Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) - Тырин Михаил Юрьевич (бесплатные серии книг .TXT) 📗
– И способен вобрать в себя Дух, – вступила женщина. – Дух смерти и разрушения, который ваша организация, князь, направит против красных…
Ларин кашлянул и покраснел.
– Но это опасно, – сказал он. – Мы не знаем…
– Я знаю, – перебила женщина.
– Мы не знаем, – с напором повторил Ларин, – как этот… Дух… проявит себя. Это древнее, тайное знание, от которого до наших дней дошли лишь обрывки… Я предлагаю…
– Подумать еще раз? – насмешливо спросил князь густым басом.
– Да.
– Бросьте, Ларин. Я лучше вас понимаю, о чем идет речь, и не нуждаюсь в ваших объяснениях. Или вы забыли, что именно я разыскал Помнящего? – он мотнул головой в сторону сидящих у костра цыган.
– Но, ваша светлость… – Ларин наткнулся на злой взгляд женщины и оборвал сам себя. – Впрочем, как хотите, – проговорил он.
– Ты знаешь, как они нас называют? – спросил князь, багровея. – «Недобитки»! Я буквально вчера слышал это от швейцара, моего нынешнего – ха-ха! – коллеги. Буржуазные недобитки! Воля ваша, Ларин, я не намерен больше терпеть.
– Тогда будьте готовы, – пожал плечами тот. – Все будет закончено в ночь на первое мая.
– Как раз на коммунистический шабаш. Мне это нравится! – гулко хохотнул князь.
У подъезда, где жил профессор Шульга, уже были навалены какие-то тюки, стояла кровать с продавленной сеткой, – новые жильцы торопились въехать на освободившуюся площадь. Толстый мужчина с висячим носом наседал на дворника, размахивая ордером. Тарасов небрежно махнул удостоверением, тут же получил ключ и легко взбежал на третий этаж.
Доктор Панкевич сказал правду – во всей квартире не нашлось ни единого листка бумаги, относящегося к научной работе покойника. Тарасов обшарил всю мебель, простучал половицы, разыскивая тайник, – пусто. Единственной добычей стала пачка квитанций да несколько пожелтевших, пахнущих сухой гвоздикой писем, исписанных твердым, но изящным почерком. Верхнее письмо было покрыто пылью, в которой виднелись отпечатки пальцев, – видимо, всю связку недавно перечитывали. Тарасов боком присел в профессорское кресло и пробежал глазами первый листок. Медленно отложил его в сторону, развернул следующее письмо…
«Мне снилось, что я вновь на «Туна Томини», мой милый. Мне снилось, что паром – огромный зверь, притаившийся в темном порту; он жадно пьет битум, готовясь к долгому пути на острова, подернутые дымкой малярийных испарений… на нижней палубе вповалку спят цыгане, их лица покрыты древней пылью, глаза черны, как нефть. Мой духовный поиск подходит к концу; князь, кажется, сошел с ума, не выдержав кошмара открывшегося нам Знания, но я – я готова встретиться с ужасом из глубин лицом к лицу… Это письмо не намного опередит меня, милый; я надеюсь, что война не помешает мне вернуться в Москву. Ты ведь готов к встрече, не правда ли? Тайны, открывшиеся мне, и твой ясный ум ученого, – о, вместе мы…»
Тихий щелчок замка заставил его поднять голову. Одним прыжком Тарасов оказался в прихожей – раздался испуганный женский вскрик, и темная шелестящая шелком фигура метнулась к дверям. Тарасов схватил ее за плечо. Поняв, что бежать не удастся, женщина вырвала руку, выпрямилась во весь рост и взглянула на агента, усмехаясь и крутя на пальце ключи. Узнав ее, Тарасов отшатнулся.
– Что вам здесь надо? – спросил он.
– Пришла забрать свои любовные письма, которые вы так любезно сохранили для меня, – ответила женщина и дерзко протянула руку. Тарасов с ухмылкой почесал нос.
– Что ж, ваше право, – сказал он, отдавая ей пачку. – Должен заметить – преинтересное чтение, хотелось бы его обсудить. Вы как предпочтете, здесь или прислать вам повестку?
Женщина презрительно фыркнула и торопливо засунула письма в сумочку.
– Если вас интересует смерть профессора – так я сама узнала о ней из газет, – сказала она.
– Давняя любовь, понимаю, – кивнул Тарасов. – А ведь я вас помню. До революции я был вхож в теософское общество, там мы и познакомились.
– Москва так и осталась большой деревней, – с досадой процедила женщина.
– Вы Марина Тавриди, и, помнится, были известным медиумом. Вас рекомендовали как женщину крайне привлекательную и очень опасную. Я рад, что злые языки ошибались.
– А вы, значит, теперь служите большевикам?
– А вы чем промышляете, гадаете кухаркам на картах?
Побледнев, Марина хлестнула Тарасова перчатками по лицу. Тот чуть отклонился, улыбнулся криво:
– Теперь я вижу, что вы действительно опасны. Скольких несчастных поклонников вы насмерть забили тряпками?
– Вы отвратительны! – крикнула Марина и ударила снова. Тарасов, усмехаясь, схватил ее за плечо, приблизил лицо к лицу. – Уйдите, вы мне отвратительны, – повторила Марина шепотом. – Пожалуйста, уйдите… не смейте… ооо…
– «Мне снилось, что я вновь на «Туна Томини», – проговорил Тарасов. – Вам снилось… Признаться, я думал, что вы всего лишь интересничаете, рассказывая о своих путешествиях на Восток.
– Я никогда не интересничаю, – холодно ответила Марина, поправляя чулки. Тарасов расхохотался.
– Вы действительно меня не помните? Нет, правда?
– Что вы…
– Шестнадцатый год. Я был влюблен, я был вашим поклонником, вашим адептом, я рыдал по ночам над вашими стихами – вы были неплохой поэтессой, Марина. Но в вашем сердце – гниль и разложение… Вы открыли передо мной обаяние зла. Вы рассказали мне о счастье погружения в глубины кровавого ужаса, о сладости разрушения, о красоте тления, о счастье беспредельной свободы, что дает нам тьма… Вы упрекаете меня в том, что я служу большевикам! – Тарасов снова горько рассмеялся. – А я всего лишь слишком хорошо усвоил ваши уроки. Ведь это вы, вы толкнули меня в ряды заговорщиков!
– Вы тряпка и истерик, Тарасов.
– Да, я тряпка. Я ужаснулся тому, что увидел. Я ловлю воров, убийц и налетчиков, чтобы хоть как-то искупить то, что мы натворили в семнадцатом, хотя честнее было бы – изловить и поставить к стенке самого себя… А где вы были в это время, Марина? Отсиживались за границей? Состояли любовницей какого-нибудь комиссара? – женщина бросила быстрый взгляд на сумочку, и Тарасов хлопнул себя по лбу. – Ну конечно, профессор! Светило молодой советской науки! Усиленный паек, охрана, площадь… Кстати, почему вы убили его? И, главное, – как?
– Вы хотите меня арестовать? – улыбнулась Марина и достала пудреницу. Прошлась пуховкой по и без того бледным, матовым щекам. – Вы же любили меня!
– Я вожделел вас, – поправил Тарасов. – А арестовать я вас пока не могу, мне ордер не дадут.
– Ну и прекрасно, – усмехнулась Марина. – Наденьте штаны, Тарасов, за дверью толпятся пролетарии, вряд ли они станут деликатничать.
Она распахнула дверь и вышла. Тут же в квартиру просунулся толстяк с висячим носом, восторженно повел глазами:
– Да тут одна прихожая метров десять! А вы, товарищ, уже здесь проживаете? – встревожился он, заметив Тарасова.
Тот только плюнул и запрыгал на одной ноге, натягивая брюки.
Тарасов вышел на улицу, удивленно заморгал на весеннее солнце. В голове гудело. Он медленно размял папиросу и закурил, пытаясь собраться с мыслями. Итак, что он знает? Профессор либо убит, либо умер от сильного душевного потрясения. Его рабочие бумаги пропали, лаборатория уничтожена, помощник погиб – вот тут уже пахнет настоящим убийством. Панкевич знает больше, чем говорит; возможно, он тоже втянут в дело, скорее всего – напуган и пытается выкрутиться. Любовница профессора – женщина, про которую в мистических кругах Москвы ходили слухи, мрачные даже по самым декадентским меркам. Черт возьми, да он ввязался в это дело лишь потому, что узнал ее тогда, на бульваре! Что он хотел, на что надеялся, – наказать эту женщину, отомстить ей? Пожалуй, да… Но ведь для этого надо поймать ее за руку.
Судя по прочитанному отрывку письма, их с профессором связывали не только чувства. Марина что-то знает, возможно – знает все, но никаких улик против нее нет. Арест, допрос? Чтобы заставить ее говорить, понадобится время, а Тарасов чувствовал, что надо спешить. Он хмуро улыбнулся. Предчувствий у него не было с тех пор, как он оставил общество мистиков ради компании социалистов. И вот – снова. Сначала – Марина, потом – предвидения… Он затянулся табачным дымом и прикрыл глаза; пальцы еще хранили аромат гвоздики, которым были пропитаны письма. Огромный механический зверь, жадно пьющий топливо… ужас из глубин…
