутившуюся женщину, которая недостаточно знала по-русски, чтобы понимать быстрый разговор, но поняла, что говорят о ней.
– Значит, вместо Никиты с нами пойдет баба здешнего племени! Не знаю, как мы с собаками управимся, – она Никиту не заменит, небось собачек не видывала даже, не то что нартой править. Эх, огорчение!
Долго еще Никифоров философствовал на эту тему у костра, вокруг которого расположились путешественники. Ловкость, с которой Аннуир справлялась с приготовлением ужина, несколько примирила его с этой заменой, и он в конце вечера сказал даже:
– А жинка у вас славная, работящая, Семен Петрович! И сильно любит вас, если решилась от своих в чужие края за море идти… А ваши, видно, не пожелали? – обратился он к остальным двум.
– Да, не пожелали… – ответил Горюнов и вкратце разъяснил Никифорову, как сложились обстоятельства, заставившие их спешно уходить из этой интересной земли. – Весной мы сюда вернемся, – закончил он, – если все будет благополучно.
Никифоров рассказал за ужином, что немедленно уходить из котловины нельзя, так как сугроб за лето порядочно понизился и уже не доходит до гребня обрыва, а только до верхнего уступа, над которым приходилось еще метров пятнадцать карабкаться по скалам. Для подъема нарт и груза необходимо было расчистить путь, сделать ступени. Сугроб также требовал подготовки: он сильно обледенел с поверхности, и нужно было вырубить по всей длине ступени.
– За день со всем этим, однако, не справимся, – сказал он.
– У нас есть два дня, – сказал Горюнов. – Мы обещали Никите ждать его двое суток. Авось он раздумает и придет.
Наводнение
Переночевав в палатке казака, все еще стоявшей в ледяном гроте, значительно увеличившемся за лето вследствие таяния, путешественники с утра принялись за прорубку ступеней вдоль гребня сугроба.
Все пятеро работали усердно и перед вечером очутились на площадке уступа. Она имела от четырех до десяти метров ширины и тянулась в обе стороны от сугроба метров на сто; далее же быстро суживалась. Над ней поднималась стена, имевшая в самом низком месте метров десять вышины; она не везде была отвесна, а распадалась на отдельные высокие и низкие уступы, по которым опытный альпинист мог бы взобраться наверх. Но для собак и для подъема груза уступы были слишком высоки, и нужно было сделать промежуточные, что при слоистости базальтовой лавы не представляло непреодолимой задачи. Работы, во всяком случае, хватало на день.
Осмотрев площадку, Горюнов сказал:
– Как вы думаете, не поднять ли нам весь груз и нарты сегодня же сюда?
– А зачем это? – спросил Костяков. – Внизу ночевать удобнее: здесь можно спросонок и свалиться с обрыва.
– Ночевать мы можем внизу, но всю тяжесть лучше поднять сегодня, и вот почему. Сегодня вечером мы должны были вернуться на стойбище, что, согласно нашей записке, Горохов должен был сказать Амнундаку. Последний, видя, что нас нет, может послать вечером же погоню – онкилоны дорогу знают. Погоня придет сюда завтра рано утром, и, если весь груз будет еще внизу, нас захватят – стрелять в онкилонов мы, пожалуй, не решимся. Если же груз будет уже наверху, мы сами быстро поднимемся и можем разрушить дорогу по сугробу, то есть будем в безопасности. Смотрите, срубить верхнюю узенькую часть гребня на протяжении десятка метров недолго, и тогда никто не решится лезть сюда.
– Пожалуй, вы правы! – согласился Костяков.
– Ну а как же собаки? – спросил Никифоров. – Им на площадке будет тесно.
– Они тоже могут ночевать внизу в своих гротах. Им недолго взбежать порожняком наверх.
Приняв это решение, приступили к подъему груза, пользуясь остатком дня. Это оказалось не так легко. Поднимать сильно груженные нарты по крутому уклону, несмотря на вырубленные ступени, собаки сразу не могли, и пришлось сделать это в несколько приемов. Поэтому провозились до темноты, но в конце концов весь груз, запасы мяса, дров и нарты были сложены на площадке; внизу остались только спальные мешки и посуда для ужина и чая.
Обилие дров, заготовленных на зиму, позволяло не скупиться ночью на костры, чтобы отогнать медведей. По словам Никифорова, они посещали его за лето не раз, и только грот спасал его от объятий косолапых, а мясо, которое привлекало хищников, – от разграбления.
Благодаря бдительности Белухи он своевременно просыпался и, притаившись среди льдин входа в грот, стрелял в ночного гостя, пытавшегося разворотить ледяные глыбы, закрывавшие мясной склад.
За ужином он рассказал также, что во время двух землетрясений ему было очень страшно: он выбегал из грота, опасаясь, что свод рухнет. С обрывов по соседству камни сыпались, словно град, и в земле образовались трещины.
Утомленные работой, путешественники рано легли спать на площадке между четырьмя кострами и крепко заснули под охраной Крота и Белухи. Но около полуночи их разбудил сильный подземный удар. Приподнявшись в испуге, они стали прислушиваться; из-под земли доносился явственный гул, словно там по неровной мостовой катились тяжелые возы; к нему очень скоро присоединился доносившийся уже по воздуху грохот, то близкий, то далекий, от падения глыб, срывавшихся с обрывов окраин; земля под лежавшими дрожала. Но все эти звуки скоро покрылись неистовым воем собак, запертых в ледяных гротах.
Так как путешественники лежали под открытым небом и достаточно далеко от подножия обрыва, то бежать куда-нибудь им не нужно было, и они продолжали полулежать на спальных мешках в понятной тревоге.
Скоро последовал еще один удар, более сильный; лежавшие почувствовали, как их слегка подбросило вверх; пламя догоравших костров подпрыгивало, головешки и угли рассыпались в стороны. Где-то поблизости что-то грохнуло, и Горюнов, лежавший против входа в грот, в котором стояла недавно палатка и в котором провели прошлую ночь, увидел, что из свода вывалилось несколько крупных ледяных глыб.
– Наше счастье, что мы ночуем здесь, а не в гроте! – воскликнул он. – Сейчас нас бы там придавило!
– А не может ли придавить и собак в их убежищах? – встревожился Ордин.
– Едва ли. Их гроты небольшие и расположены в самой высокой и толстой части сугроба.
– Если их выпустить, они разбегутся, – заявил Никифоров. – Привязать их не к чему – нарты наверху. Пусть сидят.
Но еще несколько сильных ударов, последовавших один за другим, заставили путешественников переменить свое решение. Собаки подняли такой отчаянный вой, очевидно, предчувствуя опасность, что Никифоров с топором в руках, пошатываясь, словно на палубе корабля во время качки, побежал к гротам, выворотил ледяные глыбы, которыми закрывал вход, и выпустил животных. Последние вырвались на свободу как ошалелые, прыгая друг через друга, но сейчас же перестали выть и, отбежав только несколько шагов, сбились в кучу и, помахивая хвостами, смотрели на своего каюра. Никифоров принес потяги, привязал к ним собак и развел все три упряжки в разные места, недалеко от костров, уложив их на землю. Потом он заглянул во все три грота и, вернувшись, сказал:
– Песики недаром беспокоились – лед треснул над их головами, руку можно просунуть в щель. Того и гляди, глыба вывалится.
– Ну, в эту ночь все землянки онкилонов, наверно, опять обрушились, – сказал Горюнов.
