НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21 - Гаков Владимир (читать полную версию книги .TXT) 📗
Между тем он чувствовал, что начинает раздражаться. Влажная атмосфера тенистых, парных джунглей не располагала к быстрой ходьбе. Однако каков запас сил, да и крови у здешних тварей! Или ее подгоняет страх перед преследующим ее ящером? Да и ящер ли это?..
Это был ящер, и в просветах между черными гладкими стволами Генрих наконец разглядел его странное нежно-зеленое тело. Он напоминал огромного панголина, только уж больно неуклюжего: крупная грубая чешуя тускло поблескивала, когда на нее падал редкий солнечный зайчик. Двигался панголин и вовсе несуразно, как человек, имитирующий на суше плаванье на боку. Генрих рискнул приблизиться, но панголин обернул к нему заостренную морду, зашипел - черный узкий язык свесился до земли. Черт ее знает, эту тварь, может, она ядовита… Тварь ползла не быстро, и Генрих решил покончить с этим, обогнав ящера. Он ускорил шаг и, прячась за стволами, короткими перебежками обошел своего конкурента и двинулся вперед как можно быстрее, стараясь держаться параллельного курса. Где-то здесь и должен быть след бодули. Если верить не подводившему ранее чувству ориентации в пространстве, то подранок вел его по плавной дуге, чуть склоняясь влево. Значит, след будет вон за теми стволами. Но это уже не был тенистый черничник. А, напасть - лиловые огурцы! И еще какие россыпи!
Мало того, что огуречные деревья почти не дают тени,- ходить под ними практически невозможно. Чтобы поставить ногу, надо прежде разгрести груду этих плодов. А чтобы найти под ними след, как бы не пришлось встать на четвереньки.
Эта мысль заставила его еще раз выругаться про себя и полезть в карман. Забыл про "ринко". Тоже мне охотник! Вот было бы зрелище - Кальварский на четвереньках, разыскивающий след упущенной дичи под залежами сиреневых огурцов!
Он щелкнул затвором, и блестящая игрушечная головка завертелась вокруг оси, отыскивая точку, где заданный запах имел максимальную интенсивность. Сейчас он уткнется в эти груды аметистовых плодов… Ничего подобного! Носик прибора точно указал вправо, где должен был двигаться изумрудный панголин. Генрих встряхнул "ринко", снова опустил затвор - носик неуклонно тяготел к ящеру.
Выбирать не приходилось - приборчик переориентировался и вышел из строя, следовательно, остается положиться на чутье хищника, который сам приведет его к жертве. Надо только держаться не очень близко - вдруг этот ползучий гад обладает маневренностью земного носорога, который тоже на первый взгляд кажется неповоротливым…
Но панголина что-то не было видно, хотя сейчас он должен был бы выбираться из-под высоких деревьев на эту огуречную поляну. Ох, до чего же все это противно! Изменил своему золотому правилу - никогда не заниматься не своим делом. И вот - болтайся в этой тропической бане, нюхай землю, как фокстерьер. А там, в прохладной тиши земного пространства и времени, ограниченного стенами их домика, уже потускнели призрачные заоконные звезды, и крик традиционного Шантеклера возвестил приход зари… Пастораль. Да, пастораль, черт подери, и если бы кто-нибудь догадался, насколько ему хочется туда, назад, во вчерашнее утро, когда еще ничего не случилось и ничего не обещало случиться, он предпочел бы провалиться от стыда в одну из вонючих ямищ своей проклятой Капеллы.
Вчера, когда еще ничего не случилось… Он привалился спиной к прохладному шершавому графиту древесного ствола и медленно сполз вниз, на корточки. Несколько минут отдыха в тишине и прохладе вчерашнего утра. Так что же было вчера?
Да ничего особенного. В ожидании традиционного парного молока Генрих и Эристави сидели на лужайке в легких плетеных креслах. Как всегда.
Герда вынырнула из зарослей, волоча за собой на белом пояске некрупного упирающегося единорога.
– Одного одра заарканила-таки, - констатировала она и без того очевидный факт. - Больше нет, кругом одни жабы. И все чешутся о деревья, как шелудивые. К чему бы это?
– К дождю, - отозвался Генрих.
Вероятно, он сказал это просто так, занятый собственными мыслями, но тем не менее это было похоже на истину. Дней десять назад, перед первым и единственным пока дождем, на местную фауну напала повальная почесуха: и единороги, и гуселапы, и бодули всех мастей, и кенгурафы оставляли клочья своей шерсти на прибрежных камнях, стволах исполинского черничника и даже на углах их коттеджа. Жабы, кстати, страдали меньше остальных. То, что они начали сходиться к озеру, несомненно предвещало дождь, и не просто дождь, а тропический ливень, который, еще не достигнув земли, будет скручиваться в тугие водяные жгуты, способные сбить с ног средней величины мастодонта; через десять минут после начала по размытым звериным тропам уже помчатся ревущие потоки, и полиловевшие от холода жабы будут прыгать с нижних ветвей в эту мутную стремительную воду, которая понесет их прямо в озеро…
– Сходи за хлебцем, Эри, - попросила Герда, - а то эта скотина и минуты спокойно не простоит.
Эри проворно сбегал на кухню, выгреб из духовки еще теплые хлебцы, но обратно на лужайку предусмотрительно не пошел, а высунулся из кухонного окна,. подманивая единорога только что отломленной дымящейся горбушкой.
– Не давай скотине горячего, - велела Герда.
– Ты что думаешь, тут трава на солнцепеке холоднее? - Он все-таки подул на хлеб, потом обмакнул его в солонку. - Ну, иди сюда, бяша!
Единорог дрогнул ноздрями и затрусил за подачкой, проворно перебирая мягкими львиными лапами. Герда догнала его и, когда он тянулся за горбушкой, ловко подсунула под него ведерко. Зверь жевал, блаженно щурясь, и в ведерко начали капать первые редкие капли; Герда, придерживая ведерко ногой, принялась чесать пятнистый бок - единорог фыркнул, присел, и в ведро ударили две тяжелые белоснежные струи. Это животное не нужно было даже доить - оно отдавало избыток молока абсолютно добровольно, и люди вряд ли догадались бы о том, как легко получить этот бесплатный дар местной фауны, если бы в зарослях то тут, то там не попадались белые, быстро створаживающиеся лужи.
Герда выдернула ведерко, прежде чем животное переступило с ноги на ногу, как правило, такая манипуляция кончалась гибелью всего удоя. Она нацедила молоко в кружки, положила в маленькие плетеные корзиночки по хлебцу. Когда обносила мужчин, почувствовала влажную теплоту в туфле - опять эта скотина напустила ей туда молока. Каждый раз одно и то же. Она бегом пересекла затененную лужайку, скинула туфли и выставила их на солнцепек. Потом вернулась в свою качалку и забралась туда с ногами.
– А ты что постишься? - спросил Генрих.
– Как-то приелось. Да и жарко.
Она не очень-то дружелюбно следила за тем, как мужчины завтракают. Когда кружки опустели, она подождала еще немного и спросила:
– Ну и как сегодня - вкусно?
– Как всегда, - отозвался Эри. - Бесподобно.
Генрих благодарно кивнул, стряхивая крошки с бороды.
– Тогда будь добр, Эри, - попросила Герда особенно кротким тоном,- достань мне из холодильника одну сосиску. Там на нижней полке открытая жестянка.
Эри, расположившийся было на кухонном подоконнике рисовать все еще пасшегося внизу единорога, кивнул и исчез в голубоватой прохладе холодильной камеры. Было слышно, как он там перебирает жестянки. Наконец он появился снова в проеме окна, шуганул единорога и протянул Герде вилку с нанизанной на нее четырехгранной сосиской.
– Благодарю, - сказала Герда с видом великомученицы. Все последние дни она демонстративно питалась ледяными сосисками, причем накал этой демонстративности от раза к разу все возрастал. Во всяком случае, мужчины старались на нее в такие минуты не глядеть.
– Между прочим, забыла спросить, - продолжала она, и вид у нее был такой, словно она собиралась переходить в нападение. - Вчера вечером молочко от нашей коровки было не хуже, чем обычно?
Мужчины недоуменно переглянулись - вроде бы нет, не хуже.
– А это было жабье молоко, - сообщила она, помахивая вилкой. И, удовлетворись произведенным эффектом, объяснила:
– Это вам за то, что вы кормите меня всякой консервированной пакостью.
