Цена познания - Алкин Юрий (электронная книга txt) 📗
Вследствие всех этих причин я был настроен благодушно. Настолько, насколько мне позволяли изрядно уменьшившиеся подозрения. Зайдя в спальню, я растянулся на кровати и некоторое время лежал, прикидывая, сколько времени надо еще следить за Седьмым, для того чтобы с легким сердцем объявить его Зрителем. Придя к выводу, что двух месяцев должно быть достаточно, я еще больше повеселел из-за относительной краткости этого срока, сладко потянулся и обвел комнату хозяйским взглядом. Комнате такого взгляда явно не хватало. Разбросанные и там и сям вещи возвышались вокруг светлыми курганами. Повсюду вперемешку с книгами и тетрадями лежали листы бумаги, покрытые схемами и вопросительными знаками. Вся обстановка красноречиво говорила о необходимости уборки.
Вздохнув, я слез с кровати и стал наводить порядок. Процедура заняла около получаса и придала комнате божеский вид. Кроме того, она принесла неожиданный плод — обнаруженную под кроватью длинную линейку. Улыбнувшись этому напоминанию о Седьмом, я отложил находку в сторону и тут же подумал, что надо бы ее вернуть. Поиски поисками, а держать месяцами взятую на один вечер вещь нехорошо. Заодно представляется отличная возможность лишний раз пообщаться с подследственным. Впрочем, какой он подследственный. Самый настоящий Зритель.
Подумано — сделано. Через десять минут я был у Седьмого. Он встретил меня очень радушно и сразу же стал уверять, что я зря беспокоился. Во-первых, про линейку он уже и думать забыл, во-вторых, у него есть другая, в-третьих, он все равно очень рад меня видеть, а в-четвертых, не вообразил ли я снова, что ему нужна линейка для создания картин? Я как мог уверил его, что подобные заблуждения больше не приходят мне в голову, и сразу же согласился на его предложение присаживаться. В отличие от прошлого визита, в этот раз я был заинтересован в продолжительной беседе. Предоставив мне диван, Седьмой с размаху сел в кресло и немедленно начал повествование о великолепной идее, которая осенила его вчера. Живопись, оказывается, давно нуждается во встряске. Конечно, благодаря некоторым энтузиастам какой-то прогресс имеет место, но все же ничего нового не создавалось уже долгие годы. Течения сформировались еще во Втором периоде и с тех пор не подвергались каким-либо серьезным изменениям. Нужен свежий подход! Нужно что-то истинно новое! Мы не можем больше топтаться на месте. Потенциал, заключенный в изобразительном искусстве, не использован пока и на тысячную долю. Мы должны идти вперед! Больше пока он ничего придумать не смог, но само осознание этой необходимости уже является очень важным шагом на пути к новым высотам.
Я слушал и размышлял о том, какая блестящая жизнь ждала бы его в большом мире. Эта неуемная энергия в соединении с талантом могла выдвинуть его в первые ряды современных художников. Кто знает, может быть, экспериментаторы, сами того не ведая, вырастили нового Дали. А он вынужден был прозябать в этих стенах, даже не подозревая о своих возможностях. С другой стороны, может быть, именно ему суждено было стать символом новой жизни для всего человечества…
— …впрочем, кое-что я тебе сейчас покажу, — закончил Седьмой и скрылся во внутренней комнате.
Оставшись один, я сделал то, что делают многие гости, будучи ненадолго покинуты хозяевами: встал и прошелся по комнате, осматривая обстановку. Гостиная Седьмого безуспешно пыталась балансировать между комнатой для приема гостей и мастерской-галереей. Мастерская явно побеждала. Для такого небольшого помещения здесь было слишком много картин (разумеется, все они были написаны хозяином).
Картины пестрели на стенах, стояли, прислоненные к ним, на полу, и даже из-под дивана высовывался краешек белого листа. Я прохаживался и вглядывался в полотна, пытаясь вообразить, что думал их уникальный создатель, когда писал их.
Осмотрев все картины, я как хороший гость вернулся на диван. Седьмой задерживался. Я потер лицо, сменил позу и, не зная, чем еще заняться, бесцельно потянул плотный лист, край которого белел у моих ног. Лист оказался абсолютно чистым, и я чуть было не сунул его обратно, когда мне в голову пришло, что, возможно, рисунок располагается на другой стороне. «Наверно, и там ничего нет», — вскользь подумал я и перевернул лист. С него на меня смотрело хмурое, подозрительное и высокомерное лицо Наполеона Бонапарта.
Что делать теперь? Что ждет нас? Чего добиваются эти люди? Такие вопросы терзали меня, когда, возвратившись домой, я кругами ходил по комнате. Зрителя не существует. Не существует! Все эти россказни о дерзкой идее, о человеке, не знающем о смерти — все это было сладкой ложью, ловушкой, гигантским обманом. Нас поманили огромными деньгами, и мы словно бабочки на огонь слетелись в это страшное место. И теперь нас, как бабочек, готовили для какого-то гербария. Я с отвращением вспоминал сегодняшний ужин. Порцию каких жутких веществ я добровольно отправил в свой организм? Что они делают со мной? С Мари? В кого мы превращаемся? Что станет с нами через три года?
Да, некоторые из окружающих нас людей подходят к концу своего срока. Да, все они выглядят нормально. Но люди ли это? Или просто оболочки, под которыми осталось немного человеческого? И как, как нам избежать такой же участи? Я метался от вопроса к вопросу. Что здесь происходит? Что с нами делают? Как отсюда бежать? Чего хочет эта невидимая рука, которая безжалостно управляет нами? И в этот момент невидимая рука напомнила о себе.
— Пятый, подойдите, пожалуйста, к микрофону, — произнес холодный голос Тесье. — Мне надо с вами поговорить.
Я замер. Тесье? Неужели это совпадение? За все это время он говорил со мной только однажды, тогда, после разговора с Эмилем.
— Подойдите к микрофону, — повторил голос. — И не пытайтесь сделать вид, что вы спите.
Неужели намек на то утро? Медленно переставляя ноги, я подошел к столу, сел и включил микрофон. Что бы это ни было, никаких доказательств у них нет. Надо быть спокойным… спокойным…
— Я слушаю.
— Очень рад, что смог вас застать.
Снова этот приторный тон. И что это? Опять намек?
— Уже поздно. В это время я обычно дома.
— Очень хорошо. Вы ведь еще не успели лечь, не правда ли?
— Еще не успел. Но собирался.
Главное — не волноваться. Ему ничего не известно…
— Я не задержу вас надолго. Мне необходимо обсудить с вами кое-какие организационные детали, но это не должно занять много времени.
— Детали чего?
— Кстати, мы с вами давно не разговаривали. Как вам вообще живется?
— Спасибо, все хорошо.
— Не скучаете?
— Нет.
Он глухо кашлянул.
— Чем занимаетесь в свободное время?
— Простите, что вы имеете в виду? Разве не все мое время свободное?
— Скажем так, чем вы занимаетесь в то время, когда не исполняете свои обязанности? Вы ведь знакомы со своими обязанностями?
— Разумеется.
— Не могли бы вы напомнить мне, в чем они состоят?
— Быть Пятым везде и всегда.
— Превосходный… просто превосходный ответ. Предельно коротко и ясно.
Мне казалось, что он играет со мной, как огромный ленивый кот с мышкой. И я не мог избавиться от ощущения того, что за этим предельно вежливым тоном скрывается едва сдерживаемое бешенство.
— Так как же вы проводите свое время, когда не изображаете Пятого?
Неужели они знают о наших поисках? Или о наших встречах?
— Как я уже сказал, я изображаю Пятого везде и всегда.
Тесье понимающе усмехнулся.
— Вы уверены, что это так?
— Уверен. Всегда, кроме тех моментов, когда я нахожусь в своей внутренней комнате. Я не могу быть Пятым, разговаривая с вами или обдумывая новую книгу.
К чему я приплел книгу? И что он знает? Он должен что-то знать, иначе он бы не стал говорить со мной сам. Тем более так говорить.
— Ну что ж, если вы уверены в том, что эти моменты единственные, мне остается только вас поздравить. Вы, несомненно, образцовый актер.
Я стиснул зубы. Если я сейчас промолчу, то этим признаю, что в чем-то виноват.
