Платиновый обруч (Фантастические произведения) - Гуданец Николай Леонардович (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
После зачтения Уложений раздавалось громкое одобрительное клекотание, и гости начинали расходиться.
Как только скрывался последний, Могучий Орел соскакивал с трона и под крыло с Прекрасной Голубкой удалялся в опочивальню. Девушки-сойки расходились по залам, смешивались с кавалерами-попугаями и вели свободный образ жизни, отдыхая от нелегких обязанностей фрейлин.
Вечером Могучий Орел чаще всего совещался со Строгим Сарычом и председателями канцелярий, а глубокой ночью — опять с Тихим Дятлом. Потом он шел в свои покои, и в замке воцарялась тишина.
Иногда в бурную непогоду, когда темнота вспыхивала молниями и небо грохотало, словно обрушивались скалы, Могучему Орлу становилось тоскливо и одиноко в огромном замке среди привычных лиц. Он отменял дела и увеселения, садился в царскую нишу в одной из верхних башен, и так сидел при свече один, задумчиво глядя в ураганную ночь. Даже Старшего Сокола не было рядом — он стоял за дверьми, потому что в такие минуты никто не должен был видеть повелителя.
Он смотрел в ночь, и зыбкие мысли проносились в его голове. «Чего я достиг? — думал Могучий Орел. — К чему пришел? Это ли все, что возможно смертному? А если это все, то почему мысли беспокойные? Я имею все, что можно иметь, некому-со мной мериться ни силой, ни славой, ни богатством, я могущественнее любого и всех вместе, и воля моя свободна и нет преград для нее.
Даже для воды есть преграда — солнце, даже для ветра — скалы, даже для света — малейший предмет на пути его. А для моей воли нет преград. У меня нет врагов, у меня нет и друзей — мой разум выше дружбы или ненависти. Так что же смущает душу, что мешает наслаждаться земными радостями?» Так думал Могучий Орел, а ветер рвал и трепал пламя свечи, и в нише метались черные тени.
— Сокол!
В мгновение ока тот оказывался рядом.
— Сорок кобчиков.
— Есть, Ваша Недоступность!
Адъютант не интересовался замыслом господина, не удерживал от ночного предприятия, не думал о его последствиях — он исполнял, потому что исполнять было высшей потребностью его духа, наисладчайшей его пищей.
На холодном ветру, на самой высокой башне собирались кобчики. Они заспанно озирались, ежились и поджимали крылья, потому что их ждало неведомое.
— Ты остаешься здесь, — говорил Могучий Орел Соколу.
— Есть! — отзывался тот и, назначив командира отряда, ретировался.
И стая низвергалась во тьму.
Кобчики жались к самой земле, строй их то и дело нарушался ветром, но они его тут же выправляли под руководством своего командира, и полет продолжался.
Никто не знал, куда их ведет повелитель — известно было одно: из таких полетов никто не возвращается.
А Могучий Орел летел вверху. Он грудью врезался в ветер, рассекал его крыльями — ему нравилась эта борьба.
Они прилетали на берег моря, где вой и грохот достигали такой силы, что казалось, будто лопается небо.
— Двадцать —.в сторону! — командовал Могучий Орел, и двадцать кобчиков отлетали и прятались под скалой. Здесь было тихо, и, сбившись в кучу, они ждали следующего приказа и отдыхали. А оставшимся на берегу повелевалось копать; крыльями и когтями они принимались разрывать песок. Ветер валил с ног, дождь сек по глазам, гром оглушал, и молнии ослепляли, а море, накатывая очередной вал, обрушивало края ямы, и все надо было начинать сначала. Кобчики выстраивали перед ямой живую стену: часть сдерживала телами натиск моря, другая часть продолжала работу.
Могучий Орел стоял в стороне и ждал. Когда кобчики зарывались на достаточную глубину, он командовал «отставить», и те вновь выстраивались перед повелителем, который приказывал: — Теперь вы должны умереть. Такова моя воля.
— Есть, Ваша Недоступность! — отвечал дружный хор. И тут же командир, как самый преданный, делал над собой усилие и падал замертво. Его примеру следовали другие, а тех, кто не обладал такой властью над собой, Могучий Орел бил клювом в голову, и они ложились рядом с товарищами. Потом он сбрасывал их тела в море и спрыгивал в яму. Ему оставалось соскрести лишь небольшой слой, и ночь озарялась белым дрожащим светом — на дне ямы лежал сверкающий Платиновый Обруч. Могучий Орел долго сидел возле него, весь во власти томительного волнения, и сосредоточенно перебирал в памяти, о чем бы попросить; мощь, смелость, неуязвимость, богатство — все было уже давно даровано, и воображение отказывалось измыслить новую просьбу, а повторяться было бесполезно: Платиновый Обруч не исполнял дважды одного желания или желания, подобного уже однажды исполненному.
— Силы! — шептал Могучий Орел, прикасаясь к холодному металлу. — Зоркости!.. Уверенности!.. Крепости крыльев!..
Но Обруч никак не отзывался — не было в его блеске того характерного напряжения и искрения, которыми отмечалось, что просьба воспринята и выполнена. И Могучий Орел понимал, что прилетел сюда напрасно.
Подавленный и утомленный, он забрасывал Обруч песком, чтобы свет не проникал наружу, затем выбирался из ямы и грозно призывал: — Ко мне!
И оставшиеся кобчики тотчас оказывались перед ним; они не спрашивали, куда подевались их товарищи — спрашивать было нарушением Уложения и, следовательно, преступлением.
— Закопать.
Такая работа заканчивалась обычно в несколько минут.
— А теперь вы должны умереть. Такова моя воля.
— Есть, Ваша Недоступность! — следовал стройный ответ.
Оставшись один, Могучий Орел поднимался в воздух и, презирая непогоду, начинал кружить над этим местом.
Буря в конце концов начинала стихать, гром удалялся, ветер успокаивался. Море постепенно зализывало следы работы; вот уже совсем гладок песок, вот уже волны перекатываются через отмель и достигают скалы, где недавно прятались кобчики, а далеко на востоке начинает матово светиться небо. Идет прилив…
Следует заметить, что Могучий Орел все реже наведывался к своему тайнику. «Эта моя ночная тоска в бурную погоду — это от волнения стихий в природе, как верно объясняет Гэ-Гэ, — рассуждал он. — Потому что я — олицетворение природы. Зачем мне летать туда?
Если мой ум бессилен изобрести новое желание, то, значит, и нет более того, чем я обладаю, и нечего больше желать». А кроме того он испытывал своего рода зависть к, Платиновому Обручу: «Могу ведь я и сам сделать то, что захочу или что окажется необходимым, — я, Аквила Регия, непобедимый и величайший, — ибо что же я за „непобедимый и величайший“, если то и дело прибегаю к помощи какого-то обруча?» Боялся он также, что, может статься, чудом уцелеет кто-то из кобчиков, и тогда… Трудно было представить, что случится тогда…
Бессонница приходила порой и в спокойные ночи, чаще в безлунную тихую погоду, когда по земле разливалась теплая истома и мир блаженно замирал, как бы упиваясь своим совершенством и бесконечностью, и звезды горели особенно ярко и близко. Могучий Орел запирался в одной из самых отдаленных комнат и вышагивал там в одиночестве, изнывая от больных дум и непонятных желаний. В эти минуты он уже не думал, что является олицетворением природы, и мудрствования Гэ-Гэ представлялись глупейшей болтовней. И вот, когда тоска уже грозила перейти в отчаяние, он вызывал Оракульшу, и они говорили.
— Что есть жизнь? — спрашивал он, и она отвечала:
— Жизнь есть движение.
— От чего к чему?
— Из одного места в другое.
О таких вещах лучше было бы не говорить с Оракульшей — еще ни разу подобный разговор не приносил успокоения. Но слушать подлую лесть и пустословие Гэ-Гэ было еще горше.
— Что движет?
— Необходимость.
— Откуда необходимость?
— Из желаний.
— Откуда желания?
— От необходимости двигаться.
— Где же тут начало и где конец?. — Нет ни начала ни конца.
— А смерть?
— Смерть — веха.
— Что потом?
— Тьма.
— Ах! — воскликнул однажды Могучий Орел. — Есть! Нашел! Меня тяготит предчувствие тьмы. И если смерти не будет…
— Будет, — последовал ответ.
