Операция прикрытия - Синякин Сергей Николаевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

Многие лагеря имели дурную и даже мрачную славу.

Нехорошие слухи ходили о Соловках и воркутинских лагерях, о производственных зонах Казахстана, о безнадежных и гиблых лагерях таежного Коми, но надо было смело сказать, что Ивдельлаг этим лагерям не уступал и имел свои мрачные легенды.

До лагеря добирались колонной.

Поначалу, пока еще холод не взял свое, Сергей Петрович Криницкий с интересом оглядывался по сторонам. Посмотреть было на что, могучие смешанные леса окружали дорогу. Деревья были припорошены снегом, поэтому тайга смотрелась загадочно и таинственно, а отдельные деревья напоминали приготовившихся к прыжку хищников.

Но уже через полчаса стало не до этих красот.

Мороз медленно добирался до тел зэков, над колонной вздымались клубы пара, и кто-то из простывших в товарном вагоне задыхался, глотнув густого свежего воздуха тайги, и кашлял сухим кашлем, прислушиваясь к которому Криницкий только крутил головой — долго тем, кто так надсадно кашлял, в суровом климате не протянуть.

Через некоторое время уже никто не разговаривал — зэки берегли силы и горло. Никто не знал, сколько идти до в лагеря, таких условиях предаваться беспечности было безумием. Застудишь легкие, считай — в ящик сыграл. Кто тебя в лагере выхаживать будет? Не дом, чтобы малиновым вареньем отпаивали и горчичники ставили.

Так и шла колонна. Слышалось шарканье тысяч ног, клубился над колонной пар от горячего человеческого дыхания, то там, то тут вспыхивали приступы надсадного кашля.

О конвое ничего хорошего сказать было нельзя.

Конвои бывают разными, но добрыми не бывают никогда. Этот конвой был очень злым. Быть может, потому что основу его составляли военнослужащие срочной службы, набранные из южных республик. Наберут их, непривычных к холодам, вот и стараются они сорвать зло на тех, кого сопровождают. А на ком еще им зло срывать? Увидит конвоир, что кто-то кого-то поддерживает, завизжит тоненько, замахнется прикладом, а то еще и ударит, знает ведь, сволочь, что ему не ответят. Себе дороже обойдется. Положат при попытке к бегству или за нападение на конвой, и никто никогда не станет допытываться до истинных причин.

Рядом с Криницким ковылял на распухших ногах Иван Иванович Хацимович, в недалеком прошлом преподаватель бердянского техникума какой-то промышленности, а ныне пособник немецко-фашистских оккупантов, получивший по суду пятнадцать лет исправительно-трудовых лагерей. А все его пособничество заключалось, как рассказывал Хацимович, в том, что он при немцах детишек грамоте учил. Знал, что немец все равно в войне проиграет, вот и готовил кадры для будущего. Криницкий Хацимовичу верил, ну а следователи ему не поверили, вот и шел педагог в свою северную командировку, которая, если судить по его внешнему виду, грозила стать для Хацимовича последней.

Сам Криницкий сидел уже восьмой год. Лагерь его расформировали из-за нерентабельности месторождения, под которое он открывался, вот и попал Сергей Петрович на пересылку, а с нее на этап. Мрачные прелести Ивдельлага ему были хорошо известны по рассказам бывалых зэков, поэтому каких-либо радужных перспектив Криницкий не питал. Только в глубине сознания теплилась надежда на то, что удастся пристроиться в КВЧ или нарядчиком. Все-таки опыт у него уже был, а во многих лагерях это было главным, а на то, простой ты каэр или еще с одной дополнительной буквой «Р» в карточке, обозначающей причастность к террору, внимания никто не обращал. Главное, чтобы писать умел и с цифрами обращался свободно, так свободно, как это начальству требуется. Пока ты нужен начальству, живешь хорошо. Впрочем, это было характерным и для свободы.

Свой срок Криницкий получил еще в тридцать восьмом году. Между прочим, правильно получил, за глупость свою. Ишь, гарантий безопасности он захотел, для этого со следователем НКВД Фельдманом знакомство свел. А тут как раз Николая Ивановича Ежова самого в ежовые рукавицы взяли, объявили об очередном головокружении от ошибок и начали эти самые ошибки искоренять вместе с совершившими их людьми. Видимо, следователь Фельдман этих, ошибок совершил немерено, потому что взяли не только самого Фельдмана, но и родственников его, а подумав немного, пригребли и знакомых. Сам Фельдман обвинялся стандартно — в том, что был троцкистом, сочувствовал бухаринско-рыковскому правому блоку и в органы влез, чтобы вредить советской власти, проводя незаконные обыски и аресты нужных государству людей, да при этом так хитро действовал, что ордена и медали от обманутого правительства получал. А Криницкий оказался его пособником. Те знакомые, которые были не слишком близки Фельдману, отделались ссылкой или поражением в избирательных правах, более близкие схлопотали по пятерику, а самые близкие, из тех, кого сам Фельдман друзьями называл, менее чем на червонец и рассчитывать не могли.

Правда, были в колонне и те, кто оказался в ней не случайно. Власовцы, например, или полицаи бывшие — таких не в лагерь надо было отправлять, расстреливать на месте. Это Криницкий мог смело сказать, как коммунист. Точнее, как человек, считающий себя в душе коммунистом, Партбилет его при аресте был изъят и, если его не уничтожили, пылился сейчас, наверное, в уголовном деле, по которому Криницкий был осужден.

Криницкому сидеть оставалось еще два года, но он особенно не обольщался. В лагере он насмотрелся всякого и видел, как людям вместо освобождения кидают довесок — за антисоветские высказывания в лагере. А откуда им в лагере советским взяться-то? Это Маяковский, футурист несчастный, мог написать о том, как собака бьющую руку лижет, среди простых людей таких мазохистов не было, если человека за здорово живешь в лагерь сажают, то откуда им взяться, теплым словам в адрес власть предержащих?

— Шаг налево, шаг направо — считается побега! — тоненько закричал молоденький таджик, из форса не надевающий шлем-маску. Нос и щеки его посинели, и Криницкий со злорадством подумал, что сегодня вечером этот конвоир будет плакать горючими слезами и вспоминать маму, если она у этого сукина сына когда-нибудь была. Не зря же говорят, что конвойщики рождаются почкованием, в крайнем случае — от тренированных на зэков сук-овчарок. — Конвой стреляет без предупреждений!