Свободный Охотник - Щеголев Александр Геннадьевич (книги онлайн полностью TXT) 📗
Произошло это как раз в ноябре того самого года. Дата…
Легко и спокойно думается о себе в третьем лице, особенно, если давнюю историю и историей-то не назовёшь. Интрижка, случайная связь. Почему же так стыдно возвращаться в исходную систему координат, в которой Он — это я? Стыдно и тошно. Тошно и стыдно… Сокурсница после совместно сделанного курсового проекта, как говорят женщины в таких случаях, «подзалетела». Удивительная неаккуратность! Или и впрямь не ожидала, что напряжённая работа потребует должной разрядки? Или не привыкла платить за услуги? А чтобы муж ничего не узнал — пошла на аборт, дождавшись очередного рейса. Я самолично отвёз её в больницу, сдал в гинекологическое отделение, и на том успокоился. Аборт — это освобождение. Очистить совесть можно только через страдания, и очень удачно, когда это чужие страдания. Мне бросили свободу, как кусок мяса бездомному псу. Таким образом, совесть моя была выскоблена до блеска. Наши с сокурсницей пути разошлись: она не пожелала, выйдя из больницы, ни встречаться со мной, ни даже разговаривать. Почему? Не моё дело! Вдобавок оставила институт. Как шептались девицы, из-за сложностей с ребёнком и мужем. А много позже, когда я и забыл о существовании этой женщины, вдруг встретил её на кафедре — оказывается, учёбу она не бросила, просто перешла на заочный факультет. Встретил и гадливо подумал: «Интересно, кто теперь у неё в „помощниках“? Наверное, кто-нибудь из профессорско-преподавательского состава». И вновь забыл о ней — уже навсегда…
Вот такой эпизод. А сколько ещё имел я встреч с женщинами, отдалённым результатом которых мог быть вчерашний вундеркинд? В ноябре — тридцать дней. Если напрячься и начать вспоминать по дням… тридцать эпизодов, конечно, не наберётся, но десяток — наверняка. Женщины ведь гораздо доступнее, чем стараются нам показать — я довольно рано обнаружил это несоответствие. Какой следует вывод? Могут ли подобные соображения вернуть душевное спокойствие?
Фамилия, названная мальчиком, была мне незнакома, но имя его матери совпадало с именем той женщины. Имя совпадало…
Нет, не успокоиться было. Мысль вела себя нахально, как крыса в тёмной комнате — носилась от стены к стене, забиралась ко мне на кровать, пробовала все на зуб. «Крысы — это будущее человечества». Когда мысль выходит из-под контроля, возможны любые неожиданности, например, такие: число «32» равно двум в пятой степени. Причём здесь это? При том, что когда-то я жил именно в доме 32 на 8-й Линии. И ещё при том, что двойка в пятой степени элементарным образом записывается в восьмеричном коде и равняется восьмеричному числу «40». Это азы информатики, букварь. Мальчик сказал мне, что его отец долгое время жил в доме номер 40 на 10-й Линии… В какой системе счисления он назвал адрес? Не в той ли самой, в какой назвал и свой возраст?
Мысль превратилась в раскалённый шип, догадка прожгла голову насквозь. Лежать стало невозможно. Я присел на кровати, свесив ноги. «40» в восьмеричном мире — то же, что «32» в десятичном. И цифры «8» в этом мире не существует, за цифрой «7» по праву стоит «10». Мальчик ужасно не любит восьмёрку… Почему я сразу не понял? Азы, букварь. 10-я Линия и есть 8-я — если записать адрес в разных системах счисления. Но что из этого следует?
Я даже вспотел.
В какую игру он со мной сыграл, мерзавец, что ему было нужно?
Наверное, я немножко сошёл с ума, потому что не нашлось разумной силы, которая удержала бы меня в постели. Я встал, стараясь не потревожить жену, и прокрался в детскую комнату. Дочь, наоборот, спала очень крепко (её так называемый «мёртвый сон» был причиной энуреза, с которым мы боролись). Я будил ребёнка долго и мучительно. Поднимал человечка с кроватки, ставил на ноги, трепал за нос и за щеки, пока не добился своего. Я спросил: знает ли она, куда ушёл наш с ней новый друг? Она, конечно, не знала. Я спросил: о чем они в таком случае разговаривали перед тем, как он ушёл? Дочь не желала стоять и вместо ответа валилась обратно. И глаза не желала открывать. Однако я был твёрд. Мне хорошо запомнилась картина, подсмотренная днём из окна кухни — они с мальчиком сидят на скамейке и мило о чем-то болтают. О чем? «Про мою фамилию, — пробормотала дочь, не открывая глаз. — И про твою, и про то, сколько мне лет…» Про фамилию? Я удивился. Зачем, что за странный интерес? Ведь фамилию своего отца он не знал. И почему не спросил у меня, если это было важно? Или это как раз было неважно? «А ещё он меня сфотографировал», — похвастался ребёнок, окончательно проснувшись. Малышка заползла к себе под одеяло и вдруг захныкала. Разбудить-то её разбудили, а как вернуться в сон — не объяснили. На звуки прибежала моя жена, встрёпанная и тоже немножко сумасшедшая…
— Ты знаешь, что кварцевое сердце бывает внутреннее и внешнее? — спросила меня дочь, успокаиваясь. — Чтобы пролезть сквозь внешнее, нужно иметь крысиный хвост, жёсткий и цепкий.
— Бредит, — перепугалась жена.
— Тихо, — зашипел я, — просто засыпает.
Она засыпала. Уже в полусне, свернувшись клубком, всхлипнула:
— Пульс мира сместился к югу. А у вас с мамой какое сердце, тоже кварцевое?.. — и на том голосок её кончился.
Только ночь, к сожалению, не кончалась. Я ничего не рассказал жене, не ответил ни на один из её лютых вопросов. Потому что допёр наконец, что за червь грыз мою душу. Вовсе не чужие неприятности прогнали сон из нашей квартиры, и вовсе не чужой человек объявился в нашей жизни — вот такой казус, такой анекдот…
