Чародей в скитаниях - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

— Нет, Дэвиз! — девушка повоевала с ржавыми воротами, а затем перелезла через забор. Ее юбка зацепилась за одну из железных пик, но она вырвала ее и, спрыгнув наземь, последовала за песиком.

Она почти догнала его на крыльце, но дверь внезапно открылась и белка юркнула в дом, а Дэвиз прямиком за ней. Девушка бросилась следом за ним, но резко затормозила, увидел стоящую в дверях даму.

— Добрый день, милочка, — она была высокая, стройная и бледная, лишь чуточку чрезмерно нарумяненная, и блестящие черные волосы спадали ей на плечи неволнистым водопадом, лишь немного загибаясь на концах. Девушка уставилась на нее, а затем плотно зажмурила глаза, снова открыла их и посмотрела еще раз. Она не могла сказать наверняка, но ей думалось, что глазные зубы у этой женщины немного длинней обычного и очень заостренные.

— Заходите, — промурлыкала дама и отступила, пропуская ее в дом.

В груди у юной девушки поднялся страх, но ее любимый песик скрылся в этом доме, и поэтому у нее не было большого выбора. Она переступила порог, чувству как ее изящные ножки словно наливаются свинцом от нежелания совершать такой шаг.

Хозяйка дома закрыла дверь с непривычной быстротой.

— Меня зовут Л'Аж д'Ор* [6]. А вас?

— Петти, — запинаясь вымолвила девушка, — Петти Пур* [7], — она огляделась кругом, широко раскрыв глаза. — Право, у вас страшно много и впрямь старых вещей. Ай! Одна из них пошевелилась!

— Ах, да, это мой дядя, — Л'Аж взяла за руку безобразного старика с пожелтевшими всклоченными волосами и в лоснящемся черном костюме. — Петти Пур, разрешите представить вам Цукора Блутштейна* [8].

Старик уставился на Петти, широко раскрыв округлившиеся глаза, и рот у него широко растянулся в улыбке. С заостренного клыка упала влажная капля. Петти содрогнулась.

— А, я вижу вы заметили его отличительную черту, — улыбнулась Л'Аж, обнажая собственные клыки. — Это семейное.

— Сча... счастлива с вами познакомиться, — заикаясь, произнесла Петти.

— И я, — хохотнул Цукор Блутштейн, — и я тоже.

— Не зарывайся, старый дурень, — прошептала ему Л'Аж. — А то спугнешь ее. — Вслух же она предложила Петти:

— Не хотите ли присесть и расположиться поудобнее? Я попрошу подать вам чаю, — она присела в угол и дернула за веревку колокольчика. Миг спустя ввалился дворецкий, и Петти в ужасе ахнула. Это был великан по меньшей мере семь футов ростом, одетый явно в чересчур малый для него наряд лакея. Ступни у него выглядели чрезмерно большими, а квадратное лицо с ломаной линией волос еще сильнее обезображивали швы шрамов. Он стоял с опущенными веками и по обеим сторонам шеи у него торчали электрические контакты. И угрюмо ухнул как филин.

— Чая, — резко бросила Л'Аж, а затем обратилась с сияющей улыбкой к Петти:

— Со сливками или с лимоном, милочка?

— Э... со сливками, если позволите. И с сахаром, — Петти в ужасе прижалась спиной к высокой спинке кресла с подголовником.

— И, э, томатного сока для меня, — закончила Л'Аж, — и конечно, несколько кексов. Да, это все, Франк.

Дворецкий что-то пробурчал и утопал из помещения.

Съежившаяся Петти медленно выпрямилась.

— Что... что он такое?

— Да так, лишь мелкая халтура, созданная мной в свободную минуту от нечего делать, — отмахнулась от этого вопроса Л'Аж. — А теперь, милочка, расскажите немного о себе. У вас есть какие-нибудь близкие?

Не переставая ворчать, дворецкий неуклюже протопал на кухню. Тетушка Дилувиан, потная толстая старуха в длинном платье оторвалась от размешивания варева в котле.

— Чего ей?.. Чаю? Для чего еще?.. Общество? Девственница? О, да, уверена, ее они примут с распростертыми объятиями, еще бы, первая настоящая еда, какую им доводилось видеть за много лет. А то ведь жила лишь за счет этого своего сына, а за счет чего жил он мне и думать не хочется... Родрик!

Дядя Родрик, пожилой горбун, оторвался от выжимания томатов.

— Ась?

— Сбегай наверх и нацеди мне две унции, — крикнула тетушка Дил.

— Но он ведь уже отдал сегодня, — возразил дядя Родрик.

— Тут особый случай, — отрезала тетушка Дил. — Ему просто придется поднакачать еще немного.

— Обескровит она его так вконец, как пить дать, — пробурчал Родрик.

Он взял небольшую мензурку и потащился наверх по черной лестнице.

На первой лестничной площадке он проковылял мимо роскошной спальни хозяйки и свернул в соседний покой. Это помещение было скромным и спартанским — лишь голый деревянный пол, чистые бежевые стены и старая, забытая, высохшая рождественская елка в углу, с потрескавшимися и разбитыми игрушками и грустно поблекшим серебряным «дождем».

В центре помещения стояла старая пыльная кровать с балдахином, а на ней лежало бронзовое тело с закрытыми веками и плавно подымающейся и опускающейся грудью.

— Бедный паренек, — вздохнул дядя Родрик, проковыляв через помещение и усевшись на стул около кровати. — Бедный паренек, — он взял безвольную руку молодого человека, расположил ее над краем постели и, держа мензурку под запястьем, ввернул в вену небольшой кран. Хлынула темно-рубиновая жидкость и полилась в мензурку. Когда она поднялась до вытравленной на стекле отметке «2унц», дядя Родрик завернул кран, отвинтил его, вытер платком и мягко положил руку обратно на постель.

— Ничего, ничего, — утешающе произнес он, хоть и знал, что Мак Черч* [9] его не услышит. — Ничего, ничего.

Он встал, скрипя старыми костями и вздыхая, и повернулся уйти, но остановился в дверях, оглянувшись на невероятно красивого молодого человека, с вырисовывающимися под одеялом мускулистыми плечами и грудью, с закрытыми глазами. Дядя Родрик вздохнул, покачал головой и закрыл за собой дверь.

Когда он добрался до самого низа лестницы, на него так и налетел, сверкая глазами, Блутштейн.

— Ты ее достал? Она с тобой?

— О, да, господин Блутштейн, — вздохнул Родрик.

— О, блаженство! О, восторг! — Цукор Блутштейн протянул вперед скрюченные пальцы, всего лишь малость пуская слюну. — Дай мне взглянуть на нее! Дай мне вкусить... — он оборвал фразу, когда Родрик поднял мензурку, показывая два дюйма темно-красной жидкости. — У-йййййй! — он плотно зажмурил глаза и поднял ладони, отгораживаясь от этого зрелища. — Забери ее! Забери ее прочь отсюда! — он, содрогаясь, побрел к гостиной.

— Эх, бедняга, — вздохнул Родрик. — Как это ужасно, быть вампиром, но чувствовать, как у тебя желудок выворачивает наизнанку при виде крови, — и, качая головой, проковылял на кухню.

— Достал? — крикнула тетушка Дил.

— Конечно достал, — пробурчал, ковыляя к жене, Родрик. — Что он мог сделать — вскочить с постели и дать мне отпор? Когда он вот уже два года как в коме? Бедный паренек!

— Бедный паренек, скажешь тоже! — возмутилась тетушка Дил. — А кто ему так вдарил, что он впервые отрубился? Как раз ты!

— Ну да, но кто б подумал, что он никогда не очнется? Кроме того, что мне, по-твоему, оставалось делать, когда его мать и дядя ввалились к нам через переднюю дверь, не сказав даже «с вашего позволения», и заявили, что этот дом теперь их дом, и мы отныне должны служить им веки вечные, а не то послужим основным блюдом на обед?

— И поэтому ты конечно шарахнул дубиной единственного, кто не угрожал нам!

— Но он выглядел единственным достаточно сильным, чтобы причинить какой-то вред, — возразил Родрик. Он подтащил к дверям табурет и забрался на него с двумя досками и веревками.

— И что же ты теперь делаешь, старый дурень? Ты же знаешь, что твои западни никогда не срабатывают!

— Ну, мы должны продолжать попытки, не так ли? — Родрик указующе глянул на ее курящийся котел. — Или ты намерена бросить мешать ведьмино варево?

Тетушка загородила собой котел, словно хотела защитить его.