Что ждет Россию (Том II) - Лович Яков (бесплатные версии книг .TXT) 📗
— Да, конечно, — ответил Зибер. — Мне это не только кажется, но я это знаю. Так скоро нельзя вытравить всосанное с молоком матери: это может быть достигнуто только через много лет. Что же касается опасности для нас, то…
Он лениво обернулся, показал на стройные ряды первой колонны дивизии, исчезающей за лесом, и докончил:
— …раз мы сумели создать такие прекрасные, боеспособные единицы, — значит, мы знаем этих людей, знаем хорошо, и сумеем удержать их в повиновении.
Потом, презрительно усмехнувшись, он добавил:
— Поверьте мне, Лозин, эти люди — простодушные, глупые дети. Нет ничего легче, как завладеть ими. Нужна хорошая палка — и это быдло пойдет за вами на край света…
Слева от дороги раздался протяжный, отвратительный свист, потом оглушил страшный взрыв, поднялся столб дыма, пыли… На дорогу полетели комья земли, обломки деревьев. С жалобным воем несколько снарядов прорезали воздух и где-то уткнулись в землю с тупым, коротким звуком.
Солдат придержал лошадь, потом нерешительно посмотрел на седоков.
— Попали в сферу артиллерийского огня, — сказал спокойно Зибер. — Погоняй живей: проскочим!
Солдат ударил лошадь и двуколка запрыгала по кочковатой дороге. В стороне от пути все чаще и чаще стали падать и разрываться снаряды. Один разорвался саженях в 20 от двуколки и прорыл огромную воронку. Испуганная грохотом лошадь рванула и понесла, но, с помощью Лозина, солдат удержал ее. Скоро снаряды стали ложиться далеко позади: опасная зона была пройдена.
— Плохо придется 49-й дивизии, — сказал Зибер. — Ей нужно пройти через эту завесу. Будут потери.
Около помещичьего фольварка двуколка была остановлена дозором. Молодой командир, вызванный из дома солдатами, проверил пропуск Зибера.
— К сожалению, — сказал командир нервным срывающимся голосом, — дальше я не могу пропустить двуколку: вы попадете под шрапнель.
Он показал на соседний лесок, над которым стояло сплошное облако шрапнельных разрывов.
— В этом леске засел ударный батальон. Он попробовал пойти в атаку, но был отбит. Теперь поляки засыпают его шрапнелью. Через полчаса-час он снова пойдет атаковать польскую линию. Если хотите, можете идти со мной, так как моя рота будет резервом и сейчас идет в этот лесок.
Зибер и Лозин согласились и слезли с двуколки. Командир стал собирать людей, рассыпал их повзводно в цепь и двинулся к леску. Зибер и Лозин шли вместе с командиром, который по дороге рассказывал им о положении боя. Для общей атаки ждали 49 дивизию. Поляки, видимо, изнемогали, но дрались стойко. 49 дивизия должна была взять господствующую над полем боя высоту. Взятие высоты поставит поляков в безвыходное положение, так как две советские дивизии, идущие по левому берегу Буга, должны были отрезать польским войскам отступление.
Вскоре цепь вошла в зону шрапнельного огня и командир ушел со звеньями, вооруженными ружьями-пулеметами. Лозин обратился к Зиберу:
— Ну, а что вы скажете, если сейчас какая-нибудь глупая шрапнель прервет вашу жизнь и вы не увидите торжества ваших красных идолов?
— Я почти не боюсь этого, — сказал Зибер. — Я не верю этому. Конечно, мне жутко… жутко моему бренному телу. Но душа моя счастлива, так как я иду вперед с маленькой частью великой Красной Армии и увижу сейчас ее мощь. Я не военный и не привык к подобным переделкам: понятно, что мне жутко. Но я утешаюсь мыслью, что всем этим солдатам придется непосредственно идти в бой: их положение неизмеримо хуже моего — положения скромного наблюдателя. Вместе с тем, я не могу не сознавать справедливости этого. Кто они и кто я? Они бессознательные пешки, не понимающие всего величия того, что они создают своими руками. Я — один из тех умов, которые двигают этими пешками к конечной цели. Разве справедливо, чтобы умер я, а не они?
— Странно слышать такую ницшеанскую теорию в устах коммуниста, — ответил Лозин. — Ради вас, сверхчеловеков, должно гибнуть это, по вашему выражению, «быдло». Это вы, коммунист, называете справедливым?
— Разница между нами и сверхчеловеками большая, — ответил Зибер. — Мы гоним это быдло на смерть ради него самого, так как если миллион этих пешек погибнет и мы достигнем победы, то будет хорошо сотням миллионов других пешек. Смертью миллиона мы сделаем из сотен миллионов рабов — людей. «Сверхчеловеки» же, как Ганнибал, Цезарь, Наполеон, Бисмарк, — губили людей ради собственного своего тщеславия или выгод и славы купцов, военных партий, буржуазии, т. е. губили ради меньшинства избранных. Впрочем, довольно философии… Она немножко нелепа под шрапнельным огнем…
Лозин огляделся.
Теперь ему самом разговор показался диким. Кругом шли сосредоточенные, угрюмые, молчаливые люди: на их лицах было написано, что преступно болтать перед лицом смерти. И Лозин невольно почувствовал, что благодаря ряду случайностей, он слит теперь с этими людьми в одно целое, связан с ними незримо и против своего желания — одной опасностью и боязнью за свою жизнь.
Глава 33
ПИЛАТ ИЗ СССР
В цепи было только два легко раненых. Линия разрывов была благополучно пройдена и цепь вошла в лес; здесь было безопаснее, так как резервы заняли вырытые за ночь окопы, в которых были наспех сделаны козырьки и даже блиндажи с бревенчатым настилом. Впереди, по опушке леса, залег в одиночных окопах другой батальон. За опушкой виднелась сопка, еще занятая поляками; за сопкой — костел и высоких постройки польского местечка; кое-где поблескивала серебряная лента Буга. Верстах в пяти справа слышался огнестрельный огонь — ружейный и пулеметный; бухали полевые пушки. Это советские дивизии Самойло медленно и упорно продвигались вперед.
Подошла 49 дивизия. Солдаты передали по цепи, что в дивизии за время перехода под обстрелом сначала тяжелых, а потом легких орудий, выбыло из строя 87 человек. Дивизия развернулась. Одни полк рассыпался по опушке леса, откуда должен был атаковать сопку. Второй пошел в обход сопки. Третий остался в резерве. Рота, к которой примкнули Зибер и Лозин, держала связь с этим полком.
Прибежала связь и сообщила, что обходный полк готов к началу атаки. Немедленно же цепи двух полков 49 дивизии стали продвигаться к подножию солки. С сопки послышался выстрел, другой… потом сразу с грохотом и треском, захлебываясь и торопясь, заговорили пулеметы. Бухнула где-то за сопкой пушка… начался залповый артиллерийский огонь. Опушка леса сразу окуталась белыми и желтыми дымками разрывов.
Лозин, дрожа от нервного возбуждения, почти вылез из окопа в наблюдал в бинокль через лесную прогалину, как перебегали вперед среди кустарника массы темных, согнувшихся фигурок. Ружейный и пулеметный огонь велся с сопки, сверху вниз; пули не достигали окопов и поэтому картину боя можно было наблюдать почти в полной безопасности.
Над сопкой, высоко в голубом небе, жужжали окутанные дымками шрапнельных разрывов советские аэропланы. То один, то другой из них падали вниз камнем и сбрасывали бомбы и взмывали снова ввысь.
Словно морские волны, цепи фигурок добегали до подошвы сопки. Часть их продолжала бежать вперед, поднимаясь по склону, часть залегла и совершенно исчезла из глаз. В бинокль было видно, как многие из бегущих падали — ничком, навзничь, набок. Но главные массы фигурок, пополняемые непрерывным потоком сзади, продолжали упорно лезть вперед. Пулеметный и ружейный огонь на сопке слились в ужасный грохот. Шрапнельный огонь, видимо, уже не достигал своей цели, так как орудия подкатили в кустарник, на самую вершину сопки, и обстреливали ее склоны картечью с прямой наводки. Словно гигантские черепахи, ползли на сопку десятки танков.
Молодой командир, принявший в свою роту Зибера и Лозина, взволнованный, бледный, сжимал бинокль и, чуть нс плача, повторял все одну и ту же фразу:
— Что же наши батареи?! Что же наши батареи?!..
И вдруг, как бы в ответ, где-то в тылу прогремел залп — и на сопку со свистом и пронзительным завыванием понеслись тяжелые снаряды… Залпы все учащались и учащались. Гремело сзади, вправо, влево, впереди: по сопке били пять тяжелых и двенадцать легких батарей. Залпы слились в один непрерывный гул — и действие их было ужасно. Стрельба корректировалась аэропланами и достигала большой точности. На сопке не осталось ни одного орудия, ни одного пулемета: слышалась только бессистемная ружейная стрельба.
