Купол надежды - Казанцев Александр Петрович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
— Модель — это хорошо, — сказал я. — А романтика прекрасна! Но, как и все прекрасное, способна ослеплять.
— Разве я ослеп? — почти обиделся Спартак. — Я все в ней вижу. Молода она еще.
Конечно, молода! Но это не случайно, что он совмещает понятие романтики с ней, со своей Тамарой, которая еще молода. Да и он сам еще молод.
— Я не хотел задеть тебя, отец. Насчет работы в дни ветров — это у тебя здорово получилось! Так нам и жить. И вообще… ты же знаешь, как я верю в тебя.
— Я увидел это сегодня, — горько усмехнулся я.
— Ты сердишься на меня? Я попросил бы тебя простить меня, если бы…
— Если бы?
— Если бы ты в самом деле признал мою вину.
Что ответить ему? Что он читает мои мысли? Что я не виню его и только делаю вид, будто обижен?
Может быть, это понимание и есть закон природы и не в том, что отцы против детей, а в единстве их цели его смысл? Иначе как осуществлять эстафету поколений?
Я молча пожал Спартаку руку выше локтя».
Глава третья. ЗЛОРЕВИЧ
Как говорили институтские остряки, и. о. директора профессор Ревич правил в институте не железной рукой, а золотой улыбкой, обнажавшей его искусственные зубы.
При Анисимове не было у академика более рьяного последователя, чем Ревич. Этим наряду с несомненными организаторскими способностями и военными заслугами Геннадия Александровича и объяснялась передача ему руководства институтом.
Со времени перехода из лаборатории «вкуса и запаха» наверх, в директорский кабинет, Ревич заметно охладел к диссертации Аэлиты «Использование биологических систем для определения состава ароматических веществ».
Статья под двумя именами Толстовцевой и Ревича, вернее Ревича и Толстовцевой, была опубликована, кандидатский минимум Аэлитой блестяще сдан, но Геннадий Александрович оттягивал защиту. Возможно, что руководство диссертантом для нового директора выглядело мелковато наряду с задуманной им перестройкой института, переводом его на рельсы чистой науки, что, как он говорил, определялось академическими целями.
Ревич осуществлял свой замысел так решительно, словно не временно замещал директорский пост, а пришел в институт выводить его из прорыва.
Многие научные сотрудники, которых Анисимов считал перспективными учеными, ушли «по собственному желанию», вняв недвусмысленному совету Ревича, сдобренному золотой улыбкой.
За эту улыбку его прозвали сперва Зол-Ревичем, а потом, как бы оценивая результаты его деятельности, переиначили прозвище в ЗЛОРЕВИЧ.
Аэлита потеряла надежду на его поддержку, но усердно работала в библиотеке над списком авторитетов, на которых следовало ссылаться. Ревич был крайне щепетильным. Боже упаси допустить ссылку на кого-нибудь недостаточно признанного в научных кругах, желательно западных!
Библиотекарша, рыхлая пожилая дама, питавшая к Аэлите особую симпатию, с трудом протискивалась между стульями научных сотрудников вдоль длинных столов, заваленных книгами. Аэлита подумала, что она несет что-нибудь найденное специально для нее, но седая женщина, наклонившись к Аэлите, чтобы не нарушить оберегаемой здесь тишины, шепнула:
— Вас вызывает секретарь парткома товарищ Окунева.
— Нина Ивановна? — обрадовалась Аэлита. — Честное слово?.
Нина Ивановна по требованию нового директора уже не занималась лабораторией, как и полагалась освобожденному секретарю парткома. Поэтому если она вызывает Аэлиту, то, наверное, есть что-нибудь от Николая Алексеевича.
В партком Аэлита вбежала, взлетев перед тем по лестнице через две ступеньки.
У Окуневой было строгое выражение обычно добродушного лица с двойным подбородком.
— Запыхалась, словно знаешь о случившемся, — недовольно сказала Нина Ивановна.
Аэлита побледнела.
— Николай Алексеевич? — только и могла спросить она.
— Да, о нем речь. Садись и слушай, — властно начала Окунева. — Помнишь, как я тебя в Западную Германию посылала спасать Анисимова? Так вот… и теперь спасать надо…
— Как? — ужаснулась Аэлита. — Он болен, катастрофа?
— Да, можно сказать, и катастрофа. Беда, словом.
— Не мучьте, Нина Ивановна. Что я должна делать?
— Готовься лететь к нему. Попутным рейсом. Через космос.
— Спасать его?
— Спасать его дело. В прошлый раз все из-за слез Лорелеи приключилось. На этот раз не из-за слез, а из-за улыбки Злоревича. Чем не Лорелея? — И Нина Ивановна горько усмехнулась.
А пока в парткоме начался этот разговор, Геннадий Александрович Ревич в кабинете Анисимова ждал гостя.
Дама-референт почтительно ввела элегантно одетого щеголя. Он улыбался, как голивудский киногерой.
— Садитесь, прошу вас, Юрий Сергеевич, — радушно встретил его Ревич, одарив золотой улыбкой. — Я пригласил вас как руководителя нового производства, чтобы обсудить один важный вопрос.
— Я весь внимание, профессор, — расшаркался Мелхов, уже предупрежденный референтом, как следует обращаться к директору, меньше года назад получившему научное звание.
— Вам поручено изготовление искусственной пищи.
— Совершенно верно, профессор. Это первый завод такого профиля.
— Ваше дело заботиться о том, чтобы искусственная пища не отличалась от обычной. Ну, по вкусу и запаху, скажем.
Мелхов насторожился. К чему клонит Ревич?
— Допустим, — осторожно оказал он.
— Не допустим, а сделаем допущение. Завод инициативен, если, разумеется, таковы его руководители. Что это означает? Что он борется за вкус и запах своей продукции, за ее качество, как принято говорить в просторечье.
— Я понимаю, — угодливо согласился Мелхов, хотя еще ничего не понимал.
— Дело в том, Юрий Сергеевич, — доверительно продолжал Ревич, — что мне приходится бороться за чистоту науки. Какова задача науки в отношении синтетической пищи? Синтезировать ее из первоэлементов! Понимаете? Так говорил Тимирязев. А мы — его последователи и ученики. К сожалению, до сих пор искания в области искусственной пищи были направлены на использование биомассы, а не на чистый синтез белков из элементов. Белок, когда он будет синтезирован из воздуха, окажется бесцветным и безвкусным, но питательным. Вот в этом надо видеть главное достижение науки, определяющее нашу научную стратегию. Что же касается имитации пищевых продуктов, чем занималась одна из наших горе-лабораторий, то это дело не академического института. Это ваше дело, товарищи инженеры! Завод сам должен искать формы своей продукции.
— Но без вашей помощи… — встревожился Мелхов, продолжая нащупывать почву.
— Будьте уверены. Помощь окажем. Я готов передать вам всю лабораторию «вкуса и запаха» в полном составе. Сделайте ее заводской, чтобы она служила вашим конкретным интересам, а не псевдоакадемическим целям, связанным с защитами всяких там диссертаций. Назовите ее кулинарной, гастрономической, как хотите.
— Я понимаю. Думаю, что это прогрессивно. На Западе, например, в Америке, фирмы, выпускающие искусственную пищу на основе сои, имеют собственные лаборатории, а не зависят от достижений университетов или специальных исследовательских институтов…
— Словом, академических учреждений, переводя на научный язык. Я рад, что наши взгляды сходятся. Следовательно, я заручился вашей поддержкой в той кампании, которую я намерен развернуть. Чистый белок — достижение чистой науки! Неплохо! Не правда ли?
— Совершенно с вами согласен, профессор.
Аэлита едва не столкнулась с Юрием Сергеевичем, когда сбегала по лестнице, ничего не видя кругом. Он посторонился, не обратив внимания на торопящуюся женщину в лабораторном халате. Столько тут их бегает без толку! Бездельники от чистой науки! Нет, у него на заводе в «лаборатории гурманологии» — да, да! именно так он ее назовет, — там им придется трудиться, а не писать диссертации, которые нужны только им самим. «Лаборатория гурманологии»! Адекватно научности. И недурно звучит. И вообще неплохо иметь в руках важный рычаг для влияния на развитие производства, как вещает несравненный мудрец Генри Смит. Надо позвонить ему.
