Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна (библиотека электронных книг TXT) 📗
— И как же мы теперь будем жить?
— Даже не знаю, Лера. Тебе решать. Ты пойми, я все время буду опаздывать, не успевать, поскальзываться и ломать ногу, как в прошлом году, и так далее. Это математически точно. Неудачник я. И буду добросовестно тянуть тебя назад. Но решать тебе, — закончил признания Сергеев.
Надо же, геройствует, рыцаря из себя корчит, слушать тошно. Мне, мол, решать… А может, все к лучшему. Само складывается.
— Я устала, пойду спать. Ты, если со стола убирать будешь, осторожнее, не разбей ничего.
В одном Сергеев оказался стопроцентно прав: спал он один на диване в гостиной. Долго ворочался, пытаясь хоть задним умом постичь, что происходит. Почему Лера и не возражала, выслушала как должное. Неужели согласна врозь? И без ужина вдобавок остался. Швыряние хлеба с маслом — не эксперимент, а бредятина, но он только продемонстрировал то, что угадывалось интуитивно: существование чего-то вроде пресловутого рока, стремящегося их разлучить. Но почему Лера так отчужденно смотрела?
Разбудило Сергеева солнце, прокравшееся сначала меж шторами, а потом и меж ресницами. Настоящая весна! Смешно вспомнить, о каких глупостях они вчера рассуждали. И как серьезно!
— Лера!
Она не отозвалась. В спальне ее не было. И на кухне тоже. И в ванной. И даже в платяном шкафу, хотя пряток и прочих детских шуточек она не выносила. Но в шкафу не оказалось не только Леры — еще и ничего из ее одежды.
Достойный финал всех его невезений!
Ушла. Поднялась с утра пораньше, тихонько собрала вещи и ушла, бросила, сожгла мосты. Да, конечно, вчера он сам намекал на возможность такого варианта, даже предлагал решать, но нельзя же думать, что он этого хотел!..
Сергеев прямо в тапках — вопиющее нарушение домашнего режима! — завалился на разложенный диван.
Все, это уже последняя черта, край. Что делать, черт побери, что же делать?! Бежать за ней? Да, бежать! И дурак, не знающий жизни, тот, кто в такой ситуации думает про гордость.
Одевался Константин лихорадочно, заминка вышла с галстуком: цеплять или нет? За мыслью о галстуке явилась другая, не менее посторонняя: о теще. Уж она-то своего не упустит, прокомментирует… Нет, если здраво рассудить, Валерия не вернется. Не такой характер. Обдумала, взвесила, сделала выбор — не вернется. Просто выставит за двери. Сам ведь, сам накликал, никто за язык не тянул со своими ученостями.
И тут, как гром небесный, щелкнул дверной замок.
Она!!!
Никакого чемодана в руках у Валерии не имелось, лишь авоська.
— Ты где была? — восторженно завопил Сергеев.
— Не кричи, весь дом разбудишь. За хлебом ходила. Ты хоть и невезучий, но кормить-то тебя надо.
— А вещи?
Валерия как раз прошла в комнату, и тени смущения на ее лице Константин не увидел.
— Чемодан я разберу. Он, кстати, в кладовке, странно, что ты не нашел. Очередная неудача?
— Да я… Да я просто наисчастливейший человек в околоземном пространстве!
Тезис требовал доказательств, и немедленных. Кто его знает, откуда явилась Сергееву такая шальная мысль, но он неожиданно схватил с серванта вчерашнюю колоду карт и сыпанул их на пол. Чудо: падая, карты сами выстроились в пятиэтажный домик, который простоял секунды три; но не выдержал сквозняка из открытой форточки. И тогда Константин уже уверенно и сознательно, наслаждаясь производимым эффектом, отодвинул стекло, выгреб из серванта дареные на свадьбу хрустальные бокалы и широким жестом подкинул их к потолку. Упав, ни один из них не разбился, что само по себе невероятно. Более того, все бокалы с приятным звоном установились на тонкие ножки, образовав под ногами идеально верный шестиугольник.
Евгений Ленский
Вокруг предела
1
Отвертку он украл еще днем. Точнее, не украл, а подобрал на полу в картонажной мастерской, где они делали коробки для обуви. Хотя, конечно, чью-то отвертку, но большого ущерба он все же не нанес никому: у отвертки было тупое, широкое жало со щербинкой и полуобломанная ручка. А это казалось самым важным — не нанести большого ущерба, если уж нельзя обойтись совсем без него. Только вот почему это так важно — он не знал, просто чувствовал.
До вечера Трофимов носил отвертку в носке и очень боялся, что она прорисуется сквозь ткань больничных штанов — серых полупортков-полупижамы. А когда ложился спать — перепрятал ее под подушку.
Засыпали все трудно — со стонами, проклятьями, скабрезным шепотом и диким ржанием. Только сосед справа — тихий и спокойный Наполеон, заснул сразу. Кое-кто, особенно практиканты, не верили, что этот безобидный старичок и есть великий французский император. Старичок объяснял, что на острове Святой Елены что-либо предпринимать уже поздно, а самое главное, только недалекие англичане могут думать, что он не подозревает о мышьяке в своем ежедневном кофе. Когда студенты уходили, Наполеон вздыхал и мрачно повторял одну и ту же фразу: «А я кофе не пью!»
Трофимов знал, что император просто успокаивает себя и окружающих, а кофе исправно употребляет, как и все, — когда в столовой дают. Трофимов никогда не опровергал Наполеона, как никто другой Он понимал, что должен чувствовать человек, у которого навсегда позади не только Ляйпциг и Ватерлоо (хвост бы с ними!), но и Аркольский мост, Ваграм и Аустерлиц!
Наконец, когда успокоились все, Трофимов встал, тщательно, как никогда, зашнуровал ботинки, поколебался, но оставил на вешалке ватник и, сжимая в руке отвертку, скользнул к двери.
Дверь была не заперта — просто захлопнута на собачку. Однако ни с наружи, ни изнутри ручек не было — врачи и санитары носили их с собой. В принципе этого было достаточно для
всех, в том числе и для Трофимова, до тех пор, пока он не услышал Зов.
Угадал он точно. Жало отвертки тютелька в тютельку вошло по диагонали в отверстие для ручки. Щелчок и легкий скрип грянули в спящей палате. Трофимов сжался, пережидая. Сейчас кто-нибудь вскочит…
Вскочил Наполеон. Император мог разбудить кого-нибудь и поопасней, и Трофимов шепотом приказал ему: «Спать!» Наполеон повалился навзничь, уже в падении закрывая глаза. Впервые за много, за невообразимо много лет Трофимов воспользовался той силой и властью, которой подчинялись и люди, и звери, и волны морские, и что-то еще… Вспоминать было некогда.
Дверь в палату дежурных санитаров была приоткрыта, и по коридору беспорядочно метались звуки — шлепанье карт, возгласы, смех. Ощущение удачи, не покидавшее Трофимова с утра, с того момента, когда он услышал Зов, усилилось. Повезло, что попалась отвертка и что сегодня дежурили четыре подрабатывающих студента, способных до утра играть в покер. Кстати, он, Трофимов, был у них на хорошем счету — тоже плюс к грядущей удаче!
Медленно прокрадываясь мимо приотворенной двери, Трофимов ухмыльнулся своим слишком уж человеческим расчетам. Своей ли, нет ли, волей, делая в коридоре первого этажа мозаичный пол, строители заложили в него пентаграмму. Сколько раз проходил через нее Трофимов? Сотни? Тысячи? Пентаграмма молчала до сегодняшнего дня, когда Трофимов узнал, что линии его судьбы сложились в черту: Случайно ли на полу в мастерской валялась отвертка?
Из-за двери на тихий звук шагов выглянул Петров, перворазрядник-боксер, которого, как огня боялись буйные. В руке он держал карты.
— А, Трофимов?.. — Мысли Петрова были в этих картах — мелочи с двумя валетами. Он даже не задумался, а как, собственно, Трофимов попал в коридор? Трофимов всем своим видом изобразил очень человеческое желание. Изобразил убедительно: Петров махнул рукой и исчез в комнате. Мимоходом Трофимов пожелал ему флешь-ройяль, чувствуя, что пожелание сбудется.
Дверь на лестницу он открыл так же легко, а решетка на окне лестничного пролета держалась на одном гвозде — это было заметно с улицы и замечено Трофимовым давно.
В больничном парке выло. Осенний штормовой ветер гнул деревья, гремел жестью складов и надсадно свистел в проводах. Никто не услышал в этом шуме падения решетки на газон. Ловко, как обезьяна. Трофимов спустился на землю по плющу, густо заплетшему здание до окна, из которого он вылез, встал на твердую почву, повернулся лицом к ветру а побежал.
